— Да уезжаю, уезжаю уже, — сказал Вадим мужику через окно, глядя на его заросшие пучками черных волос руки и соображая, что ему за Маша такая накатала целую телегу.

— А за покраску кто платить будет? — пробасил мужик, сунув мохнатые руки в карманы замызганного светлого халата и выпятив живот так, словно собирался им атаковать «десятку», вздумай её хозяин начать ерепениться.

— Ага, — кивнул Вадим, — и за рихтовку тоже. Только вякни – отрихтую по самое мама-не-горюй. Понял?

Вадим отъехал от ларька, и пивщик попытался изогнуться, исследуя покрашенную облупившейся, выгоревшей на солнце синей эмалью стенку ларька. Потом зашагал враскорячку – пузо впереди – к двери, открыл и вошел, не оглянувшись. В здравомыслии ему не откажешь, заметил Вадим.

Взглянул на часы – оставалось только уповать на терпение клиента. Может, кто из этих скотов-сотрудников кофе тому предложит, хотя от них реальнее дождаться какой подставы, чем отмазки для задерживающегося коллеги.

Обнаруживая малейший просвет, Вадим втискивался в него и, сигналя, требовал уступить дорогу или хоть перестроиться в другой ряд – все словно сговорились сегодня тупить. Наверное, потому никто освобождать дорогу не торопился. Да и спешил куда-то не «мерин» с мигалкой, а не первой свежести «десятка».

С горем пополам добрался, припоздав на каких-то пятьдесят минут.

— Долматов, не много ли ты о себе возомнил? — спросил шеф, и Вадим поразился: его фамилию шеф произнёс так, что самому стало гадко. Само по себе обращение такого рода напрягало, а уж вид пляшущей в пальцах шефа сигареты вовсе ввергал в уныние. Наверное, не дождался клиент. — Хоть понимаешь, какого человека заставляешь ждать свою убогую персону? Короче, потеряешь - можешь уматывать. Пшел, — ткнул пальцем в комнату переговоров. Шеф прикурил новую сигарету и закашлялся, сложившись чуть не пополам, так, что мордой едва пепельницу не разбил. Вадим, испытывая желание раскроить ему башку, внешне изобразил на лице внимательность и лишь слегка хлопнул шефа по спине.

И пошел в переговорную.

4

В кресле развалился жирный тип, при встречах с которым Вадим ощущал неловкость – тот смотрел на него глазами тоскливой коровы. Пару раз Вадим задумывался, может, отослать жирдяя к другому менеджеру, ну, хоть к той же Наташке – та уж копыта, бедолага, сбила, а дела у нее все не идут. Когда боров говорил, издавал вполне приличное хрюканье, сквозь немелодичные переливы которого Вадим иной раз умудрялся уловить звуки человеческой речи, хоть и здорово искаженные заплывшими жиром голосовыми связками. Странное, гнетущее зрелище – свин с коровьими глазами. Нос клиента распластался на пол-лица, из ноздрей торчали пучки слипшихся волосенок. Тонкие губы, растянутые вокруг маленького рта, маячили на дне образованной складками жира впадины. Надо всем этим безобразием топорщились смолянисто-черные волосы оттенка… скорее паровозного котла, чем воронова крыла. Облачен клиент был во что-то такое серого цвета в мелкую клетку – когда дышал, по ткани бежала рябь. Грудь колыхалась под бирюзовой рубашкой, а багровый галстук при каждом вздохе трепетал вялой змейкой.

— Хрюхрюхрю хрю хрюхрюаю скохрю, так хрю препохрюхрю покухрю хрюма хрюбе, — сказал клиент, и его глазки пропали в рыхлых складках век. Вадим напряг воображение, и пока клиент переводил дух перед новой фразой, попытался перевести на человеческий предыдущую. Выходило, боров отчаливает куда-то, и покупку дома возлагает на агентство, полагаясь именно на его, Вадимову, хватку и порядочность. Ну, или что-то в этом роде. А, дом таки понравился. Не, лупанули цену за него, конечно, дурную, и сарай уж с полгода числился среди агентов как объект категории «геморрой», и что-то там с документами намудрили.

Клиент уронил на стоящий у кресла кейс ладошку, похожую на находящегося при смерти от ожирения осьминога, ухватился за ручку, и кейс по кривой дуге взлетел и благополучно припузился – брюхо колыхнулось и пошло волнами. крышка кейса откинулась, жирный осьминожек вполз внутрь, и вскорости появился с грузом, состоящим из нескольких пачек купюр. Освободившись от поклажи, осьминожек повторил маршрут и вернулся уже окончательно, свалив к остальным ещё кучку. Вадька едва сдержал идиотский порыв погладить ладошку-осьминожку. Та, словно уловив его мысли, проворно скрылась где-то в складках ткани и переливчатого пиджака.

— Сейчас посмотрю, нотариус наш на месте, — предложил Вадим.

— На хера? Это ж задаток только. Делайте там бумажки, какие надо. Если чё – скажете, от меня. — Глаза клиента вынырнули и зыркнули впервые с хоть каким-то выражением. От него по спине Вадима дрожь пошла, и он подумал, что все эти россказни о том, чем занимался толстяк еще пару десятков лет назад, могут быть и не лишены правдивой основы.

— Ну, тогда шефа кликну, — сказал Вадим. Да хоть кого-нибудь – он же псих!

— На хер он нужен. Да и тебе тоже. — Странное дело, но с каждым новым словом речь клиента становилась все более связной – то ли Вадим почувствовал собственную заинтересованность, то ли клиент говорил то, что задевало его самого за живое. — Он же натягивает вас по полной программе, а вам, баранам, ничего другого не остается, чем объедки подбирать. Надо о будущем думать, дружочек. Тылы себе обеспечивать, жопу прикрывать – если так понятнее. Живешь, небось, как в хлеву. На девок да на шмотки со жрачкой хватает, на остальное – нет. Да ты губендри-то свои не надувай. Прав я, по-любому, прав. А ты кинь шефа. Кинь, а? Чё, очко жим-жим? А как ты думал? Думаешь, я поднялся на трех мешках картошки, что со своего огорода накопал?

Вадим слушал, кивая и пряча взгляд – да нет, клиент если и копал что в лихие годы молодости, то разве что неглубокие могилки в окрестных лесополосах.

— Как тебе перспектива? — оторвал его от невеселых мыслей жирдяй.

— Нормально, — сказал Вадим.

— Ну, так и занимайся. Документы на хату через контору вашу оформляй, а потом скажешь: всё, отказался, мол. Да, хату надо на эту вот ксиву оформить, — и швырнул на стол паспорт в клеенчатой обложке, немного завернутой на углах.

— Хорошо, я вам тогда расписку…

— Мля-я-я. Ну что ты всё телишься. Какая расписка? Я все равно подписывать ничего не буду. — Он развел руками, и более несдерживаемый кейс стал съезжать с волны пуза, как странного вида серф. Он шлепнулся на покрытый ковролином пол, но хозяин даже не пошевелился, чтоб поднять чемоданчик. Это проделал невесть откуда взявшийся детина с бритым затылком и спиной настолько широкой, что вполне мог бы при случае и загородить ею кейсоронятеля. Вадим с запоздалым испугом осознал, что охранник, этот покемон-переросток, всё время стоял сзади, у двери.

— Димон, слиняй, — приказал хозяин, и детина вышел, осторожно прикрыв дверь – скорее из опасения сломать, чем из вежливости. Вадим проводил его взглядом и знобко поежился.

— Да ты не бзди, — сказал клиент. — Они смирные, пока «фас» не скажешь.

— Да не боюсь я. Пока, — вырвалось у него как-то само собой, и он закусил губу.

— Глупостей хоть не наделаешь? — спросил толстяк. Кашлянул – океан пуза заштормило – и продолжил: — Я ж к тебе именно обратился, потому что ты мне показался и порядочным и решительным. Не – скорее, авантюристом. Думающим о последствиях. Если ошибаюсь, ты уж лучше сразу бойся. Хочется, иногда, понимаешь, молодость вспомнить… — он зажмурился, как сытый кот на солнышке, а Вадима аж пот прошиб.

— Нет. Не наделаю.

— Ладно, давай, занимайся.

Клиент стал невыносимо медленно выпрастываться из кресла, и казалось, это не тело человеческое, а туча всплывает, всё ширясь и набирая в объеме. Из тучи выдвинулся отросток со знакомым осьминожкой на конце, и Вадим протянул свою руку. Пожатие было теплым и липким. У Вадима хватило ума вытереть ладонь о штанину только после того, как туча скрылась за дверью и глухо сказала бритоголовому Димону: «Ну чё, погнали.»

Парень рухнул в раздавленное кресло, закинул ноги на стол и закурил. Пепел стряхивал на пол, будучи практически уверен в том, что ему не придется внимать ворчанию уборщицы, тихой алкашки Маруси, и свирепо краснеть, получая нагоняй от шефа. От созерцания вороха денег его отвлекла вонь паленой синтетики – покрытие пола курилось черным, смрадным, каким-то жирным на вид дымом, и хлопья копоти медленно кружили в спертом воздухе, напоминая оброненные неведомой птицей перья. Он подскочил, как ужаленный, грохнулся на пол и принялся лупить ладонями по расползающемуся тлеющему пятну. расплавленные волокна впивались в кожу с упертостью трудолюбивых мурашей, но парень не ощущал боли – было только опасение, что смрад и дым привлекут внимание сотрудников агентства. Наконец, вроде, потушил. Поднялся с коленей и закурил, ища взглядом пепельницу и держа под тлеющим кончиком обожженную ладонь. Пепельница обнаружилась на тумбе под телеком. Поставив её на стол, Вадим присел на край столешницы, рассовал по карманам пачки банкнот, и зажмурился, блаженно внимая ощущениям человека, отягощенного суммой, которой ему обзавестись не светит никогда. Это «никогда» с каждой секундой удручало всё больше.