— Па, это я, — зачем-то сказала она, с неохотой произнесши это па. Нет, против отчима она ничего не имела, он классный мужик. Заочно. При виде же его жирной туши Машу едва не выворачивало и никак не укладывалось в голове, что был он когда-то достаточно известным спортсменом. Теперь в его внешности о спортивных достижениях говорили разве что изуродованные уши.

— Машунь, у нас тут гости – компаньон с шоблой…

— Да я по-быстрому. Машина нужна на завтра.

— Да без проблем. Во сколько? А чё – шофером побуду. Поболтаем заодно. Или ваш с Ларкой конфликт и меня затронул?

— Да не говори ты глупостей. И – да, пап, ты не понял. Я сама поведу. А то нашу всё никак не покрасят – что-то там с камерой у них, а на левый сервис не хочется.

— До сих пор? — спросил Кирюша раздумчиво, и Маша предприняла попытку отвратить беду от сервисменов:

— Па, да на пару дней только задержат.

— Да ну?

— Так дашь?

— Сказал же, — по голосу чувствовалось, обиделся. — Во сколько?

— Ну, не знаю. Может, сейчас?

— На ночь глядя. Ты ж сказала, завтра.

— Да мне еще затемно выехать надо.

— На море? И чё отказалась с нами в Испанию?

— Нет, просто в Таганрог надо смотаться. Там Сашкин брат служит. В санчасти лежит, узнать хотела, может в Ростов в госпиталь перевести надо. Сашка же сам не почешется.

— Это да. И чего ты его держишь? Ладно, это твои дела. Я сам уже поддал не хило, так что бойца какого пришлю, из своих некромонгеров. Маш, и ты заедь как-нибудь – мать извелась совсем. Прости ты ее, дуру.

— Ладно, заскочу как-нибудь.

И нажала на кнопку отбоя, не дожидаясь, пока мать перехватит у отчима трубку.

6

— Куда это мы собрались? – спросил Шурик, присев на краешек кресла и сложив руки на бедра сведенных в коленях ног, как усталая пенсионерка.

— Куда надо, — отозвалась Маша резко, и выпустила в его сторону струйку дыма. И испытала потребность швырнуть пепельницу в эту рожу. Он просто не успеет увернуться.

— Тебе виднее, — он пожал плечами и встал, потягиваясь и зевая, демонстративно изображая полное безразличие к тому, будет ли продолжен разговор.

Слизняк, подумала Маша, сверля его спину взглядом. Он стал тыкать в пульт, перескакивая с канала на канал и не задерживаясь ни на одном дольше, чем на пару секунд. Он знал, как её это раздражает, но продолжал измываться. Не выдержав насилия над собственной психикой, взлетела с кресла и, сжимая в руке пепельницу – на ковролин посыпались окурки, - устремилась в кухню, пока дело не кончилось смертоубийством этого куска дерьма у телека.

Она открыла дверцу навесного шкафа, пошарила рукой на верхней полке, вытащила блок сигарет, ногтем вскрыла и вынула пачку. Мама так вообще чуть не ела сигареты, при том не уставая повторять, что не хотела бы, чтоб ее принцесса переняла дурную привычку. Здоровье, говорила, смолоду надо беречь. Оно-то верно, только мама с детства дочку на те таблетки подсадила – то фиолетовые, то оранжевые, с валидольные размером. Витаминками называла. Хороши витаминки – еле соскочила с этого дерьма. Если бы не Алена, так бы у мамы на привязи и была.

Из другого шкафчика, из-за жестяных и пластиковых банок с крупами да специями, извлекла кривобокую бутылку с узким длинным горлышком. Встряхнула – буро-коричневая субстанция внутри заколыхалась, покрывшись мелкими пузырями. Жидкость была столь же чудовищной на вкус, сколь отвратной на вид.

Она сняла с полки пузатый стаканчик, зубами вытащила из горлышка бутылки деревянную пробку, сплюнула горькие крошки, и вылила тягучее содержимое в сияющую в свете люстры посудину. В бутылке ещё оставалось, на самом донышке, и Маше показалось, что в этой слизи увязло что-то вроде тараканьей лапки. Ну, подруга, это уже перебор. Алена, конечно, умеет кое-что, и она странная, но не настолько же, чтоб уподобляться всяким ведьмам, бросающим в зелья черт-те что. Так что не забивай себе голову чушью. Да не лапка то – что-то вроде петрушки или еще какой травы. По ботанике в школе у тебя что было? – трояк? В конце концов, на что бы та гадость ни была похожа и из чего бы пойло не состояло, оно ведь помогло, так? Ну и не парься. Маша посмотрела на готовые лопнуть мозоли, натертые сегодня новыми туфлями. Окунула пальцы в стакан, наклонилась, осторожно смочила волдыри. Запекло. Жжение сменилось зудящим, подкожным покалыванием. Минут через десять можно будет смыть. Маша присела на табурет, закурила и включила магнитолу.

Ну, конечно, «Шанс». Дурацкое название, конечно, но Шурик тащился по этой волне, что было, с точки зрения Маши, довольно странно, поскольку радиошлюха Лиза голосом своим изымала души у мужиков, а не у тряпок, как этот говнюк. Как её там – Блестящая? Хотя, может статься, Шурика больше Серый привлекает? Радио вечерами гнало в основном инструменталку, так что Маша в принципе была и не против расслабиться. Она вытянула зудящие ноги и привалилась спиной к нарочито грубо оштукатуренной стене. Из динамиков плыло обволакивающе электронное.

«Загадочно, а, не находите?»— долгая пауза, напряженное сипение, долженствовавшее выдавать душевное топление, а Маше показавшееся одышкой астматика. И что они в этой Лизе нашли? А потом вдруг Серый, словно рот радиошлюхе заткнув и перехватив микрофон: «Развел я вас? Извините мне маленькую проказу, но наша Лиза настолько популярна, что не прибегай я к подобного рода шуткам, мог бы остаться в сей час без доброй части аудитории. Но вы не переключайтесь – впереди масса интересного. Буду перемежать свои словоизлияния фразами Лизы – до чего техника дошла, как говорится. Так что не обессудьте, если вставлю чего невпопад. Кстати, замещаю нашу дорогую, потому как поплохело ей после визита к некоей Алёнушке. Гм, я в затруднении: передавать Алёнушке привет или пожурить? – пашу-то за двоих…»

Маша поперхнулась пойлом, и посмотрела на магнитолу так, словно это сам Серый был, ошарашивший её такими новостями. Стакан выпал из пальцев и расплескал содержимое по стеклянной столешнице. Жидкость собиралась вокруг перевернутого стакана, словно собиралась обратно в него вползти. Цвет жидкости менялся от бурого к багровому, потом будто всколыхивался алым и угасал. Впрочем, эволюции вскоре прекратились, жидкость, загущаясь, образовала пятно в виде торопливо обрисованного профиля женской головы.

— Ты спать идешь? — возник в дверном проеме Шурик. Маша вздрогнула и оторвала взгляд от пятна.

— Странно, что тебя это волнует.

— Маш, мне кажется, ты меня старательно выживаешь. Если б не знал тебя так хорошо, объяснил себе нежелание говорить напрямую застенчивостью. — Сашка медленно выдавливал из себя слова, с расчетом на то, что Маша его оборвет. Ну, ей так показалось. — Маш, что происходит-то?

— Что бы ты ни думал, ты заблуждаешься, — сказала Маша, вставая и выключая магнитолу. Нашел время ныть, подумала она с неприязнью, но улыбнулась. — Пошли, телек посмотрим, пока тачку не подгонят.

— Маш, ну так куда мы всё-таки едем? И почему натрепала Кириллу Петровичу, что машину еще не покрасили? — спросил он, пропуская Машу, а сам пошел в прихожую, проверить замок. Ему, в принципе, было плевать, куда и зачем они отправятся. Сейчас надо было отвлечь Машку. Перспектива оказаться где-нибудь на окраине – в центре ему было не по средствам – в съемной квартире пугала его ещё больше, чем возможность расправы над ним Кирюшиных бойцов – Машке стоило только заикнуться, и Шурика искали бы с фонарем и не факт, что нашли бы. Он вообще избегал встреч с её отчимом, предпочитая общаться по телефону. Впрочем, общением это можно было назвать весьма условно: Слышь, ебундей, Машеньку позови. Тёлку бы найти нормальную да при бабках – Сашка сам бы свалил с превеликим удовольствием, а с этой психопаткой гомика из себя приходится изображать. Нет, он бы оприходовал ее с превеликой радостью, но… боялся, ну да, боялся. Желание пропадало, казалось, навсегда, стоило только представить жирную рожу с переломанными борцовскими ушами. Машка не особо заморачивалась – ей хватало любовных развлечений, и Шурик, поначалу здорово уязвленный осознанием того, что Маша им пользуется как буфером, отгораживающим мамино любопытство от реального положения вещей, мало-помалу попривык. Это ведь не мешало ему окучивать, фигурально выражаясь, чужие огороды. Машка не догадывалась, или виду не подавала. Всех все устраивало. А в последнее время она все чаще затевает не то чтобы скандалы – так, словесные перепалки, а потом, словно спохватываясь, сменяет тон, а то и вовсе извиняется. Шурик тяготился тем, что вынужден все это терпеть, но вынужден был признать, что иногда это даже доставляет ему некоторое удовольствие. Глядя иногда в зеркало на выражение своего лица, ставшее перманентно обиженным, гадал, отчего его воспринимают как брезгливое утешал себя самообманом: примерно так должен выглядеть непонятый поэт. От поэзии он был далек, как от Альдебарана, но, не преуспев ни на одном профессиональном поприще и помня школьные достижения, всё тешил себя мыслью, что вот-вот и явит Поэму. Или Художественное Полотно – а чего, по черчению четверка-то была. Словом, что-то, да будет. А пока пусть всё остается, как есть.