— А ты, Кузьма, оказывается, усмирять собачек искусник, — сказал не без восхищения Ерофей.
— Такое усмирение — не велика мудрость. К твоему сведению, я уже не Кузьма. По-иному теперь прозываюсь.
— Как же, коли это не секрет?
— Какой тут секрет, коли на сей счёт бумагой располагаю.
Ушкуйник вынул из-за пазухи холщовый пакет, извлёк из него бумагу и протянул Хабарову.
— Читай, ежели грамотный.
— «Максим сын Карпов Черножуков, уроженец Андожской волости», — прочитал Ерофей и спросил незваного гостя: — А где эта Андожская волость?
— А чёрт её знает.
— Выходит, липовая сия бумажка. А ты и в самом деле Максим Карпович Черножуков?
— А какое это может иметь для тебя значение? Коль по бумаге я Максимка, так и называй меня.
— Без страха ко мне явился, Максим? В городе полно стражников.
— А чего мне тебя бояться? Не волк же ты зубастый, не скушаешь. Мог однажды меня в руки приставов отдать, не отдал, однако. Видать, пожалел бедолагу. И на том спасибо.
— Отдал бы приставам, болтаться бы тебе в петле. Не пойму, зачем теперь пожаловал ко мне.
— Объясню. Несладким житьё стало у нашей шайки: то с приставами, то и со стрельцами схватились. Двое моих ватажников пришибли на месте, ещё двоих схватили и посадили в темницу. Наверное, ждёт сердешных виселица. Остальные разбежались кто куда. Скорее всего, ушли в дальние леса, в зырянские земли. А я вот стал Максимом Черножуковым.
— Как же тебе это удалось?
— Удалось, как видишь. Нашлась своя рука...
Максим что-то не договаривал, не захотел раскрывать секрет и называть имя пособника. Ерофей был почти уверен, что это кто-нибудь из подьячих воеводской канцелярии. Народ сей, как было известно Хабарову, отличался великим корыстолюбием и мздоимством.
— Вот видишь, Ерофей, своя рука указала мне дорогу в твой дом. Я даже знаю, что ты сколачиваешь ватагу и собираешься за Каменный пояс.
— И это знаешь. Своя рука-то небось отыскалась в воеводской канцелярии?
— Не всё ли тебе равно?
— Об этом ты мог узнать только от кого-нибудь из воеводского окружения.
— Мне сорока на хвосте принесла, — отозвался шуткой Максим и вдруг спросил: — Взял бы ты меня на службу, Ерофей?
— Подумаю. В ночлеге нуждаешься?
— Вестимо.
— Тогда располагайся в бане на задворках. В ней ещё не выветрилось тепло. Мы с братом сегодня парились.
— Добро. В бане так в бане. Я ведь проголодался.
— Мой человек принесёт тебе еду.
Когда Максим удалился, Ерофей спросил брата:
— Помнишь его?
— Как не помнить, — Никифор с неподдельным любопытством вслушивался в разговор Ерофея с незваным гостем, сказал с укоризной: — И охота тебе с таким связываться?
— Наверное, нужда и обиды довели его до разбоя на большой дороге. Может, ещё и приобщится мужик к полезному делу.
— Дай-то Бог. Но держи, брат, с ним ухо востро.
— Пожалуй, ты прав. Надо предупредить его, чтобы без нужды усадьбы не покидал да приставам на глаза не попадался.
Братья Хабаровы были заняты покупкой охотничьего снаряжения и припасов на дорогу. Максим, которого Ерофей Павлович согласился принять в свою команду, отсиживался дома. Из Устюга отплыл большой караван с государевыми людьми, повёрстанными в сибирскую службу. Предводительствовал ими казачий сотник, направлявшийся к новому месту службы в Тобольск. Отплывали и дощаники купцов и промышленников.
Хабаровы столкнулись с неожиданными трудностями. Вся их ватага состояла из четырёх человек, и ей было не под силу самостоятельно управляться с гружёным судном. В нелёгком пути приходилось преодолевать волоки, стремнины, мелководья, неоднократно разгружать и вновь загружать судно. Напрашивался вопрос: не нанять ли для такой цели людей. Но посильны ли такие расходы? Здравая мысль подсказывала, что можно пристать к каравану богатого промышленника и в качестве платы за проезд трудиться вместе с его ватагой.
Герасим Югов, снаряжаясь в Мангазею, пристально присматривался к Ерофею Хабарову, угадывал, о чём тот думает, догадывался о его сомнениях и в конце концов предложил:
— Не желаешь ли плыть с моим караваном?
— А какова плата за проезд?
— Станешь помогать моим людям. Перетаскивать дощаники на волоках, браться за вёсла, перетаскивать груз вручную, коли судно село на мель. Твой труд — твоя плата за проезд. А достигнем Мангазеи — шагай на все четыре стороны. Станешь вольной птицей.
Ерофей Павлович согласился с предложением Герасима Югова, владельца трёх дощаников.
Сперва шли Двиной вниз по течению. Потом вошли в Вычегду. Пришлось взяться за вёсла и подыматься вверх по этой реке. Большую остановку сделали у Соли Вычегодской, где находились палаты Строганова, первого богатея Русского Севера. Этой семье принадлежали огромные лесные и земельные угодья, соляные варницы, широкая торговля на Русском Севере и в Сибири. Строгановы пользовались покровительством царского двора и были освобождены от всяких торговых пошлин.
О щедрости и хлебосольстве Строгановых ходили легенды. Обычно эту щедрость и хлебосольство испытывали на себе государевы люди, отправлявшиеся на сибирскую службу.
Герасим решил нанести визит старому Строганову, главе его семейства, но подумал, что являться одному к такой высокой особе не пристало и взял с собой Ерофея Хабарова, прихватив и помощника из своих людей. Когда подошли к огромным строгановским палатам, Герасим заметил:
— Зело роскошная хоромина, что скажешь, Ерофей?
— С размахом построена, — отозвался Хабаров.
Старый Строганов встретил гостей в домашнем измазанном халате, неопрятный, непричёсанный, недружелюбно сверлил посетителей тяжёлым взглядом.
— Чего нужно, мужики?
— Справляется о твоём здоровье батюшка мой, — сказал Югов, — наказал поклониться тебе и привет передать.
— Кто такой твой батюшка? Что-то запамятовал.
— Юговы мы. Батюшка лодейный двор держит. Наши струги, дощаники по всем северным рекам плавают.
— Ах, этот Югов. Теперь припоминаю. Вы все сыновья его, что ли?
— Только я его сын, — уточнил Герасим.
— Ну, ну... — неопределённо протянул Строганов. — И куда путь держите?
— В Мангазею.
— Я тоже своих людей туда посылаю. Что-то я притомился. Пойду-ка прилягу.
На этом беседа со старым Строгановым закончилась. Не пригласил сесть за стол, не угостил. Это как-то не вязалось с рассказами о строгановском гостеприимстве и хлебосольстве. Возможно, старик был сегодня не в духе или ему нездоровилось.
— Стоит ли, Герасим, впредь переступать порог этого дома? — спросил Хабаров, когда они покинули негостеприимные палаты. — Ишь, как нелюбезно нас принял, даже сесть не пригласил.
— Что поделаешь? На то он и Строганов, один из самых богатых людей на Руси, — ответил Югов. — Такому многое позволено. Человек он с причудами, но и огромным влиянием. Ссора с ним может дорого обойтись. Очень дорого. Учти это.
Ерофей Павлович ничего не ответил на это, однако стал думать о старом Строганове с неприязнью.
Из Вычегды вышли в её левый приток Сысолу. Поднялись по этой реке до Кайгородка. Идти на вёслах с тяжёлым грузом было затруднительно. Да и река была неглубока. Несколько раз дощаники садились на мель, великих трудов стоило снять их с мели.
В Кайгородке сделали остановку. Устраняли течь в одном из дощаников. Собирались уже тронуться в дальнейший путь, как выяснилось одно досадное обстоятельство. Из ватаги Герасима Югова сбежал один из покручеников. Пока караван стоял в Кайгородке, этот человек встретил в соседнем селении вдову-зырянку и напросился к ней в примаки. Узнав о бегстве новоявленного примака, Герасим разразился непотребной бранью, но, поостыв, стал действовать. Отыскал в Кайгородке нестарого ещё мужика, выразившего готовность стать членом ватаги.
Из Кайгородка можно было попасть в верхнюю Каму, преодолевая непродолжительный волок. На топких местах была проложена бревенчатая гать. Окрестные деревни, расположенные вокруг Кайгородка, облагались извозной повинностью. Груз с дощаников перегружали на телеги и доставляли к камскому берегу, а пустые дощаники волокли вручную по земле и по гати.
