"… У артиста – сын артист,

(в гармониста ж гармонист!), —

лет на сто, ну на полста

все-е позаняты места…"

"… Кукарекнул дед когда–то, —

внукам, правнукам – зарплата;

чужаку наверх пробиться -

надо заново родиться…"

"… Хлопотно житейско море!…"

Эти мысли в разговоре

наш Никита уловил.

Собеседник мил, не мил,

коль попутчик ты дорожный,

говорить тебе всё можно.

Не о солнышке, о счастье, —

разговоры про ненастье,

всё про слякоть, непогоду,

про всеобщие невзгоды.

До чего же люди падки

всласть мусолить недостатки!

Плохо – в радость… Непонятно.

После них хоть на–попятный:

вот тебе, мол, по лбу, в лоб ли -

поворачивай оглобли…

Ну уж шиш! Не тут–то было,

(руки б только вымыть с мылом).

Если есть и впрямь преграды,

самому пощупать надо,

пусть на лбу набьётся шишка,

не девчонка же, мальчишка.

Перестук вагона мерный

успокаивает нервы…

Вспомнил страхи на вокзале.

"Нет билетов." – Так сказали.

По перрону вдоль вагонов

сколько заячьих дал гонов!

"Нету мест", – ответ девиц

в строгой форме проводниц.

Быстрый взгляд на весь твой вид:

"Нет", – и в сторону глядит.

Седоусый проводник

в положенье разом вник.

"Хм… ехать надо – нет билета.

Если б дело только в этом!

Раз уж едешь ты учиться,

дай–ка бог тебе пробиться,

одолеть все льды–торосы, —

вдруг ты новый Ломоносов!…"

Чуть прилёг на верхней полке -

где там спать, как на иголках!

Глаз коли, никак не спится, —

как–то там Москва–столица,

встретит как?

И вот она

замелькала из окна.

Чинны прибранные дачи,

сини луковки церквей.

О житье народ судачит,

и конечно о Москве.

Вон над трубами завода

лёгкой тенью виснет хмарь.

Как подпорка небосводу

телебашня–пономарь.

А дома! друг друга краше.

(Вот бы их в деревню нашу!)

Сколько ж их, ну прямо туча!

Блещут в мареве текучем,

всё один другого круче,

те вразброс, те сбились в кучу,

эти вытянулись вкось.

Хорошо тут жить, небось!

Во–от какая ты, столица…

К окнам вытянулись лица,

как бы что не прозевать,

чтоб потом порассказать, —

всё хоть съездил не напрасно,

(кто ж в Москве побыть не чает!)

Где ж Москва гостей встречает, —

не на площади же Красной?

Или Красное крыльцо

здесь Садовое кольцо?

(Это ж знается с азов…)

Вдруг

шипенье тормозов.

Переборы буферов.

Всё. Столица.

Будь здоров!

Все в Москву ведут дороги,

все в Москву, со всех концов.

Обивают ей пороги

тыщи резвых молодцов.

В сто дорог и сто ворот

день и ночь снуёт народ,

на ходу и спит и ест.

Но у каждого присест -

свой вокзал и свой подъезд.

Ленинградцы, те на свой,

едут с опытом–обменом,

выверяют по безмену,

соревнуются с Москвой.

Моды шик везут из Риги:

женский пол, долой вериги!

Платья, юбки – без подола,

всем курить, орать "спидолам"!

С соловьиной стороны

прёт торговый люд страны.

Фруктов полные корзины

круглый год везут грузины.

Как свои в базарной Мекке

развернули торг узбеки.

У ларьков с вином, что няни,

рассыпаются армяне.

Украинцы валят валом

с вишней, семечками, салом.

У кого ж дары попроще,

ну картошка там, ну в общем,

кто от плуга–бороны -

с Ярославской стороны.

Наш Никита – с той, "попроще"…

Что ж, Никита, не у тёщи,

коль приехал – вылезай,

подтянись, смелей, дерзай!

Подхватил мешок свой тощий,

вмиг поддался общей спешке,

(тут бегом ходи, не мешкай),

Очутился на метро

и – нырнул Москве в нутро.

Ну пока там озирался

восхищался, разбирался,

поезд дважды постарался

пробежать весь свой маршрут.

Наконец–то вроде тут.

А потом еще трамваем.

Сам кондуктор, позевая,

объяснил ему всё толком.

Дом–то что же, не иголка, —

адрес верен, дом, он – вот,

тётка где–то здесь живёт.

"Проходи, – сказала тётка, —

нынче родич – кто с мошной!…"

Будто вытянула плёткой,

станешь тут себе смешной.

Молча взял он раскладушку,

вещмешок свой за подушку,

молча сунул в дровяник,

ну и… тут немного сник:

"Да-а… Родство – обычай древний,

только здесь не как в деревне".

Дума думой, дело – делом:

чёрный пёс не станет белым,

что при тётке – то при ней.

Утро ночи мудреней.

Потому давай–ка, братец,

времени не будем тратить, —

зададим–ка храпака!

(Сон всё лечит, – юн пока…)