– Товарищ Долгов, подойдите, – окликнул неизвестно откуда взявшийся командир полка.

Михаил подошёл, стал «смирно», но ничего не сказал.

– Я хочу назначить Вас заместителем командира полка, то есть взять к себе заместителем.

– Я сегодня перенёс трагедию. Я похоронил двух младших братьев. У меня на земле не осталось никого родных, а от них осталось по две девочки, теперь сиротки. Ни о каком назначении я сегодня думать не могу. Извините меня, товарищ комполка, – Михаил крутнулся на каблуках и зашагал к коню.

– Это Вы извините, товарищ Долгов. Я поступил как последний… – последнее слово комполка сказал шёпотом.

Михаил не услышал этого, да и не хотел он слышать вообще ничего.

На следующее утро комполка известил Михаила, что он, Долгов Михаил Иванович, назначен командиром первого эскадрона первого полка дивизии. Приказ подписал командир дивизии.

Михаил, уводя с заставы своё хозяйство, расположил его неподалеку: трава немятая и воды вволю. Часа через три он решил перебраться восточнее станционного посёлка, так как поляки могут напасть ночью, а его эскадрон будет крайним. К вечеру Михаил получил ещё одно указание: «Подготовить эскадрон к полковому смотру». Смотр принимал сам Будённый. Он вызвал к себе Долгова, распросил о его делах во время выхода четвёртой и пятой дивизий из окружения и наградил именной шашкой.

Через два дня Михаил получил письмо из волостного совета станицы Прихопёрской. Писал двоюродный брат жены Кати, Иван Никитович Попов, буденовец, лишившися левой руки. Письмо было пухлое, в большом конверте. Михаил рвал конверт, руки его дрожали и почти не подчинялись ему. Он ждал большой беды. Так и было. Иван Никитович писал, что обе его снохи померли. Остались четыре сиротки. Они на попечении Кати, но Катя болеет сама: у неё экзема на руках и на ногах. У Кати жила девушка в работницах, но она ушла замуж. В письме были справки: о болезни Кати, о смерти снох, о наличии и возрасте детей. Михаил Иванович, прочитав письмо, отправился к командиру полка получить справки о смерти братьев. В штабе полка Михаила не задержали. Не задержали его и в штабе дивизии. Командир дивизии сказал:

– Снова нету командира в первом эскадроне. Мы с Семёном Михайловичем видели Вас командиром полка. Значит не судьба. Я думаю, Семён Михайлович Вас демобилизует. До свидания, всего хорошего.

Будённый, просмотрев документы Михаила, сказал:

– Я, Вас, Михаил Иванович, демобилизую. Пойдите во двор, погуляйте. Через два часа придёте, получите документы и железнодорожный билет. И сегодня же уедете домой.

Михаил пошёл на почту, дал телеграмму жене: «Буду в Михайловке первого октября по новому стилю. Если можешь, то подошли подводу, если нет, то я, совершенно здоровый человек, дойду пеший».

Кроме документов, Михаил получил от Буденного именные часы и распоряжение на новое обмундирование.

Прощаясь, Будённый говорил:

– Прими, Михаил Иванович, мои соболезнования и мои извинения. Я в большей степени повинен в гибели твоих братьев Василия и Тимофея. Хорошие были конармейцы. И прими мой подарок девочкам-сироткам. Будённый достал из стола конверт, взял что-то из сейфа, положил в конверт:

– Тут немного денег. Михаил Иваныч, будешь жить на своём Хопре, подпирай Советскую Власть своим плечом и своей головой. Если будут трудности пиши, телеграфируй. Чем могу, тем помогу. Счастливого тебе пути, Михаил Иванович. Не забудь получить новое обмундирование. Ну, будь здоров.

После смерти снох Долговых – Наташи и Полины – на Екатерину Ивановну свалилось великое горе и великая забота. Шесть девочек, считая родных, две пары лошадей, две пары волов, четыре коровы, двенадцать голов молодняка, пятнадцать овец, которые дали по два ягненка, четыре гнезда уток, два гнезда гусей, две свиньи супоросых, две свиньи с поросятами, по десять поросят под каждой, шесть боровов и кур штук пятьдесят. Всё хозяйство принадлежит девочкам-сироткам. Екатерина Ивановна со своими двумя девочками имеет: пять кур, петуха, пять овец и десять ягнят. У неё нет ни коров, ни лошадей, ни волов, однако все хозяйство легло на её плечи. Именно на плечи и на голову, а не на руки, так как руки и ноги её покрыты экземой. Она ничего не может делать, даже умыть себя.

Екатерина Ивановна – баба хозяйственная и расторопная. Она быстро, с помощью двоюродного брата Ивана Никитовича, нашла себе помощников. Присматривать за девочками взяла девушку Лизу с хутора Филинского, готовить еду, печь хлеб пригласила Марию Фоминичну Ярмилову, ухаживать за лошадьми и свиньями – Ивана Семёновича Устинова, за крупным скотом и овцами – Ивана Павловича Белова, его редко кто звал по фамилии, чаще по масти. Когда он шёл без головного убора, то казалось что идёт он в белом, хорошо подсинённом платочке. Поэтому его звали: «Иван Белый», «Иван Сивый», «Иван Синий», но он не обижался. Люди с охотой шли помогать Екатерине Ивановне. Она платила всегда больше, чем обещала, и сверх всего давала детишкам кусок сахара и одежонку-обувчонку.

Двоюродный брат Кати, Иван Никитович Попов, однорукий будёновец, секретарь волостного совета, почти каждый день заходил к Кате, узнавал, какая нужна помощь.

В этот раз он, не успев закрыть калитку, громко сообщил:

«Катя, радостная весть! Михаил Иванович демобилизовался и идёт домой. Первого октября по новому стилю он будет в Михайловке. Просит прислать подводу, если есть такая возможность, а нет, так он легко придёт пешком. Он полностью здоровый человек». Потом Иван Никитович прочитал телеграмму по бумаге. Катя повернулась на восток:

– Господи Иисусе Христе, сыне Божий! Слава Тебе, слава! Услышал молитвы мои, – она сотворила крестное знамение забинтованной рукой.

– Пойдёмте, казаки, в стряпку, я вас угощу с радости великой.

Мария Фоминична, по указанию Кати, поставила на стол бутылку и закуску: соль, баранину и хлеб. Выпили, закусывая, разговорились:

– Встречать поеду я, – сказал Иван Семёнович.

– Ещё две телеграммы из Балашова. Идут из госпиталя наши казаки-будёновцы, а как и на чём жёны их будут встречать?

– Иван Семёнович, надо готовить большую арбу. Ты заберёшь из Михайловки всех, кто к нам, а я с Марией Фоминичной сготовлю харчей на всех на три дня. Иначе как Христина Тимофеевна встретит своего мужа Ивана, когда ей и поехать не на чем, и одеть-обуть нечего. Когда очнулась от тифа, встала сама грязная-мазная, вонючая и четыре трупа рядом: двое детей и мать с отцом. Перины и одеяла попрели, вшей в них – несметная сила. Сундуки разбиты и ограблены. Амбары разбиты. Припасов никаких. Только картошка-моркошка да свёкла на огородах остались. Капусту и тыквы поел бродячий скот. А скот поели красные солдаты. Солдат этих прозвали «саранчой», потому что их было очень много, они не помещались во дворах и всё уничтожали на своём пути. «Саранча» стояла в станице Прихопёрской чуть больше месяца, принесла тиф и разграбила, что могла.

Иван Семёнович обошёл получивших телеграммы и сказал им, что он один поедет и встретит всех, а Екатерина Ивановна даст харчей на всех на три дня. Когда харчи были сложены, Мария Фоминична обратилась к Екатерине Ивановне:

– Да вознаградит тебя, Катя, Господь за твои дела, – и перекрестилась на угол с иконами. На другой день, утром, ещё до восхода солнца Иван Семёнович выехал со двора.

На следующий день Иван Никитович привёл во двор к Кате девушку, чуть больше среднего роста, черноволосую, с белым красивым лицом, бедно одетую. На ней был чёрный шерстяной платок, на плечах висел ватный мужской пиджак большой по размеру, заплатанный в нескольких местах. Юбка была суконной, заплатанной и заштопанной. На ногах – старые стоптанные мужские чирики. Иван Никитович дорогой наставлял девушку:

– Будешь работать усердно, будешь подчиняться, – накормят, напоят, оденут, обуют и с собой дадут. Вот помни моё слово. Это семья за гражданскую войну потеряла двенадцать человек, а хозяйство соблюла почти полностью. До тебя у них работала девушка. Проработала полгода и вышла замуж, а получила за год, и сверх того Екатерина Ивановна дала невесте, как дочке, выходящей замуж всего да всего: и перину, и подушки, и одеяла всякие. Даже узел собрала для новорождённого.