Поди, справь дело такое, – и нечистой силе трудов положить на такое дело не мало приходится.

То-то плохо, дела не зная, браться за него; всегда неладно выходит…

Затосковал удалый добрый молодец, в щепку высох, ни на что глядеть ему немило. А черти на шаг от него не отстают.

– Как же так? – говорят. – Какой же ты чернокнижник, коли работы нам дать не можешь.

– Что ж, братцы, – говорит удалый молодец, – не все же работать, и отдохнуть можно. Вы бы, того, полегче…

– Никак этого невозможно, чтобы мы без дела, сложа руки сидели. У нас руки чешутся, ноги свербят… Приказывай…

Рассердился на них молодец:

– Да ну вас, говорит, – отвяжитесь вы от меня!..!

Не тут-то было: лезет на него сила нечистая, пристает, зубы скалят, копытами стучать, когтями грозятся, хвостами щекочат.

Нападают на удалого доброго молодца, а он уж и дохнуть не может от тесноты. Ну, так и задушила нечистая сила беднягу парня.

С той поры никто к Черной Книге и не прикасается, всякий чурается её. Тоже и Докой-Морокой быть – сноровка нужна, а то дело плохо!

Жил да был в старом городище Ростове, на Ростовском озере, князь Глеб Долгорукий. Сам он и труслив, и ленив был и всё больше на изразцовой лежанке нежился, мед пил да пряниками печатными закусывал, а правил всей областью за князя воевода Филя.

Был воевода Филя в ратном деле человек искусный. А помощником у старого воеводы была дочь единая, Фёкла, по прозванью Филя.

Во всем Ростове на много верст в округе не было девушки краше Фили, воеводской дочери; а умна, а добра, а щедра, – и слов не найдешь описать того. Рано овдовел старый Филя, а как больно любил он покойную жену свою, то и положил он вдовцом вековечным остаться и дочь свою, Филю красавицу, на ноги поставить да под венец с добрым человеком в церковь Божью отвести.

Были у ростовцев опасные соседи – яновцы. Старый князь их, Юрий, был сердцем лютый, – ему все бы воевать с соседями-ростовцами. Чуть что нелады выходят, – князь Юрий рать свою скликает, и волей-неволей выводит против него старый воевода Филя рать княжью на суд Божий… Где ж ему было Филю-красавицу растить да в страха Божьем воспитывать?.. Брал её старый воевода с собой в походы, и жила Филя в ратном стану, и к делу ратному пристрастилась, и всяким оружьем владеть научилась искусно.

И не раз случалось, что поручал своей дочери старый воевода дружину хоробрую, и водила ее девушка в лютую сечу с недругами, как любили дружинники девушку воеводу и за нее душой стояли и даровал ей Господь не раз над недругами одоление.

Изобидели как-то яновцы ростовцев да еще сами грозятся: огодите ужо, мы всю вашу землю с головнёй пройдем, – бревна на бревне, камня на камне не оставим, дайте срок!..

Поднималась о ту пору Ростовская рать сильно-могучая и пошла на яновцев, одолела их силу немалую и кольцом обложила их город.

Времени досужего у ратных людей не занимать стать было, и поехала раз воеводская дочка, Филя, «ловы деять». Загнала воеводская дочь буй-тура круторогого, притомилась, и как выехала из чащи дремучего бора на поляну, поднялась на холм, коня стреножила, а сама прилегла под рябиной и черёмухой, что друг возле дружки неразлучками росли, и забылась крепким сном.

О ту пору прискакал из Киева могучий витязь, сын яновского князя Юрия, молодой Улей-Бой-Ясные-Очи, и прорвался в осаждённый город сквозь вражий строй.

Обрадовался старый князь, утешились и яновцы нежданной и негаданной заступей. А молодой Улей-Бой-Ясные-Очи живой рукой рать яновскую ободрил, в кучечку свёл и принял от отца воеводский меч-саморуб.

Вот мало времени спустя и надумал Улей-Бой: «А пойду-ка я будто бы «ловы деять», чтобы прежде чем в лютую сечу идти, вражий стан повысмотреть, повыследить, в какое место грозой Божией ударить»…

Обкольчужился, облатился Улей-Бой-Ясные-Очи, а поверх всего шкурьё надел, сам оседлал коня борзого, клал для крепости три подпруги на седельце боевое, садился добрый молодец на коня и выезжал путиной неприметной в дремучий бор…

Да едучи бором частым, дремучим, сбился добрый молодец с пути и заехал на тот холм, где рябина с черемухой неразлучно росли; видит, – раскинулся под рябиной добрый молодец, спит сном богатырским, а доспехи на нем, как жар горят; бродит вокруг него ратный конь, а в ногах у доброго молодца пёс дозорный лежит, Увидал боевой конь недруга, заржал, топнул оземь копытом, – спит, не ворохнется славный витязь Филя, – спит и беды не чует… Вскочил пес дозорный, забрехал на недруга.

Очнулась воеводша красавица, вставала скорёшенько на ноги резвые, садилась на коня ратного, говорила молодцу доброму без робости:

– А и кто же ты, витязь незнаемый, неведомый, что шатаешься по лесу дремучему? А что шкурьём прикрылся ты, – и тем ты на меня мороку не наведешь. По обличью твоему, по посадке твоей, по коню доброму видно сокола по полету. Скажи, не утай, ты какой орды, какой семьи?., Ежели нашей орды, давай побратаемся, ежели вражьего стану, давай силой оружьем померяемся… Одолею я тебя, ворога, что как тать в ночи к спящему витязю подкрадывается?..

Приосанился молодой Улей Бой Ясные-Очи. Полюбилась ему дочка воеводская и сдержал он свое сердце ретивое…

– Ты чего же, славный витязь, дела не сделав, похваляешься, ты почто надо мной бахвалишься? Еще кому Господь Бог из нас одоленье пошлет, – неведомо!.. Да не стану я с тобой биться, отдаю я тебе, красная девица, и копье свое долгомерное, и меч-саморуб. Ты возьми меня, люба моя, к себе в полон. Непригоже мне, доброму молодцу, с девушкой биться.

Осерчала воеводша Филя на такие слова; алым заревом вспыхнуло лицо её, – налетала она на витязя Божьей грозой, да не зевал молодой Улей-Бой-Ясныя-Очи, – брал ее он за руки белые, целовал в уста сахарные.

Оттолкнула Филя витязя, ударила коня и помчалась вихрем перелетным в ростовский стан…

Возвращался молодой Улей-Бой-Ясныя-Очи в Янов городище, за острог городской, шёл к отцу старику, припадал к ногам его и взмолился ему слезно:

– Ты прости меня, батюшка родимый, не гневайся… А не будет ли нам кровью безгрешной родную мать сыру землю поить, не пора ли нам одуматься?.. Полюбил я всем сердцем воеводскую дочь, Филю; ты пошли во вражий стан сватов с подарками, со всяким богачеством. Больно по-сердцу пришлась мне красная девица.

Обряжался старый князь не по ратному, отъезжал с Улей-Боем-Ясные-Очи во вражий стан, бил челом старому воеводе Филе подарками богатыми.

– А не полно ли нам, воевода, мать-сыру-землю кровью святорусской поить?.. А не полно ли нам зря народ губить?.. Ты отдай, воевода, свою дочь, Филю, за сына моего, Улей-Боя-Ясныя-Очи!.. А и нам, старикам, недолго Бога гpехами гневать осталось… Незамай, ребята наше дело по-совести, по-Божьему улаживают.

Обрадовался старый воевода Филя, послал за дочерью.

– Иди, не мешкай, – дело до тебя неотложное есть.

Выходила красная девушка, в ферязь драгоценную обряженная, снимала покрывало с девичьего лица, – и о ту пору словно солнцем теремную горницу залило. Говорит она отцу-воеводе:

– Ты почто меня, батюшка, кликал?

Указал воевода Филя на доброго молодца, Улей-Боя-Ясныя-Очи, и говорит:

– Полонила ты, Филя, витязя сильно-могучего, – пришел он к тебе сам в полон, несет голову повинную и меч-саморуб. А от Бога нам наказано, что повинную голову и меч не сечет… Делай с ним, что захочешь.

Бросилась Филя богатырь отцу на шею, заплакала от радости и говорит:

– Твоя воля, батюшка. Из твоей воли я не выйду…

И тут скорым делом свадьбу сладили, выкатили народу сорок сороков бочек зелена вина, еще сорок сороков бочек меду заветного, – заводили ратные люди почестен стол за беседою тихо смиренною.