– Узнал. Помните, вы сказывали, что приключилось у вас в Смоле…
– Вот оно что… – растерянно переглянулись братья.
Потом Фрол с Николой двинулись в лес, проваливаясь по колено, покрикивая и посвистывая. По глубокому снегу и лошади далеко не ушли. Хозяев они знали и вскоре, как смолкла стрельба, потянулись обратно. Тут их Гназды и перехватили.
– Четыре… – отметил Никола, – где Иванова-то?
Иванову чубарую лошадь увидели на просеке, когда привели Гназдам найденных. Возле неё стояла Стахова кобыла и ещё два незнакомых коня, впряжённые в сани. Те оказались полны сена, Стах и Зар осторожно укладывали туда Василя.
– Вечно моя в сторону уходит, – буркнул Иван и, оглядевшись, с ружьём наизготове пересёк просеку.
– Поберегись, Иване, – тревожно напомнил Никола.
– Прикрой, – не оборачиваясь, бросил Иван.
Четыре тела он нашёл сразу. И наклонился над одним:
– Знакомая рожа, – отметил мрачно. – Откурился, стало быть… – Гназд пошарил убитого. В ладони оказался полный кисет.
– Ишь, запасливый… – горько усмехнулся Иван. – Ничего ловчей просьбы покурить не придумал. А вывернись оно – чем бы открестился? Ладно, – решительно швырнул кисет обратно в растрёпанный полушубок убитого. – Волки, понятно, не курят, но и нам из поганых лап не надобно. Отравишься ещё.
А вот оружие всё забрал. Заодно выгреб деньги, какие нашлись: волкам уж точно ни к чему, а нам пригодится. Хотел снять рожок с порохом, а тот пустой.
– Вот чего нахрапом попёрли, – процедил снисходительно. – Продержаться не надеялись. Что ж им спокойно-то не жилось?
Не жилось… Видать, заждались их в нездешнем воинстве. Грешные души уже бродили где-то в тамошних весях, и лишь Бог им теперь был судья. С четверых поснимал Иван, что нашлось, а вот пятого не было. От высокого дуба с тремя торчащими из ствола ножами, по которым явно и вскарабкался Коштика, в мелкий ельник вёл кровавый след.
Иван поколебался, но подумал о пустых рожках и, свистнув Николе, всё ж двинулся туда. Никола подбирался левее, а позади о правую сторону, видя такое дело, ещё и Фрол поспешил.
Коштика не дополз до еловой опушки всего ничего. Упал разбитой головой в снег и лежал, как мёртвый. Однако, не мёртвый. Жизнь потихоньку цедилась из него, питая сугроб, но ещё оставалась в теле, ровно настолько, чтоб мог он порой осознавать окружающий мир и слабо шевелить языком. Гназды ощупали его и отобрали от греха нож и пистолет, потом, особо не чинясь, рывком перевернули на спину. Разбитая голова Коштики затылком хлопнулась в снег. Из груди вырвался короткий хрип.
– Что, кошка? – негромко бросил ему Иван. – Отвякался? Покаешься перед смертью? Кто ты есть-то? Раб Божий Константин? Как в церкви помянуть? – и наклонился перекрестить, понимая беспомощность его руки.
Тут Коштика возымел вдруг такие силы, что прилей они ему минуту назад – и нож бы сумел метнуть.
– Нет! – вякнул изо всех оставшихся лёгких, – прочь крест! Я в воинство пойду… ждут меня…
– И кто ж там тебя ждёт?
– Хлоч! Ужо придём к вам! Страшитесь! – от натуги в груди его тяжело булькнуло, через края губ выступила кровь.
– Эх! – горестно вздохнул Иван, распрямляясь. – Ну, и дурак же ты, Коштика! Что ж? Воюй… Служи бесам… Идём, ребята. Долго не протянет.
Гназды отошли порядком, когда Флор оглянулся. И тут же возбуждённо похлопал по плечам братьев, кивнув на Коштику. Тот медленно тянул ко лбу руку, из последней мочи творя крестное знамение. Затаив дыхание, братья проследили движение неуклюжей руки. Оно и отняло остатки жизни. Коштика судорожно дёрнулся – и рука замерла, не дойдя до живота.
– А то и помянуть… – задумчиво пробормотал Фрол, более не оборачиваясь к разбойничку. Пусть лежит. Волки приберут.
– Хлочевы ребята, – известил Иван своих, догнав уже медленно двинувшиеся сани. Вздрогнув, Стах повернул голову:
– Хлочевы? – и задумался. Они с Хартикой сидели возле укрытого попонами Василя, прижимаясь к нему боками, дабы согревать, прочие Гназды двигались верхом.
– Бросаем вражьих коней, – заметил Фрол, – а жаль… Конечно, поди, ищи их по лесу…
– Не из-за коня ли за нами охота? – помолчав, тихо проговорил Стах. В безветренном покое леса, где лишь полозья скрипели да тукали копыта, товарищи услышали и удивлённо воззрились на него.
– Сказывай, – после некоторого ожидания предложил Иван.
Сказывать Стаху не хотелось. Но пришлось. Раз такое дело, скрывать нельзя.
– По весне я Хлоча порешил, – признался он. Гназды вытаращили глаза:
– Это как же?
– Застрелил, - спокойно разъяснил младшенький. – А коня забрал. Поездил и продал. Перекрасил, подмазал, где надо, но…
Иван головой покачал:
– Да… Озорник ты у нас… Значит, никто не знал, а конь тебя выдал? Зачем взял-то?
– Нужда была…
– А с Хлочем у тебя как вышло? Напал он, что ль?
– Напал… – процедил Стах и отвернулся. Товарищи посмотрели на него – и больше спрашивать не решились.
По описаниям Жолы Вакры дорогу Гназды себе представляли. Так вот – по просеке, а у двойной сосны с обломанной макушкой – налево. Но при отгорающем закате и густеющих сумерках приходили на ум сомнения. Задержала молодцов баталия, что и говорить! Не то, что до лесной заимки – до сосны-то засветло не добраться. А в ночном лесу все макушки одинаковы. Кабы не младшенький…
– Кабы не младшенький, – уже совсем во мгле признался Фролика под скрип полозьев, – лежать нам вместо хлочевых ребяток… Я, братцы, если честно – думал уж, не выйти нам из лесу…
– Так и так бы не вышли, кабы не младшенький: щас у костра б ночевали, – заметил Никола. – Не будешь же каждую сосну ощупывать.
– Кабы не младшенький, – возразил Фрол, – не у костра б щас ночевали, а волокуши вязали. Как ты кстати, Стаху, с санями!
– Кабы не младшенький, и Василь бы уцелел, и сосна б не понадобилась, – напомнил Иван, головы не повернув. А повернул – Зар.
Помедлил немного Зар и произнёс поначалу с подъёмом:
– Спору нет, Стаху: благодарность вам с Хартикой, и поклон превеликий, спасли вы нас, это я признаю…
Тут от чувства не смог он удержаться и добавил с восхищением:
– Вообще, ребята – как вам угораздило рядом оказаться? Что подвигло в путь тронуться? Просто Бог принёс! – и отметил уважительно, – Стах – он вообще всю жизнь только всех и спасает! Призвание!
Проговорив это, смолк он и разом обмяк. Взор затуманился и отвратился. Помолчав, Азарий продолжил уже тихо и вяло:
– Харитону я вдвойне благодарен, потому как человек он сторонний, и, кроме доброй души, не было у него причин за нас ратовать. А тебе, Стаху, так скажу: кесарю кесарево. Вины твоей я не прощаю.
Мимо плыли начинающие темнеть и оттого казавшиеся ещё громаднее и грознее вековые ели. Сани колыхались по ухабам, как лодка на волнах. Или как люлька. Впору укачать. Василя, кажется, укачало. Раненым всегда спать хочется, но сон этот дурной, и поддаваться ему нельзя. И Стах теребил брата и всё что-то говорил ему. А тут аж подскочил:
– Погоди, Зару… я ведь с тем и еду… – и, спохватившись, за пазуху полез:
– Да вот, гляньте, новость у меня.
Суетливо пошарив, он вытащил небольшой прямоугольник. Гназды выжидающе посматривали, как меньшой разворачивает скоробленный лист. С минуту братец напряжённо в него таращился. Потом с досадой свернул:
– Ничего не видать впотьмах! Завтра, ребята, я вам её зачту. А щас – вы уж мне на слово поверьте. Такое дело, понимаешь…– и сообщил озабоченно. – Тесть пишет… Дочка померла.
Прозвучало буднично, и, слушай кто в задумчивости – мог бы и не заметить. Но Гназды подпрыгнули в сёдлах.
– Какая дочка-то?! – вскричали вразнобой четыре глотки.
