Раиса Ринатовна Давлетбаева шла на повышение, причем не прямо вверх, а по соблазнительной диагонали. Её рекомендовали помощником «по общим вопросам» к советскому чрезвычайному и полномочному послу в одной маленькой, но очень важной европейской державе, к Никите Матвеевичу Зеломудрову. Кто-то может сказать, что это вовсе не повышение, но этот «кто-то» просто ничего не смыслит в таком деле. Директор даже специального, почти секретного интерната – все же всего-навсего руководитель педагогического коллектива, пусть даже весьма квалифицированного, и лишь только посвященные понимают его роль в политической жизни страны. А вот помощник чрезвычайного и полномочного посла, да еще такого ранга как товарищ Зеломудров – это, как сейчас принято говорить, «брэнд», фирменный знак, акт особого доверия. В том, что Зеломудров будет расти, нет никаких сомнений, а, значит, он непременно потянет за собой свою команду, тем более, если она рекомендована ему самим генерал-полковником Бероевым.

Покойный муж Давлетбаевой, полковник КГБ Рашид Эльдарович Давлетбаев, долгие годы, до самой своей смерти от чего-то очень загадочного, был старшим референтом Бероева. Соблазнительная в молодости, да и в последующие годы, Раиса Ринатовна сразу обратила на себя внимание любвеобильного генерал-полковника. Это немало способствовало карьере мужа, да и ей доставляло много самых разных удовольствий: от телесных до личных карьерных. О связи Бероева с Давлетбаевой не знали только мертвые, но только мертвые набрались бы смелости это обсуждать между собой.

Связь Раисы Ринатовны и генерала Бероева продолжалась и после неожиданной смерти Рашида Эльдаровича. Напротив, она даже окрепла и стала еще более трогательной, почти как невинная любовь между братом и сестрой. Однако годы шли, и Раиса Ринатовна больше не могла рассчитывать на то, что своими прелестями сумеет удержать Бероева. Ведь она не была ему женой, а, значит, не имела даже и этих, весьма умозрительных, шансов.

Генерал-полковник был человеком разумным и опытным. Он понимал, что время склонно разрушать пространство, особенно, если фрагментом этого пространства является тело женщины. Но и демонстрировать черную неблагодарность столь верному телу он тоже не намеревался. Необходимо было придумать ход, в соответствии с которым то, что «нам мешает, нам и поможет».

Назначение стареющей лиса Зеломудрого на «чрезвычайный и полномочный» пост, а также неоднократные намеки Крюкова и кое-кого в ЦК партии на то, что за Зеломудровым будущее, подсказали Бероеву тот самый ход. Ему теперь были остро необходимы свои люди около Зеломудрого, причем, с двух сторон: с одной – племянник Лешка Гулякин, и старая боевая подруга Райка Давлетбаева – с другой. К тому же, Раиса Ринатовна больше не будет ему, Бероеву, досаждать своим присутствием в Москве. И благодарность ей… так сказать! Великолепно! Блестящая разведывательная комбинация! Школа, черт побери!

Назначение состоялось без особых трудностей. Член партии с незапамятных времен, «безупречный руководитель», заслуженный учитель истории и обществоведения, рабочая, так сказать, косточка, в меру образованная, член райкома партии, депутат городского Совета, орденоносец (Орден Трудового Красного знамени, Знак Почета и три медали), верная и неглупая, морально устойчивая, нравственно выдержанная – всё это было несомненным «активом товарища Давлетбаевой Р.Р.». В ее партийной характеристике именно так всё и было записано. Словом, появился еще один начинающий дипломат, правда, за счет «практически невосполнимой потери» в системе советского просвещения. В заключительном слове на бюро Московского горкома партии это сообщил соратникам заведующий административным отделом. Кто-то из старых большевиков или большевичек даже всхлипнул, решив, видимо, по причине своей возрастной рассеянности, что партия хоронит очередного своего верного бойца. Но боец умирать не собирался! Напротив, жизнь только начиналась! Вдова чекиста, партиец и педагог Раиса Давлетбаева делала шаг в новое измерение.

Однако же вернемся в интернат. «Молодое и трепетное поколение, которому нет дела до кадровых революций», о чем с доброй иронией сказала в виде последнего напутствия педагогам новоиспеченный дипломат Давлетбаева, раньше самой власти знало о том, что власть в интернате поменялась. Откуда и как такие слухи произрастают, загадка почти биологическая. Разобраться в ней также невозможно, как в возникновении любовного импульса. Ясно лишь одно: и то и другое появляется из глубин человеческой природы и исключительно во имя выживания биологического вида.

Питомцы специнтерната звали за глаза свою «биологиню» Любовь Антоновну Рукавишникову «Мышкой».

– Мышку на место Раисы назначают! – авторитетно заявил низкорослый, толстый внук заместителя министра не то тяжелой, не то средней, не то еще какой-то очень секретной промышленности, он же – сын советника посольства где-то в Тихоокеанском регионе, Борька Тихонов, по прозвищу «Боров». – Слыхали?

– Ты-то откуда знаешь? – недоверчиво ухмыльнулся Максим Власин, его одноклассник.

– А это уже государственная тайна! – поднял кверху палец Боров. – Источники информации не выдаются даже под страхом смерти!

– А Раису куда? – не унимался недоверчивый Максим.

– Куда надо! – важно ответил Боров и вдруг понизил голос: – В одну маленькую, но очень важную европейскую державу, где много-много банков и много-много разных тайн. Помощником, словом, к чрезвычайному и полномочному.

Но новое назначение в это время не особенно беспокоило питомцев специнтерната, потому что учебный год подошел к концу и до сентября 1991-го года им было свершенно безразлично, кто блаженствует в директорском кабинете.

Однажды поздно вечером Максима и его младшего брата Гаврика дежурный воспитатель по специнтернату, о котором говорили, что он спившийся разведчик, позвали к телефону.

– Алло! Хлопцы! – услышали они голос отца. – Как вы там, шпана замоскворецкая?

– Классно, батя! – ответил за обоих Максим и грубо отбил руку младшего брата от трубки. – Гаврик тут мешает!

– Гавриил – твой младший брат, Макс! Он мешать не может! Выпорю! Обоих!

Но в тоне отца Максим Власин почувствовал необыкновенную веселость, и то, что он намерен пороть сыновей, совсем не было похоже на правду.

– Папа, вы приедете с мамой? Вдвоем? – умудрился все же выкрикнуть в трубку Гаврик. Он был значительно ниже высокого и худого Максима – полный и неуклюжий, поэтому не мог одолеть брата не только в борьбе за телефонную трубку, но и за всё, что должно было делиться между ними поровну – внимание родителей и удовольствия мальчишеских развлечений.

Александр Васильевич услышал младшего сына:

– На этот раз вы приедете к нам, ребятки. Я уже звонил в свое ведомство, документы вам приготовят и сообщат об этом в интернат. Билеты на самолет и всё прочее привезет кто-нибудь из моих коллег. Пусть дядя Володя Постников вас проводит. Мама ему позвонит. Она, кстати, шлет вам горячий парижский привет и настоятельно требует, чтобы вы жили дружно и умно. Впрочем, второе – это уже мое требование!

Гаврик вставал на цыпочки и прижимался горячей полной щекой к щеке брата. Ему удалось услышать в мембрану трубки почти всё.

– Классно! – запрыгал он, как теннисный мячик, и закричал так громко, что дежурный воспитатель, подслушивающий на всякий случай разговор из-за угла, даже вздрогнул. – В Париж! Батя! А к океану поедем? Или хотя бы к морю!

– Поедем, поедем! – отмахнулся на том конце телефонного провода отец. – Если будете себя правильно вести! Да, а как ваши успехи на ниве знаний, братцы?

– Как всегда, батя! – усмехнулся Максим. – У меня на этой ниве все в порядке, всходы ждем в виде правильных оценок, а вот у некоторых балбесов урожай будет так себе. Соответственно их интеллекту.

Гаврик густо покраснел и с упавшим сердцем отстранился от щеки брата.

– Ты что? – зашипел он. – Меня же в Париж не возьмут! К океану!

Но Максим раздраженно отвернулся от него и закончил: