Балике Хлочу предложили сделку.

– Это которая? – помолчав, осведомился он, – это чернявая такая? Девка, говорите? Гназдовка?

Для пущей наглядности Лале велели переодеться в свой сарафан и привели. Хлоч оценивающе глянул – и кивнул. Девушку он уже заметил при въезде в усадьбу, и спрошенные конюхи кратко изложили ему связанные с ней события.

Немного подумав – Балика с удовлетворением покачал поднятой рукой:

– Годится!

Довольный шелест прошёлся среди наследников, и Лале приказали собираться в дорогу. Сидящий в вольной позе громила собственнически похлопал её. Красавица посмотрела…

При виде такого личика внутри у несчастной страдалицы пробежал холодок. Не стоит описывать все продолины и поперечины, бугры и ямы, составляющие выразительную физиономию – дабы пощадить воображение впечатлительных девиц.

– Не поеду! – горько заплакала Евлалия. Нервно засуетившийся умник-Кремечский кликнул старшую девушку. Та подоспела:

– Что, Гназдушка! Опять дурь пробирает? – ущипнула она Лалу и, цапнув за руку, потащила к дверям.

– Да пойми ж ты, чокнутая! – пошла долбить ей за дверями крепкая девица, – тебе же – свобода блещет! Пусть верлиока – но домой тебя везёт! Иначе – продадут со всеми потрохами невесть куда – так и помрёшь в работах, и твои о тебе и не узнают ничего!

– Убьёт! – рыдала Лала.

Собрались прочие девушки. Нужно было убедить неразумную Гназдку.

– Зачем ему убивать тебя? – слышались веские доводы, – он за тебя деньги получит!

– Видели вы это чудище? – перешепнулась старшая с младшими, отойдя вскорости подальше за угол, – такой и за покойника деньги получит!

Несмотря на слёзы – бедную девушку вместе с её узлом – ранним вешним утром вывели во двор и усадили на гнедого коня. Хлоч вскочил позади, и зимние хоромы быстро исчезли из глаз. Конь был хорош статью и выносливостью, он вёз и вёз, особо не напрягаясь, порой переходя на рысь, девушку и нового патрона, а вокруг стоял густой лес – только теперь уж весенний, где среди сумрачных елей рассыпались брызги юной и радостной листвы.

Достаточно долго хозяин пребывал в молчании. Разглядывая леса вокруг – Евлалия перестала всхлипывать – и, не то, чтобы успокоилась – но смирилась с ровным и монотонным бегом. В конце концов – кто знает? Не так страшен чёрт, как…

На господина Лала старалась не оглядываться.

Леса, леса…. Тьфу! Хлочу приелась размеренность конского хода, и где-то к полудню он соскучился. Тогда на плечо впереди сидящей девушки легла тяжёлая пятерня:

–Эй! Ты – что? – правда, девка?

У Лалы заледенело в груди. Но надо было с готовностью откликнуться – иначе молчание будет принято за колебание. Чуть повернув голову, она немедленно произнесла:

– Разумеется! Я – дочь Гназда!

Очень гордо это прозвучало. Хлоч хмыкнул весьма недобро. Не допускал он гордость в людях, особенно девках. Девку, когда заносится – сразу вдавить надобно!

– Ну! Дочка… – шлёпнул он девицу по заднице – и вообще прошёлся по всей стати сверху донизу. Девица дёрнулась и завсхлипывала, отпираясь.

«Пожалуй, что и девка» – подумал Балика Хлоч и предался размышлениям. Выходило так – что, торгуясь с Гназдами – терпел он убытки. А такого допустить он никак не мог.

– Ну, вот что! – зловеще процедил он вновь задрожавшей девице, – может, и девка ты – только Гназды в это никогда не поверят! Полгода, говоришь, у Кремечского жила? И я Гназдам клясться буду, что девица?! За дурака меня держишь? А если нужна Гназдам – всякую выкупят!

Он быстро соскочил с лошади и рывком стащил Евлалию.

– Ну-ка! Исправим недочёт!

– А!!! – завопила девица.

– Не ори, дура!

– Да-да-да! – завизжала истошно Лала, – не буду… не надо… – и заполошно забормотала, – я сама-сама-сама!

Хлоч, свирепо схвативший девушку, чуть ослабил хватку:

– Сама – так сама!

– Да-да… – стуча зубами, приговаривала девица, таращась на злодея, – щас… щас….

Она пошарила глазами вокруг в поисках какого-нибудь Робин Гуда… Робин Гуда не оказалось… а пока он не появится – время следовало тянуть… тянуть – как можно дольше… по-всякому… чтобы Робин Гуд успел добежать!

Лала тянула, всё приговаривая:

– Щас-щас…

Она медленно сняла с себя сарафан и бережно положила на седло. Потом очень аккуратно туда же устроила рубашку с вышитыми рукавами. То, что теперь оставалась она совершенно нагой, не имело никакого значения. Когда так страшно – ничего не имеет значения. Только бы не спугнуть вдруг проявленное терпение нового благодетеля! Только бы он продолжал верить – и ждать…

Ждать Хлочу явно приелось, он рывком сгрёб девушку, и тут…

Тут оно явилось! Пред взором Евлалии, в котором суматошно выворачивался и прыгал и окружающий лес, и весь мир – вдруг возникло оно, ужасное и кровавое… оно, рычащее и бьющее хвостом, так что валились сосны вокруг! Что это было – Лала так никогда и не смогла определить. Но было – и в этом не было сомненья! Громадная драконья морда. Или не морда… Со страху не разберёшь. Она показалось на одно мгновение – и в это мгновение, чуть не вывернув от ужаса глаза и рот – Евлалия закричала. Закричала, глядя за спину Хлоча, с такой искренностью – что Хлоч не усомнился! Хлоч поверил! А ведь был тёртый калач. И про такие штучки знал, а – купился. Не смог не купиться. Дрогнул виды видавший воитель: умел отличить отвлекающие выдумки от настоящей жути…

Он крутнулся назад, выхватил пистолет и наставил его на….

На кого? Никого не было у него за спиной… За спиной девка стремглав убегала в кусты.

– А, стерва! – рявкнул Хлоч, бросаясь следом.

И тогда началась эта погоня, оборванные крики которой услышал Стах издалека. Которая длилась долго, изнурительно, и довела Хлоча до высшей ярости, а Лалу почти до обморока. Два раза, подгадав момент, Лала сливалась с каким-нибудь толстым деревом, переводя дух, и Хлоч проскакивал – но тут же замечал, и направление менялось. И так было – до тех пор, пока Балика Хлоч, подкараулив, не сбил её с ног, и она ударилась головой.

Через несколько минут Хлоч покинул бренный мир. А мог и раньше…

Но Стах в тот день был что-то больно суеверен… отупел в однообразных буднях, умаялся…

Ничего не подсказало ему странно нечувствительное сердце.

Может, на хозяйку потратил его?

Как мёртвый, Стах повествованье слушал.

Хотелось утопиться в первой луже

И возопить упрёки небесам:

Ведь сам писульку эту написал.

А провидению всё было мало:

Вопрос возник: куда письмо пропало…

Вот чего Лала никак не могла вспомнить. Потому как – в памяти только и осталось: прочла, вслед страннице кинулась. Может, в кулак зажав, унесла. Может, обронила. Может, на лавке у окошка оставила. Последнее было бы весьма нежелательно: разом связывало Гназда в передвижениях да устроениях.

В воду смотрел Стах. Ибо в тот декабрьский день – ещё дома не успели хватиться сестрицы – подобрала Тодосья на метёном полу возле двери исписанный лист. Разбирать наспех карябанные Стаховы загогулины было недосуг – писанину положила на стол, полагая мужниной грамоткой. Так что Зар за обедом вгляделся в небрежный почерк:

– Ктой-то накалякал? Чертовщина какая-то… гм…

Да и вчитался:

– Бедный я путник одинокий… звезда моя в ночи недосягаемая… – некоторое время слышалось недоумевающее бубнение. Подцепив за угол, хозяин приподнял и оглядел послание со всех сторон.

– Это что ещё! – наконец грозно привстал, отложив ложку.

– Вот… – несмело залепетала жена, – упало, должно…

Зар обвёл взглядом стол:

– Давно сестры нет?