Я снова прикоснулась к тихо звенящим стеблям, не зная, что нужно делать, но остро ощущая свое родство с этими вьюнками. Родство, о котором — и это знание тоже было острей ножа — не просили ни они, ни я. Я отчетливо понимала, что чья-то воля вынудила нас вместе скитаться по этим снам, и странствие будет вечным, если только мы — они и я — не сможем вместе найти способ выбраться.

Словно отвечая моим мыслям, стебель вьюнка, которого я касалась, обвил мою руку и тут же отстранился, оставив цветок в моей ладони. Его лепестки затрепетали, и в ворохе своих собственных размышлений я явственно различила сторонние.

“Эти сны — твои. Мы можем перемещаться между ними только вместе с тобой. Но мы можем отыскивать в них самое тонкое место, которое можно будет прорвать общими усилиями. Или хотя бы сменить сон…”

“Как его сменить?” — спросила я мысленно. Но цветок молчал. Похоже, мне предстояло самой догадаться. До этого меня всегда поглощала темнота, но здесь… где ее взять?

И тут цветок снова заговорил.

“Осторожней со снами. Их течение мягко, но сильно. Если ты будешь барахтаться, мы только еще хуже заплутаем. Веди себя так, словно ты все еще в их власти… И перемещайся мягко… мягко… лови их, как птица ловит поток ветра”.

Прекрасно. Но если я буду стоять на месте, у меня точно ничего не получится. Надо двигаться дальше.

И все-таки, почему, почему именно эти сны? Что в них общего, кроме вьюнков, которые им не принадлежат?

В первом сне я украла рулет… Во втором… во втором я видела кухню и вьюгу…

Постойте-ка! А Тролль Вынь-да-сплюнь, который наказывает детей за кражу еды? Бабушка Мэйв говорила про капкан — и вот, пожалуйста, дядя Би отослал меня к капканам…

Выходит — так они и меняются? Цепляются за какую-то мелочь и используют ее как ось, вокруг которой поворачиваются?

Значит, я могу выбрать любую деталь своего сна и повернуть декорации. Сменить их, как в театре. Теперь все будет зависеть от того, куда я хочу попасть.

Воодушевленная успехами своих изысканий, я зашагала с холма вниз, к хутору. В конце концов, я намеревалась быть именно там.

“Не забудь про дверь. Что-то ведь должно отмечать переход. И постарайся идти туда, откуда ближе всего добираться к границе твоих снов…”.

Мой сиреневый пленник снова подал голос, но на сей раз я не совсем поняла его. О переходе я уже и сама задумалась, а вот граница… где ж ее искать-то, эту границу?

Цветок я заложила за ухо, спустившись к ближней избе. Это и было жилище тетушки Самелы; только ее коровы умеют мычать так тоскливо.

— Эй, Навка! — Брууд, сын тетушки, помахал мне граблей. — Как дядюшка Би?

— Пока плох, — отозвалась я. — Самела дома?

— Да, и у нее для тебя припасена крынка. Большая!

— Спасибо, Брууд, — кивнула я и толкнула дверь избушки, уже зная, что войду совсем не в нее.

Зажмурилась я при этом как-то вовсе не намеренно. Когда я решилась открыть глаза, стало ясно — все получилось.

От прежнего сна уцелело только осеннее утро. Зал “Бревноликой” был почти пуст — было еще слишком рано для наплыва завсегдатаев. При виде прокопченной стойки и бурого потолка, чьим главным украшением во веки веков оставалась привезенная кем-то тяжелая бронзовая люстра, я испытала такое мощное облегчение, что почти позабыла, что эта таверна — тоже сон. Чтобы сохранить власть над собой, мне потребовалось немало усилий.

За столом у окошка я увидела знакомую рыжую голову. Святоша задумчиво курил — но на стук дверей не замедлил обернуться. Ощерился улыбкой, махнул мне, приглашая присесть. Я заметила, что кружки было две. Неужто меня ждал? Диковинные дела… Не в его духе, во всяком случае…

“Это сон, — услышала я предостерегающую тень шепота над ухом. — То, к чему ты привыкла… может тебя удивить”.

Я села напротив Святоши и потянулась за кружкой, которая предназначалась мне. В ней было что-то горячее, приятно греющее руки, но я не успела притянуть ее к себе и отхлебнуть: ладонь Святоши накрыла мою сверху.

— Как прогулка? — спросил меня мой напарник, пока я судорожно соображала, в чем смысл этого неожиданного жеста. Мой ответ получился невнятным:

— Сыровато.

— Следовало ожидать, — улыбнулся Святоша и принялся гладить мои руки. — Кажется, ты замерзла.

Его пальцы отняли мои озябшие ладони от кружки и принялись растирать их, делясь своим теплом. На меня же нашло странное оцепенение, и я могла только смотреть на это — с тупым удивлением и, кажется, нелепо приоткрыв рот.

— Что-то не так? — спросил Святоша, с беспокойством глядя на мое изменившееся лицо. — Была какая-нибудь неприятная встреча в деревне?

— Не то, чтобы… — пробормотала я, изо всех сил вспоминая советы вьюнков не противиться ходу сна. В ход шла вся моя выдержка.

— Опять Гведалин хотел чего-нибудь? — густые брови цвета ржавчины сошлись углом на переносице. — Вольно ему своей Нейрой козырять… как бы я ему меж глаз не козырнул. Ну, скажи — он?

Я замотала головой, не разжимая губ, а к глазам почему-то подступили жгучие слезы. По сравнению с этим сном предыдущие три показались мне тусклыми и неживыми, а здесь… здесь даже воздух был слишком, слишком настоящим… и так сильно пах элем и хвоей…

— Эй, что с тобой? — Святоша окончательно встревожился, наблюдая за тем, как я тру глаза кулаком, тщетно пытаясь скрыть влагу. — Навелин, любимая, что случилось?

В его последних словах было столько силы, что они легко могли бы перешибить чей-нибудь хребет, если бы обрели плоть. Во всяком случае, во мне от них что-то надломилось и рухнуло в непонятную бездну, о существовании которой мое нутро до сих пор не подозревало. Не в силах больше сдерживаться, я вскочила.

— Сейчас быстро сбегаю наверх и вернусь, — улыбаясь и почти не соображая, я напропалую врала сквозь слезы. — Туда и обратно — мигом… и все-все расскажу, честно…

Мигом. До ближайшей двери в следующий сон, каким бы он ни был…

— А ну, стоять, — Святоша тоже встал и стремительным, почти хищным и невыносимо хозяйским жестом перехватил мою руку. — Иди-ка сюда сперва.

И, прежде, чем я успела возразить, он притянул меня к себе. Время, почуяв мою слабость, любезно замедлилось, чтобы я могла сполна ощутить жар его рук, обвившихся вокруг моей талии. Он делал это, не сомневаясь в своем праве — уверенно и… нежно. Если только может быть нежным лезвие ножа, щекочущее тебе спину, конечно. Его глаза были так близко, что я видела каждую ресницу. Ох, Белка… в конце концов, это лишь сон, так почему же, черт возьми…

Его горячее дыхание смешалось с моим, и зыбкий мир вокруг нас немедленно утоп в отваре дурмана, густом и горьком, точно дикий мед.

Когда я встрепенулась и открыла глаза, нежное тепло на моих губах оказалось кружкой с душистым чаем. Это было так неожиданно, что я тут же уронила ее, и чай вылился на шкуры, покрывающие пол.

Прорвавшиеся наконец слезы помешали мне сразу понять, где я нахожусь. Размазывая их кулаками по щекам, я едва смогла осознать, что все кончилось. Волшебный сон, в который Ганглери погрузил меня, чтобы пустить в мой разум первоначальные силы и помирить меня с моим даром... он завершился, и я снова в пещере мага.

Вот только… почему я совсем одна? Разве Ганглери не обещал, что будет наблюдать за мной и следить, чтобы все прошло хорошо? И где Святоша? Разве Ганглери разрешил ему вставать? Куда они оба ушли?

Я обратила свой вопросительный взор к огню, мирно урчавшему в очаге. Если бы он мог, он, наверное, пожал бы плечами.

“Осторожно...” — предостерегающий шелест заставил меня судорожно хватиться за ухо. Ох, мрак побери! Вьюнок по-прежнему был там! Разве эта странная форма неизвестной мне силы не должна была остаться во сне?!

Ответ был один: я по-прежнему сплю, и это — лишь очередное видение.

“Ты слишком поддалась сну, — сурово пожурили меня мятые лепестки на моей ладони, которые я потерянно разглядывала, не зная, что предпринять. — Этот, новый — совсем маленький… Следующий тебя поглотит”.