Да, я стала называть его Аршиком именно тогда. После просмотра мы шли все вместе от Великан-парка: Вася с этой художницей, я и он. Мы решили прогуляться до Петропавловки и шли как раз по одному из наших обычных маршрутов, мимо лечебницы Вредена, построенного в 1906 любимым Васиным архитектором Фридрихом Мельцером. Как-то раз Вася рассказал мне, что до революции в центральной части здания располагалась церковь Спаса-целителя, иконы в иконостасе которого так же, как и эскиз Мадонны на внешней стене здания, сделал двадцатипятилетний Кузьма Петров-Водкин, которого Мельцер заметил где-то на Волге в заштатном городишке и привез с собой в Петербург. Ни луковицы над заколоченной звонницей, ни иконостаса, ничего не осталось после революции. Только пятиметровый образ Богородицы грустно смотрел со стены глазами, которые умели плакать без слез. Я надела платок, который в этот день подарил мне Аршик. Он не любил дарить подарки к датам, а просто иногда без всякого повода приносил в студию цветы, тортик или просто дарил мне что-нибудь. Платок был тем более кстати, что я сама давно хотела купить себе, да все не получалось, а он словно специально подобрал. Он вручил его мне уже в кино. Я надела его, взглянула в зеркало и ужасно себе понравилась. Мне хотелось бы быть более сдержанной на выражение благодарности, но Аршик действительно угадал. Вася, казалось, был также поражен тем, как изменился мой образ. Он замер, как обычно делал перед своими экспромтами и сказал:

Платок наденешь и… икона!

Горела линия судьбы,

Ладонь внезапно обжигая

Там, где ее коснулась ты.

И правда, следы неизвестного африканского прапрадеда в моем облике словно бы ждали для себя подходящей оправы. Из зеркала на меня смотрела…

– Мадонна, – сказал Аршик, словно мысли прочитал, – Мария Магдалина.

Проходя мимо знаменитой майолики, Аршик посмотрел на нее, потом на меня и вдруг сказал:

– А вы и правда, похожи.

– Нет, наша Джаконя красивее, – Сказал Вася.

Он специально назвал меня так. «Джаничка» – вспомнила я некстати и подумала: «Бедная Инна. Она теперь меня будет избегать и Васю отдалит». Инна и правда совсем расклеилась, и Вася, как и надо, почувствовал себя виноватым и повел успокаивать домой. Мы проводили их до Троицкого моста и пошли назад. Мне совершенно расхотелось дуться на Аршика за то, что всю неделю я мучилась своим любимым вопросом: «Что со мной не так? Неужели я ему не понравилась?»

– Какая устойчивая модель отношений, – сказал Арка, когда Вася с своей художницей нас оставили. – Зависимый мужчина в поиске непонятно чего и созависимая женщина в кильватере его страсти. Только не могу понять, кого она имела в виду.

– Кто?

– Инна. Художница-то она. С чего бы это ей тащить Васю на этот фильм?

– Но пьет-то Вася.

– Да брось. Ничего он не пьет.

– Каждый раз, когда он приходит, почему-то стаканы на столе остаются.

– Он пьет только на халяву, сам себе не покупает, хватает ему максимум триста грамм, и он засыпает, – Аршик вздохнул. – У него зависимость пострашнее. Он ищет одну-единственную. А одна-единственная должна быть недостижима. Рано или поздно Инна поймет, что она не «она». Все это когда-нибудь понимают. Если бы Вася искал что-нибудь другое, то она могла бы прожить с ним всю жизнь долго и мучительно, но он ищет женщину. В этом-то и прикол! Мужчине, конечно же, нужна какая-то недостижимая цель, но не такая же.

– Ты не веришь в счастливый брак?

– В счастливый брак? – Он помолчал. – Я не верю в счастливую женщину в браке. Ведь женщине нужен именно такой мужчина, который говорит ей «нет», но верит-то она, что счастье – это исполнение желаний. Это «да».

– Но ведь и вы… стоит только женщине сделать шаг вам навстречу, и вы сразу чувствуете свое превосходство по отношению к ней. Вы хотите, чтобы она смирялась, а сами любите тех, кто остается недоступным. Женщина, которая покорна мужчине, обречена на легкое презрение.

– Такова ваша женская доля. Либо смирение и тихое счастье Золушки, либо гордое одиночество королевы. Среди тех, кто не оценил ее, не покорил, испугался и так далее.

Когда мы снова проходили по аллее, Аршик еще раз посмотрел на Мадонну Петрова-Водкина, потом на меня и сказал:

– А ты и правда икона.

– А тебя как мама называла? – спросила я.

– Аркашик, – сказал он как-то скомкано и скороговоркой, так что я не сразу разобрала и переспросила:

– Как? Аршик?

– Да, – сказал он, и я поняла, что теперь буду звать его так, когда нужно будет проявить нежность.

***

Наконец-то наступило лето. И хотя, вопреки календарю, но типично по-петербуржски, на погоде это никак не отразилось, мы стали выбираться за город. Выставка эротической индустрии в Ольгино оставила у меня странный осадок. И, кажется, я была там единственной, кто пришел на выставку в сопровождении двоих мужчин. Вася, как я почему-то и думала, пришел один. После выставки Аршик сказал:

– Когда люди отходят от физического труда, они изобретают спорт, а когда отходят от любви, то изобретают блуд. Все эти стенды – все это подделки под то, что на самом деле должно проходить между людьми.

– Это говоришь ты? Сказал Вася. – Вот уж от кого не ожидал это услышать.

Я напряглась. Что такое Васе известно про Аршика? Или про нас? А Аршик ответил:

– То, что у меня дома есть топор, не делает меня Раскольниковым.

У меня сложилось впечатление, что рассматривание стендов с вибраторами и плетками направило Васины мысли совсем в другую сторону.

– Чего ты как мужчина хочешь, кроме того как видеть счастливые глаза своей любимой женщины? – Спросил он Аршика, внезапно появившись перед нами. Он гулял по выставке один. – Но если раньше для этого можно было просто улыбнуться, и она улыбалась в ответ, то потом нужно все больше и больше, и больше. В какой-то момент ты понимаешь, что надо работать на эти глаза постоянно и то без надежды, что это к чему-то приведет, – грустно как-то сказал Вася. – Ты понимаешь, что женщина становится недовольна тотально; кромешно. Это ее состояние. Эволюционная ступенька. Ты можешь только ждать старости, но и там нет уверенности, что она успокоится.

– И ты берешь в руки топор… – не выдержала я.

– Он предпочитает офицерский ремень, – засмеялся Аршик.

Видимо, они все же друг другу все рассказывают, подумала я и покраснела. Дурацкая привычка – легко краснею. Иногда даже от собственных мыслей. Научиться бы как-то быть без этого.

– Постыдное выдавливание из себя самца – вот, чем заняты все эти люди, – подытожил на выходе Вася. – Как будто бы 50 летние мужчины шли туда, чтобы подтвердить свои способности, а 50 летние женщины, чтобы заявить о своей востребованности.

Я задумалась, что бы ему ответить, но ничего не пришло в голову. Я для себя навсегда запомнила где-то услышанную фразу, что благосостояние, наука и искусство – это три параллельные шкалы развития человека и человечества, что невозможно написать Сикстинскую Мадонну или изобрести искусственный спутник Земли без холодильника и стиральной машины в сырой пещере на камышовой циновке. И если у мужчины стоит задача добыть, найти и изобрести, то женщина самой природой поставлена все это накапливать и сохранять, чтобы следующее опиралось на предыдущее. Духовное неотделимо от материального. Бог и природа нераздельны. А мужчин, которых когда-то обидела женщина, всегда будет подмывать поставить свое мнимое духовное превосходство на пьедестал, а женщину на колени перед ним. Отрицая материальное, все они, как Лев Толстой, начинают отрицать саму жизнь и заявляют: «Пропади пропадом, все человечество».

Васин негативизм что-то задел во мне. По дороге домой я молчала. Вспоминала отца. «Как же так?» – Думала я. – «Он столько мог бы сделать, ему столько было дано, он был так нужен. Но вместо того чтобы жить и радоваться, он отвернулся от нас и выбрал пустое философствование, чтобы оправдать свое безделье, и так умер один в кресле перед телевизором».