Каменные своды Арэль Фир сводили меня с ума.

Я провисела вниз головой восемнадцать дней. Все телесные потребности на время таких наказаний устранялись при помощи короткого ритуала, но тем ужасней было приходить в себя после него. Когда меня сняли, я вернулась в свою спальню, отмучилась положенное мне время, а потом взяла да напилась сонного зелья и вскрыла себе вены металлическим пером. Вскрыла вдоль, а не поперек – чтобы наверняка. И всем, кто кричит о том, что это удел слабых, лучше придержать язык. Они там не были.

И что в итоге?

Я пришла в себя в лазарете, на запястьях остались две длинные полосы. Надо мной стоял один из преподавателей и ухмылялся. Его оскал казался мне едва ли не ликующим, моя голова раскалывалась, и я не понимала, чему он так рад.

А он говорил, что во мне магия, и Луна не позволит мне умереть. Никто из магов не может умереть так, их судьба — служить силе, с которой они родились. Из его слов я поняла, что, когда сломали дверь в мою комнату, раны уже наполовину затянулись, и я в любом случае осталась бы в живых.

Острое чувство безысходности, разочарование и боль вспороли мою душу, прошли по ней волной и обратились в жгучую ненависть неожиданно для меня самой. Бессилие стало безумием. Я не нуждалась в дозволении Луны, чтобы схватить стул и швырнуть его в учителя. И все остальное, что в него тогда полетело, я вполне могла кидать руками. Что-то вроде бы даже попало. Самое смешное, что именно он потом больше всего требовал от созванного совета оставить меня в школе. Но совет не согласился.

И вот, когда за мной захлопнулись багровые резные ворота долины, я вдруг увидела, какими волшебными кажутся позолоченные рассветными лучами облака, как нежно поет рожь вдоль дороги и как приятно шуршат под ногами галька и песок. Я не знала, что будет со мной вечером, что я буду есть завтра утром, где я окажусь через неделю, но впервые за восемь долгих зим я поняла, что могу дышать.

Потом было нищенство и воровство. Унизительные годы, когда больше всего я боялась, что у меня вырастет грудь, и я не смогу притворяться мальчишкой — это была моя единственная защита там, где девушкам была уготована лишь одна узенькая кривая тропинка в дома наслаждений. Много лжи, много холода, вони и грязи. Но мне больше никогда не хотелось умереть, а это о чем-то говорит.

Однако, совсем забыть об Адемике мне не удавалось. Магия напоминала о себе по-разному — когда с пользой для меня, когда наоборот. Эта травинка определенно была примером пользы.

Я повертела ее в пальцах еще некоторое время, отмечая, что я, по сути, довольно везучая. Оглянувшись на сокамерника и убедившись, что он все еще дремлет, я подошла к решетке, дотянулась до замка и вставила соломинку в замочную скважину.

Несколько мгновений – и замок щелкнул и повис на петле, качнувшись.

Соломинка сломалась, оставшись в скважине.

— Мрак меня забери! Как ты это сделала?

Я резко обернулась и поняла, что все это время Святоша вовсе не дремал. Вот он, оказывается, какой! С ним нужно было быть куда более осторожной.

— Что сделала? – глупо спросила я, растирая в пальцах половинку соломинки и отбрасывая ее.

— Не строй из себя дурочку, детка. Как ты открыла замок?

— Секрет, — буркнула я, не собираясь посвящать едва знакомого человека в подробности.

Глаза Святоши сузились.

— Похоже, я тебя недооценил.

— Более чем, — любезно заверила я его.

— Ты уверена, что тебя взяли не на воровстве, в самом деле? Я знал кучу медвежатников, но никто из них не был способен открыть замок соломинкой.

Наверное, никто из них не учился в Арэль Фир.

— Ты остаешься тут ждать казни или пойдешь со мной? – спросила я.

— Я что, дурак, что ли? Кто же ждет казни в открытой камере?

Факелы на стенах отбрасывали полчища неверных исчезающих теней. Святоша шел впереди, мотивируя это тем, что лучше меня знает дорогу из подземелья. Я не могла не отдать ему должное – двигался он, как горная кошка, стремительно и бесшумно.

У лестницы наверх спал, опустив голову на какую-то толстую тетрадь, толстый стражник. Святоша, приложив палец к губам, подкрался к нему и в мгновение ока снял с его пояса ключи. Стражник даже не дернулся.

— Хороши навыки для солдата, — заметила я шепотом, когда мы поднимались по лестнице.

Святоша не ответил. Его умениям позавидовал бы любой вор: скрипучие кованые двери он открывал без единого звука. Опыт?..

Мы оказались в казармах стражи. Мерный храп доносился отовсюду, в общей зале – слава Небу, пустой – на скамье лежала пара кольчуг и стеганок. Святоша осклабился:

— Как вовремя.

— Что ты имеешь в виду? – спросила я.

— Во-первых, я слишком бросаюсь в глаза в этом городе, — пояснил он, облачаясь в кольчугу. – А во-вторых – мне холодно.

С особым тщанием он приладил шлем, стараясь как можно лучше скрыть лицо.

— Нужно сматываться отсюда, — сказала я, начиная беспокоиться. – У меня нехорошее предчувствие.

— Точно, — сказал Святоша. — У меня тоже. Пожитков много у тебя?

— Вовсе нет... но нужно заглянуть в трактир, а туда не так-то близко идти… тебя могут узнать.

Мы уже успели выбраться на улицу, и меня обдавало ледяным ветром. Пар срывался с моих губ и улетал, обращая снежинки в крохотные жемчужные слезинки.

— Могут. Знаешь, что? Брось-ка ты их.

— Как так?

— А вот так. У тебя сотрясение, детка. В ближайшие пару дней тебе лежать бы. Но, поскольку ты этого не можешь, придется обращаться с тобой осторожно. Вещи — дело наживное. Выберемся — уж помогу тебе какое-то снаряжение справить, так и быть.

Луна уже почти зашла; на востоке виднелась тонкая алая полоска. Времени было в обрез. В любой момент камеру могли обнаружить пустой, и тогда…

— Но ведь я не смогу себя защитить, если у меня не будет даже ножа, — сказала я уныло.

— А ты думаешь, что много сможешь, если он у тебя сейчас будет? — хмыкнул Святоша. — В твоем состоянии даже ровно идти — уже подвиг.

На морозе мне, конечно, полегчало, но я понимала, что он прав. На мое плечо опустилась его ладонь в толстой перчатке:

— Ну согласись, выбора у тебя сейчас немного — либо довериться мне, либо упасть в ближайший сугроб.

Я печально кивнула. Если бы я не чувствовала себя такой слабой, мне, наверное, захотелось бы его прибить. Алая полоса тем временем все ширилась — зимний рассвет всегда наступает поздно. Еще немного, и улицы наполнятся спешащими людьми — ремесленниками, охотниками, лавочниками, жаждущими поскорее открыть торговлю...

Мы бодро зашагали к воротам. Ну, Святоша шагал и впрямь очень бодро, а меня толкал перед собой, немилосердно тыча в спину. Со стороны могло показаться, что стражник поймал хулиганку, и теперь куда-то ее ведет. Миновали мост над расщелиной, и дорога начала спускаться вниз. Камень мостовой сменился обледенелой галькой. Одно неосторожное движение теперь могло сбросить меня под скалу. Я замедлила шаг, стараясь идти осторожно, и на моем локте сомкнулась стальная ладонь. Святоша даже не попытался сбавить ход.

Опасный участок закончился. Мы были на рыночной площади. Здесь и впрямь начинался суетливый, полный гомона и торговли день: уже открывались лавки и магазинчики, полусонные, зябнущие менестрели выдували какие-то грустные и нестройные ноты из флейт и волынок. Святоша уверенно держал курс вперед, увлекая меня туда, где лежали большие бревенчатые ворота с огромным, довольно грубо вырезанным гербом города на них. Мне трудно вспомнить, что он собой представлял, так как я вообще была неспособна на хоть сколько-нибудь серьезное умственное усилие. Мы остановились и оглянулись; в этой части города не было пока видно ни одного стражника.

— Мне нужно сменить одежду, — сказал Святоша.

— Хм? — не поняла я.

— Удирать в таком виде — верх глупости, — пояснил он. — Ни малейшего шанса остаться незамеченным, особенно в такой странной компании. Вот что: стой-ка ты около этих ветродуев, а я скоро вернусь.