Проклятый город. (Мадонна)

Так тому и быть: «да» значит «да».

От идущего на дно не убудет.

А в небе надо мной все та же звезда.

Не было такой и не будет.

Б. Гребенщиков

Стражник у иных границ.

Город – призрак, город – сфинкс…

Наверное, это банально и даже естественно для женщины разбивать свои самые светлые надежды и любовь о кого-то, в ком именно из-за своих надежд и любви вы не разглядели… обыкновенного козла.

Впрочем, все началось гораздо раньше. То есть надежды и мечты разбились, конечно, но перед этим происходили и другие события. Например, приватизация. Никогда, никогда, дорогие петербуржцы, не отказывайтесь от приватизации или владения любой недвижимостью ни в чью пользу. В каких бы высотах ни летала ваша душа, а возвращаться ей приходится в тело. А телу очень нужен комфорт, привычная обстановка большой четырехкомнатной квартиры на старой доброй Петроградской стороне и… Впрочем, теперь я могу сказать про себя, что там, где я, там и дом. А где дом, там и уют. Я научилась создавать комфорт одним своим присутствием. А то что квартирный вопрос испортил петербуржцев не хуже москвичей, так что ж. Но ведь не всех же.

Да и вообще… какая разница, куда приклонить голову этому телу, когда в этом теле развивается раковая опухоль, и вопросы: как жить, где жить и с кем жить отступают, оставляя одно неувядаемое, неопалимое и пронзительное: жить!

Наверное, когда в такой момент есть тот, на кого можно опереться, это уже очень-очень много. А когда тот, на кого вы хотели бы опереться, просто отвернулся от вас? Не знаю, была я восхищена или просто подавлена его бесконечной самоуверенностью, но вот тогда, когда я увидела его спину я поняла, что наглость и самоуверенность дают вам ощущение безопасности только в мирное время, когда все хорошо, а в трудные времена они ничего не стоят.

Итак, без дома, без работы, без денег, одна я жила у Ольги, подруги институтских времен и делала долги, чтобы оплатить операции. Когда только могла, я шла к иконе Петрова-Водкина в Александровском парке и молилась. Я ходила к ней каждый день. Иногда просто проходила мимо, незаметно крестясь, если кто-то меня видел. А иногда я заходила на Заячий остров в крепость. Мне почему-то казалось, что чем ближе стоишь к ангелу, тем больше шансов, что тебя услышат. В городе пылала осень, и сам ангел казался огромным листом, занесенным ветром в небо и зацепившимся за шпиль собора Петра и Павла.

Я молилась именно так, как раз и навсегда научила меня моя бабушка. Без слов.

– Богу, – говорила бабушка, – Твои слова вообще не нужны. Он и так все знает. Что может ему быть более приятно, чем благодарность за все, что с нами происходит? Если ты благодаришь его даже тогда, когда тебе плохо, Он видит, что ты веришь, что все происходит по Его воле и на твое благо. А если ты жалуешься, то ты просто показываешь, что ты недовольна. А ты сама стала бы помогать тому, кто все равно будет недоволен? Поэтому просто держи в сердце чувство благодарности столько, сколько можешь.

И я держала. Держала сквозь слезы. Столько, сколько могла.

Вообще-то бабушка меня и воспитывала. Она пережила блокаду, во время которой жила на Петроградской стороне, но после войны дедушке дали квартиру на Васильевском остове, и они переехали туда. Там я и выросла, хотя бабушку тянуло к старым местам и подругам, и она часто их навещала. Помню, как мы садились в трамвай и долго-долго ехали сначала по Среднему проспекту, потом через мост, потом еще целую вечность по Петроградской стороне и, наконец, через маленькую речку Карповку мимо Иоанновского женского монастыря¹ на набережной, где и выходили. Здесь несколько раз я слышала историю о чудесном спасении ее подруги, к которой мы и ехали. Мы проходили от Вяземского проспекта через дворы и оказывались на Кировском проспекте, который бабушка еще тогда называла Каменноостровским². Мне кажется, я до сих пор помню запах квартиры номер 53 в литерном корпусе дома 64. А еще икону на серванте в тесной комнатке, где жила бабушкина подруга.

Почему я жила с бабушкой, я не знаю. На нас двоих сил у мамы видимо не хватало. И так уж повелось, что старшая сестра у нас была красивая, а я… а я умная. Она королева, а я первый министр, который исправен и честен и на которого можно положиться. Она золотая карета, а я благородный рысак. И ехать было так радостно и беспечально и жили мы такой дружной семьей, что казалось, все так и должно быть и будет, пока я не спросила сама себя: «А почему, собственно, я везу, а она… едет?»

Кто вообще положил нам так делить обязанности? Кто раздал нам такие роли? И что за пьесу мы играем? И тогда вдруг мне стало ясно, что «умная» это был тот рычаг, который заставлял меня делать то, что было надо маме, сестре, бабушке, и что только отец был в нашей семье тем, кто просто терпел.

И началось… Нет, это действительно смешно, но даже задавать все эти вопросы в нашей семье оказалось преступлением. Вся семья, уклад которой казался незыблемым, начала отторгать меня, как инородное тело. Конечно же, не обошлось и без мужчины. Именно то, что он предпочел меня, а не «королеву», стало последней каплей. События прижались друг к другу на шкале времени так плотно, что через полгода я уже оказалась одна, без фирмы, без жилплощади и с диагнозом, который как бы говорил мне: «Ну, что, Женя; тебе еще важно, кто везет, а кто едет? И кому достанется квартира? И в насколько дорогой гроб кого положат? Может быть, ты оглядишься и начнешь замечать вокруг себя другой мир и другие горизонты?»

Я огляделась вокруг и начала жить. Побывав под общим наркозом четыре раза и с ужасным для женщины приговором, все-таки выжила. То, что я все-таки буду жить, я поняла как раз по дороге между Мадонной и ангелом на шпиле. Я шла к нему и вдруг услышала знакомый голос:

– Женя!!!!

– Аркаша!!!

– Какие у тебя потрясающие глаза! Женя! Такие промытые бывают только у раковых больных и у беременных. Я как раз снимаю фильм и мне нужна такая вот. С такими глазами. Не хочешь прийти на пробы?

То, что он всего двумя словами сразу попал в две мои самые больные точки заставило меня замереть на миг и потом выдохнуть:

– Да! Я согласна. Конечно, приду.

Я не очень верю в судьбу, но уверена, что когда случаются такие совпадения, надо делать шаг вперед, а не шаг назад. Знаю, что на моем месте многие поступили бы наоборот, но я такая. Я восприняла его слова как знамение. Я обрадовалась так, как будто услышала благую весть. Что весна для меня все же наступит. И океан во мне, еще не очнувшийся подо льдом, зашевелился и вдруг глубоко и спокойно, как ребенок во сне, вздохнул.

***

Когда я пришла в студию первый раз, то не сразу поняла, что это студия. Я думала, что Аркадий пригласил меня к себе домой.

– У тебя, что нет ни телевизора, ни радио? – Удивилась я, глядя на странный интерьер: огромный матрац на полу, огромный стол, большой диван и офисное кресло. Больше ничего не было. Голые белые стены, зачем-то кольца в потолке и несколько переносных ламп.

– Зачем мне радио и телевизор? Я и сам неплохо умею ездить по мозгам. Мне конкуренты не нужны.

– Как ты самоуверен.

Кинопробы в тот раз мы не сделали. Просто Аркадий ходил вокруг меня с фотоаппаратом и делал фотографии. Иногда он приседал и фотографировал меня снизу. Один раз даже лег на пол и сделал несколько снимков так. В конце концов, он сказал:

– Вот. Кажется, этот ракурс.

– А от меня-то, что требуется?

– У меня по сценарию два друга в силу обстоятельств должны встретиться на дуэли. И один другого чпокнет. Причем тот, который победит, он в нравственном смысле погибнет, а другой в чисто физическом.