Позавтракав без аппетита, Марико вымыла посуду – это было её ежедневной обязанностью также, как уборка дома, покупка продуктов, стирка – и хотела уйти в свою комнату, но, проходя через гостиную, взглянула на экран телевизора, где шёл утренний выпуск новостей, и остолбенела. Ведущая криминальной хроники рассказывала о дочери известного миллионера, убитой нынешней ночью в трущобах, а в верхнем углу экрана ярким пятном выделялась фотография красивой белокурой девушки.

Марико почувствовала, как пол закачался под ногами, и с тихим возгласом опустилась в кресло.

–В чём дело? – обернулась миссис Дэвис. – Что с тобой?

–Эта девушка... – едва проговорила Марико. – Я видела её вчера!

–Что за чушь ты болтаешь? Как ты могла её видеть, если весь день просидела дома? Возьми-ка градусник: у тебя, похоже, жар.

–Да нет же, мама! – голос Марико даже теперь оставался слабым: она, кажется, совсем не умела говорить громко. – Я видела, как она убегала по тёмной улице. Там были многоквартирные дома. За ней кто-то гнался...

–Марико, что ты несёшь! – миссис Дэвис выглядела не на шутку встревоженной. – По-моему, тебе лучше прилечь.

–Но, мама...

–Я сказала, выбрось этот бред из головы! – раздражённо оборвала её миссис Дэвис. – Вообразит себе не знаю что... Иди и ляг в постель.

Марико, чувствуя, как слёзы закипают на ресницах, вскочила и выбежала из гостиной.

–Но я же не сумасшедшая! – шептала она, сидя за столом и сжимая глухо ноющие виски. – Я виделаэту девушку! Господи, никто мне не поверит...

Весь день Марико молчаливо выполняла домашнюю работу, и только бледность и затаённый блеск глаз, словно бы постоянно полных слёз, говорили о том, что она силится скрыть охватившие её смятение и страх. В дневном выпуске новостей Марико услышала, что двадцатитрёхлетняя Мэри Холлис была найдена утром в одном из грязнейших кварталов города с перерезанным горлом. Экспертами было установлено, что смерть наступила вчера между одиннадцатью и двенадцатью часами вечера. На теле обнаружены множественные порезы, нанесённые острым предметом – скальпелем или бритвой.

До самого вечера Марико не могла отделаться от образа бегущей девушки... Перед сном, сидя над учебником японского, она тщетно пыталась сосредоточиться: мысли разбредались и путались от охватившего её отчаяния. Ещё тяжелее становилось от того, что совершенно не с кем было поделиться всем этим кошмаром...

В свои девятнадцать лет Марико всё ещё полностью зависела от Гвен. Дэвисы удочерили её, когда ей не было и года. Папа рассказывал, что Гвен не слишком хотела детей, но он настоял на удочерении, сам занимался всеми документами, супруге же пришлось только сопровождать его и оставлять подписи, где это требовалось. Взять именно эту девочку также было решением Джона. Папина сестра, недолюбливавшая миссис Дэвис, как-то проболталась, что Гвен долго ругалась с ним и кричала: какого чёрта она должна воспитывать азиатского выродка?! Но мистер Дэвис, обычно уступавший жене, в этот раз оказался непреклонен. Гвен пришлось смириться. Но она, по сути, так никогда и не простила мужа ни за его выбор, ни за упрямство.

Марико миссис Дэвис так и не полюбила, хотя та была тихим, робким и послушным ребёнком. Она с отличием окончила школу и легко поступила в Медицинскую школу Миллера при университете Майами. Марико не чувствовала призвания к профессии врача, ей куда интереснее было изучать языки и литературу, но миссис Дэвис считала, что доктором быть выгоднее, и дочь, лишённая к тому времени поддержки отца, вынужденно подчинилась.

Марико часто с грустью вспоминала о нём. Джон Дэвис умер от инсульта, когда ей было пятнадцать. Он всегда много времени проводил с приёмной дочерью: помогал ей с домашними заданиями и объяснял, как лучше разрешить конфликт с одноклассницами; брал её с собой на пикники к друзьям, учил плавать и стрелять из самодельного лука; ходил на все её школьные мероприятия и учил танцевать; они часами болтали обо всём подряд; наконец, именно ему девушка доверила тайну своей первой влюблённости. Мистер Дэвис знал, что девочке не достаёт материнской ласки, но у затаившей обиду супруги имелись свои понятия о воспитании, и спорить с ней было бесполезно. Джон только изо всех сил старался сглаживать постоянно возникавшие конфликты и просил дочь относиться к матери снисходительно и терпимо.

После смерти отца Марико окончательно замкнулась в себе, скрывая боль одиночества так же, как прятала от миссис Дэвис свои стихи. Джону нравилось читать их, он даже изучил ради этого несколько книг о поэтике и стихосложении, многое из них пересказал дочери и часто давал дельные советы. Но миссис Дэвис считала поэзию пустой тратой времени, и от неё девочка пряталась.

Сегодня же Марико было не до стихов. Погасив свет, как требовала миссис Дэвис, в одиннадцать вечера, она легла, но подушка жгла лицо, волосы душили, обвиваясь вокруг шеи, тишина угнетала. Электронные часы на столе показывали 23:29. Марико села в постели в смутной тревоге, и – всхлипнула от застившей зрение бледной вспышки...

–Нет, нет!

Она затрясла головой, сжимая виски тонкими пальцами, но комната расплывалась в белёсом тумане, колыхаясь маревом миража. Перед глазами снова встала ночная улица, на этот раз – ярко освещённая, с высокими вычурными оградами. Марико зажмурилась, но видение не исчезло, завладев её сознанием.

Там, вдоль оград, бежала девушка, одетая в легкий молодёжный сарафан. Марико почувствовала, что слегка задыхается, будто это она сама догоняет незнакомку, которая, услышав шаги совсем близко, затравленно обернулась. Побелевшее юное личико искривила почти детская гримаса испуга, в огромных синих глазах стояли слёзы, тёмные волосы упали на влажный лоб. Ей было не больше пятнадцати...

Внезапно странная, чуждая всей её натуре злоба охватила Марико, и она застонала. Это было не еёчувство!

–Я не хочу!.. – выговорила Марико умоляюще.

В следующее мгновение она увидела, как огромная мужская рука протянулась к убегающей девочке и, схватив за волосы, рванула к себе. Девочка взвизгнула, и её вопль слился с криком Марико, вне себя вскочившей с кровати, сжимая руками готовую взорваться от боли и ужаса голову.

Миссис Дэвис, разбуженная криком, вбежала в комнату и, включив свет, нашла Марико без чувств на полу.

Очнувшись через пару минут в своей постели, Марико посмотрела на мать огромными перепуганными глазами и прошептала:

–Я снова видела это!..

–Ничего, дорогая, успокойся, – произнесла миссис Дэвис неожиданно мягким голосом. – Всё уже прошло. Завтра мы сходим к врачу, а сейчас тебе нужно уснуть.

–К врачу? – удивилась Марико. – Но я не больна, мама...

–Тише, тише, деточка. Всё будет хорошо. Постарайся уснуть.

Ошеломлённая столь непривычно ласковым тоном, Марико не нашлась, что ответить.

Миссис Дэвис погасила свет и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. «Она обращается со мной, как с сумасшедшей! Может, я и правда?.. Но не слишком ли это подробно для галлюцинации?» – думала Марико, зажмурившись. Слёзы всё равно потекли по щекам – от другой горькой мысли: «Так вот что нужно, чтобы она стала хотя бы приблизительно нежной!..»

«Доктор Рональд Мейски. Психиатр», – гласила табличка на двери. Марико снова прикусила губу, чтобы не позволить себе разрыдаться, входя в кабинет.

–Здравствуй, Рон. Рада видеть тебя.

Миссис Дэвис протянула руку, и доктор Мейски церемонно поцеловал сухие пальцы, отвечая:

–Я тоже рад тебя видеть, Гвен. Здравствуйте, юная леди.

Девушка посмотрела на него огромными отчаянными глазами и промолчала, боясь разреветься.

–Марико, с каких пор ты так невежлива? – возмутилась миссис Дэвис. – Рон, с ней творится что-то невообразимое. Ты, конечно, слышал об этом убийстве дочки Холлиса. Так вот, Марико твердит, будто видела эту девицу в тот самый вечер!

–Это правда? – обратился доктор Мейски к девушке.