Детства, юности пора!

Всё для нас тогда игра:

ешь да спи, да бегай вволю.

В лес, на речку… (мимо Поля,

мимо Дела ноги носят!)

Поиграться – "в школу" просят,

тянут, тянут как бычка,

ну разок дадут тычка.

Поиграть – помочь по дому:

повкуснее взять батоны,

ну ещё там что послаще,

да побольше, да почаще.

А потом в руках "игрушки" -

мамы, бабушки–старушки.

На экзаменах играют -

вольной тему выбирают:

"Дядя Стёпа мне примером,

буду милиционером!"

Что ж, свободная ведь тема.

Ну а тут, изволь, С и с т е м а:

делать так–то, делать то–то,

называется – Р а б о т а!

"Та–ак, – сказал себе Никита, —

где собака–то зарыта", —

вспомнил деда приговорку.

Что ж, захлопни страхов створку

да уйми дрожанье ног.

Где, который твой станок?

Мастер буркнул: "Вот, токарный.

Подожди…" – Исчез из глаз.

Что, уж кончился показ?

М-да, станочек не шикарный,

и хозяин он станка

в званьи му–ученика…

"… Хм, вид пощипанного гуся!

Здравствуй, парень. – Тётя Дуся."

Перед ним, усмешно глядя,

встала… тётя, а не дядя.

Крепко сбита, как отлита.

Поморгал. "А я – Никита."

"… Не хватало мне заботы -

вот тебя препоручили.

Как ты думаешь работать:

на кино ли, на харчи ли?

Ладно, вот он, револьверный.

Будет друг тебе он верный,

если ты к нему с душой.

Ну а так… – прок небольшой.

В общем, этот механизм

строит базу в коммунизм.

"Ясно?"

"Ясно."

"Ну и ладно.

Я сама к работе жадна,

и мне некогда с тобой,

тут у нас за планы бой.

А тебе вот в руки ветошь. —

В рукавичках? – Что ты, лето ж!

Так протри, чтоб был игрушка.

Убери вокруг всю стружку.

Дела тут часа на три.

Ну, валяй, коль нет вопросов.

Да!… – Ты нос–то – подотри!"

Машинально тряпку к носу…

Тётя Дуся вся хохочет:

"Во–от, теперь ты – наш, рабочий…"

Полетели дни, недели,

по погоде стал им счёт.

Осень листьями метелит,

отдаётся дрожью в теле.

Мысли вдаль, как птиц, влечёт.

Жар морозца грудь вбирает,

чуть дохни – клубит парок.

Молодая кровь играет,

до утра не замирает

скор–девичий говорок.

Вся природа – ожиданье.

Так невеста ждёт наряд…

Той поре – ты отдал дань ей?

Пил морозное свиданье,

миг, когда глаза искрят?

Лишь Никита наш невесел,

ходит голову повесив.

Так, плывёт, лишь бы несло

календарное число,

чёрным дни, а красным – даты…

Мастер, знай: беги туда–то,

подсоби вон там, вот тут.

А! Какой там институт!

Тряпки, масло, стружка, грязь.

Духом пал, со всем смирясь.

В скоростях станок рычит,

тётя Дуся всё ворчит,

мастер походя кричит.

Острой шпагой лезет стружка,

за резцом "летит" резец.

Нет ни друга, ни подружки.

Сгиб Никита–молодец.

Как старался! – всё с придиркой:

всё–то им плоха "обдирка",

не такой оставлен "припуск"…

На губах солёный привкус,

скулы сводит напряженье,

от окурков в горле жженье.

Вот проклятая работка,

поотбила всю охотку!

И тоска, хоть волком вой.

"… Да-а, видок не боевой.

Что ж ты так, герой, сомлел,

или каши мало ел?" -

Тётя Дуся–Дульцинея,

(той родня, из "Дон–Кихота"?), —

до всего вот ей охота,

вся в работе пламенеет.

"Тяжелы ученья кочки?

Подтяни–ка, друг, порточки, —

вишь, кругом снуют девчата,

дел–то, дел – край непочатый!

А ты тут развесил нюни:

помоги–ите, тёти-Дуни!…

Ты кто – парень? – Так не трусь.

Обойдись без тётек-Дусь.

Во все дырки суйся, суйся,

всем про всё интересуйся.

Эх вы, временные люди,

подавай вам всё на блюде.

Вас ведь тут десятка по три…

Мать–то, чай, поди–ка ждёт,

вот сыночек в ВУЗ пройдёт.

И куда отец твой смотрит!"

"На войне он."

"На войне-е…

Ну, прости, коль в чём обида.

Я ведь так, шучу для вида,

прикипел ты к сердцу мне,

вижу – маешься, угрюм.

Ладно, я поговорю…"

Тут же сразу, по–привычке, —

что ей вывески–таблички,

указатели пути -

как и с чем к кому идти,

(всё ей ясно что–почём!) —

пошепталась с Кузьмичём,

старым мастером–провидцем.

За себя не так бы рада:

"Всё. Берёт. Старик с ехидцей,

только делай всё как надо.

Завтра выйдешь к нему в смену,

во–он на тот станок подменным.

Ну, счастливой путь–дорога!"

Голос дрогнул так, немного,

и глаза на мокром месте, —

всё уж порознь, хоть и вместе.