– А что, Ленин – шпион? – с удивлением спросил Иван Семёнович.

– Самый настоящий высокооплачиваемый шпион в пользу Германии.

– Вот это да… Вот это свергли царя. Да царь хотя б шпионом не был. Да Ленин всю Россию чохом отдаст Германии, – возмущался Иван Семёнович.

– Германия требует с Ленина деньги, а где он их брать будет – неизвестно, – закончил Михаил.

– А Ленину не стыдно занимать пост главы правительства, вчерашнему шпиону? – спросил Иван Семёнович.

– Есть люди, которые не знают стыда. С нами другие страны не будут иметь дела ещё и потому, что наше правительство считается незаконным. Оно никем не избранно. Оно пришло к власти путём вооружённого государственного переворота, а в Европе это не поощряется. Совсем скандальный случай. Когда военный отряд Ленина арестовывал временное правительство, то среди министров премьер-министра не оказалось, он в это время мчался в вагоне поезда на запад с двумя большими баулами и сумкой, набитыми туго деньгами. Ленин и Керенский – друзья с детства. Керенский ухаживал за Ольгой Ульяновой, но свадьба не состоялась. Ольга до свадьбы скоропостижно умерла. А теперь вот они так разменяли Россию. Но, живыми люди в гроб не ложатся. И мы не ляжем. Будем пахать, сеять, водить скот, ловить рыбу.

Приехали домой на третий день. Родственники Михаила, родственники Кати, помощники собрались во дворе Долговых. Подъехав к воротам, Михаил вылез из арбы, шагнул к людям, стоящим за двором.

– Здравствуйте, люди добрые. Я рад всех вас видеть живыми. Я желаю, чтобы вы дождались своих родных. Матрёна Ивановна я привёз вам вот такой поклон от вашего супруга, – Михаил переломился в поясе и достал рукой земли, – жив и здоров ваш Тимофей Семёнович. Я предложил ему написать письмо, а он мне сказал, что писать, кроме крестов, ничего не умеет. Аксинья Петровна, тебе письмо от супруга Сергея. Клавдия Гавриловна, и Вам письмо. Прасковья Поликарповна, Вам письмо и фото. Екатерина Васильевна, получите и Вы письмо. Письмо единственному старику из присутствующих Михаил задержал и отдал самым последним. Задержал для того, чтобы спросить: почему женщины получают письма без радости, а лица у всех чёрные, глаза впалые.

– А ты завтра пройди по станице, заходи в любой дом и увидишь людей голыми, босыми и голодными. И по миру идти не в чем, одежды и обуви нету.

Далее Прохор Самойлович стал говорить шёпотом:

– Нету больше казаков. Есть бойцы, как на скотобойне. Чего вы заслужили – голод, тиф, разруху.

– Об этом завтра. Приходи в обед. Возьми с собой ведро и мешок. Получи, Прохор Самойлович, письмо, деньги, а главное – часы. Внуку в награду дали, а он Вам прислал. Больше писем нету. У кого есть вопросы, приходите завтра. А сейчас меня ждут родные. Михаил шагнул во двор, в котором родился, и из которого три года назад ушел в неизвестность.

– Слава тебе, Господи, свиделись, Мишенька, – говорила Катя, обнимая мужа.

– Свиделись, Катенька. Слава Богу!

– Я пойду столы накрывать, – сказала Катя.

– Иди, если надо, – прошептал Михаил.

Потом подошли дети – шесть девочек. Михаил одарил их длинными конфетами с махориками[8] и петушками-леденцами на палочках. Последней подошла Даша. Она сложила руки на животе, поклонилась в пояс и сказала:

– Плотникова Дарья Ивановна, помощница Екатерины Ивановны.

В доме за столами сидели родственники и те, кто помогал здесь Екатерине Ивановне. Михаил Иванович, приветствуя сидящих, говорил:

– Дорогие мои родственники и друзья! Я приветствую всех в моём доме, благодарю вас за то, что вы пришли встретить меня. Я желаю вам дождаться своих родных и желаю вам здоровья и счастья. За это прошу выпить да закусить, чем Бог послал!

Когда гости стали прощаться, Надя, жена Сергея Долгова, троюродного брата Михаила, всхлипывая от стыда попросила:

– Катя, если можно, дай кусочек хлеба моему сыночку. Давно едим одну картошку и свёклу. Мальчик почернел весь, скоро пухнуть начнёт.

– Останься, Надя, дам, – ответила Катя.

Это услышал Михаил. Он видел, что когда гости ели, некоторые клали себе в карманы куски хлеба.

Михаил опередил жену:

– Пойдём, Катя, в амбар. Дадим что-либо Наде.

– Подслушал, окоянный, – пошутила Катя.

– Так я же разведчик, – в тон ей ответил Михаил.

– Пойдём, разведчик. Зайди в стряпку, возьми ключи от амбаров, а ты Надя, сядь вот тут, мы быстро.

В амбаре Михаил, по указанию Кати, насыпал, узкое ведро пшена, застелил тряпочкой и сверху положил кусок сала. А широкое обливное ведро наполнил пшеничной мукой.

– Закрой муку, тряпкой, разведчик, сверху положишь буханку хлеба из стряпки, а в кладовой возьмёшь несколько кусков сахара и дашь Наде в карман.

Провожая Надю, Катя сказала ей:

– Дома отрежь хлеба с фунт и дай кусок сахара девочке-домоседке, не скупись. А сегодня и каждый день приходи к нам за молоком. Не стыдись, Надя, мы же родня. Будем помогать друг другу.

Проводив Надю, Михаил с женой вернулись в дом. Ольга Петровна, до этого сидевшая молча, кинулась к Михаилу, обняла его и зарыдала. Ольга Петровна плакала долго. Сперва Михаил стоял, потом сел на стул, а Ольгу посадил к себе на колени.

Плача, Ольга Петровна просила:

– Рассказывайте, Михаил Иванович. Я первый раз плачу после ухода Кости, простите меня.

– Последний раз я видел Костю, Матвея и Женю двадцатого марта этого года в Новороссийске, при посадке на корабль. Точно видел, что Матвей и Женя сели на корабль. Кости среди них не было. Погрузка на корабль прекратилась и была перенесена на завтра. Я считаю, что Костя остался, как я. Я долго бродил по пристани, думал, что Костя опоздал и прибежит, но не дождался. Когда я шёл на квартиру, которую покинул утром, на одной из улиц увидел четырёх коней, один лучше другого, привязанных к забору. Один был золотистый с малиновым отливом, лысый, на четыре ноги белоногий. Я такой масти никогда не видел. Я отвязал его, он пошёл за мной. Зачем я взял коня, я и сам не знал. Их привязали хозяева, а сами ушли на параход. Завтра мне на пароход, а коня куда я дену? Зашёл с конём в полк, спросил про Костю, Костю никто не видел. Я взял мешок овса, положил на седло и пошёл на квартиру. А там, в двух дворах, идёт запись: в одном дворе – в армию Врангеля, в Крым, а в другом – к Буденному. Я заглянул в тот двор, где записывались к Врангелю, там стояли почти одни офицеры. Я – во двор, где к Будённому, там – рядовые и унтер-офицеры. Я записался к Будённому. Один есаул записавшийся к Врангелю, увидел моего коня и стал просить его продать. Я не хотел. Он силой забрал у меня коня и сунул мне в руку свёрток в тряпке. А сам вскочил на коня и пропал. Я развернул тряпку, а там деньги, три тысячи рублей. Из Смоленска я послал Кате две тысячи. Ты получила их? – обратился Михаил Иванович к жене.

– Да, они в сундуке лежат, – отозвалась Катя, – расхода на них нету.

– Я подговорил двух казаков пойти за остальными лошадьми. Прибегаем, кони рвутся. Я отвязал себе гнедого. Напоили, дали овса, по кусочку сахара. Так я оказался у Буденного, а Костю нигде не встречал. Я думаю, он остался в России. Дорог много, по которым он может пойти. Он мог уйти к Буденному, мог уйти на Кавказ к чеченцам пасти овец, скот.

На следующий день, после отъезда Михаила Долгова из полка, Гаврила Сеимов, оставшийся за него, Степура, Прошин и Петухов, не спрашивая разрешения у командира полка, перевели свои эскадроны восточнее станционного посёлка версты на три. На требование комполка вернуться на прежние позиции ответили отказом. Не подчинились, заявив, что если поляки нас не атакуют в течение трёх дней, то они кладут головы на дровосеку. Комполка доложил Будённому. Будённый, вызвал Степуру с Прошиным. Выслушав их объяснения, наказывать не стал, а наметил к демобилизации. С Будённым говорил Степура, Прошин молчал.