И одумался князь: «Ужели, – думает, – я хуже нечистого?»

Собрал рать сильно могучую, одолел ханское войско, а на том месте, где нечистый райскую песнь пел, церковь поставил и указал себя после смерти под папертью положить…

Вот, сказывают, в старо-прежние годы привалила татарская орда-сила в рязанскую землю. Вел ее сам хан Батый, да путем-дорогой позамешкался что-то и поотстал от своей орды.

Прослышали, проведали князья рязанские про орду татарскую, обкольчужились, облагались, собрали вокруг себя рать сильно-могучую и выходили супротив татарского отряда на почестен бой.

Сходились рати великие на берегах Быстрицы, возле болотца Ермачкова и заводили лютый бой. И от той борьбы содрогнулась мать сыра-земля; от убитого ратного люда Быстрица горой стала, вся красным-красна.

Бьется, ломится сила святорусская, не сдержать ей татаровья… И сложила бы рать великая головы буйные все до единой, да налетал о ту пору, неведомо откуда, богатырь незнаемый на белом коне. Под копытами коня земля гудёт, изгибается; из ноздрей коня огонь пышет, из ушей дым столбом валит. А за витязем его дружина хоробрая летит, словно жар горят все доспехи её богатырские…

Налетал богатырь неведомый со своей дружиной на татарское полчище ясным соколом из поднебесья, ударял на неё мечом, на все стороны силу неверную раскидывал, себе путь-дорогу расчищивал, для дружины своей ход опрастывал.

Растужилась сила неверная, расплакалась:

– Это что ж за боец такой невиданный! Уж как да побьет он всю нашу силу поганую на-тло. Не оставит наших на семена!..

И добил бы витязь славно-могучий всю силу неверную, да поспевал ей на выручку сам поганый царь Батый Батыевич.

Поспевал он с силой новою, а витязь на белом коне о ту пору приустал, приумаялся. Еще белый конь его ослушался, передом к супротивнику не обертывался. Опускал Батый Батыевич булаву во сорок пуд богатырю на темечко, сбил с коня на землю, вшиб его в землю на полсажени.

– Ты лежи, удалый добрый молодец, во сырой земле. Больше тебе на белом коне не ездити, молодецкого сердца честной битвой не тешити!..

Порасшибал Батый Батыевич всю дружину хоробрую до единого, а белого коня богатырского загонял на болотце Ермачково…

С той поры, с того времени чудо-чудное, диво-дивное на Ермачковом болотце творится… Чуть ночь-матка сойдет, – по всему болоту, где могилки богатырские лежат, свист идет, раздаются песни молодецкие. А кто те песни поет, еще кто на болоте свистит – никому неведомо.

И выбегает на болото чудный белый конь; он бежит по могилкам бoгатырским, ушами прядает, жалобно ржет, слезами горючими плачет и роет копытом землю, могилки разрывает.

И тут посвисты да песни пуще прежнего идут, – послушай их, так оглохнешь и ума решишься. А по могилкам ясные, словно живые, огоньки вспыхивают; и бегают огоньки с могилки на могилку, озаряя их.

Осиротелый белый конь витязя своего убитого ищет, Батый Батыевич его в землю вогнал. Ищет-ждет удалого молодца вся дружина его хоробрая; она свищет, песни поет, – голос ему подает; авось де витязь сильно-могучий услышит их да на посвисты их откликнется.

Но молчит богатырь сильно-могучий; ему мать сыра-земля уста запечатала, ясные очи засыпала, придавила его грудь молодецкую, чтобы сердце его ретивое с горя не надорвалось, – с горя, что не привел ему Господь за святую Русь выстоять честь-честью!..

Жила-была на селе старушонка, да такая ли злющая да жадная. Дожила старушонка до старости, никому добра не сделала, а зла натворила – и – Господи сколько!.. Одно слово – камень, а не человек была. Вот только раз полола старушонка грядки на огороде, а мимо шла нищенка. Пожалела старушонка нищенку, выдернула из грядки репку и подала нищенке.

Настало время старушонке помирать; подхватили бесы душу грешную и сбросили ее в смолу кипящую. Заплакал ангел-хранитель старушонкин, что погибает душа человеческая. Да вспомнил он про репку, полетел к Господу и говорит;

– Помилуй, Господи, душу бобылкину. Грешна она во многом; зла сотворила много, а добра от неё никто не видал. Только однажды пожалела она нищенку убогую, подала ей репку и тем добром перед людьми не возносилась.

– Хоршо, – сказал Господь, – пойди, возьми эту репку, протяни ей, пусть хватится она за эту репку, и ты вытащи ее из смолы кипящей.

Обрадовался ангел-хранитель, протянул старушонке репку и говорит:

– Держись, старуха, за репку, я тебя вытащу!..

Ухватилась старуха за репку, ангел и стал ее тащить из смолы. Да увидали другие грешники это, ухватились и они за старушонку, – авось-де и их, вместе со старухой, ангел из ада вытащит.

Да испугалась старуха, что много народа за нее цепляется, и что – неровен час – оборвется её репка, и стала она всячески отбиваться от грешников.

– Отстаньте, – говорит, – чего вы привязались?.. Меня тянут, а не вас. Это моя репка, а не ваша!..

И только сказала она эти слова, оборвалась репка, и упала старушонка в смолу кипящую, там и осталась на веки вечные…

Когда лиходеи Христа всюду искали, чибис все время над ними летал и путь им указывал. Он летит и свищет: – Ви-ижу!.. Ви-ижу!..

За это Господь ему клюв вытянул и указал жить на болоте и питаться червями, лягушками и гадами на всю жизнь.

Стали лиходеи мучить Христа; распяли Его и думали, что Он уже умер. А воробей всё ходит вокруг креста и чирикает:

– Жив-жив!.. Жив-жив!..

Ну, воины и пронзили Христа копьём в ребро.

За то Господь выдернул воробью ножку, оттого воробей и по сейчас ходить не может, а всё скачет по земле.

В то время чёрный ворон был весь белый, и люди почитали его наравне с голубем Божьей птицей. Да когда Христос висел на кресте, и святая кровь Его капала из ран Его, – ворон не удержался от жадности, разинул клюв и давай ловить капли тёплой крови…

За то Господь навсегда вокруг клюва оставил у него запекшуюся кровь и указал ему питаться падалью… И на всю жизнь из белого стал ворон чернее ночи.

Только одна крохотная безыменная птичка пожалела Господа, подлетела к Нему и выдернула изо лба Его занозу. Кровь брызнула из ранки на грудь птички, и у неё навсегда осталось красное пятнышко на груди и горлышке, и люди стали называть безымянную птичку красношейкой.

И голубь тоже о Христе печалился. Он сидел на кресте и ворковал жалостливо:

– У-у-умер!.. У-у-умер!..

Известно, голубь – птица святая!.. Божья птичка!..

Жили-были на селе три брата; двое старших были ребята умные, а младший, Емеля, – дурак дураком. Лежит себе, бывало, на печи, и горя ему мало. Скажут ему братья:

– Ты бы, дурак, молотить пошел, а то что даром лежишь на печи да хлеб жуешь?..

– Ну, что ж, – скажет Емеля, – ладно.

Пойдет на работу, поработает до ужина, а утром – опять с печи его не стащишь.

Пришла братьям нужда, а у них корова была. Вот они подумали, погадали да и говорят: