4

— Так скоро вы едете? — Алена плеснула виски в стакан с почти растаявшими кубиками льда, шумно хлебнула – льдинки клацнули о зубы.

— Завтра. Нет, то есть завтра просто Вадика вывезем и города. Как обычно, нашел на жопу приключений. Но нам оно и кстати. Так что до вечера, наверное, обернемся.

— Всё-таки нашла его, да? — Алена взяла ее за руку, посмотрела в глаза. — Ты про травку-то не забудь. Красный такой стебелек, на ощупь как будто жирный и тёплый. И только с корнем чтоб, хорошо? И землицу с него не стряхивай, так и привези. В тряпочку какую заверни, чтоб не засох-то.

— Попробуй тут забыть. Сплю и вижу. Только вот почему ты так уверена, что я ее там найду? Может, это миф какой, как эта ваша мандрагора.

— Знаю, и всё. — Алена насупилась. — Знаю ж вот, что ты про меня думаешь. Хотя и без телепатии можно догадаться. Достала, да?

— Ну, что-то вроде того.

— Бывает, — Алена была само сочувствие. Она опять плеснула в стакан, и Маша изумилась: ей кажется или действительно из бутылки ничуть не убыло? Алена осушила стакан, очистила банан и, не прекращая жевать, проговорила, то и дело сглатывая: — Там толстуха одна заявится. Твоего, вроде, возраста. Мордой прыщеватая. Ко мне приходила.

— И что с ней делать?

— Да на твое усмотрение. Да не пялься ты так. Она к вам напрашиваться не будет, но и вы не приглашайте. Машенька, так ты ж про травку-то не забудь. На тебя, между прочим, запас извела.

— Ага, и заплатила я за это, помнится, недурственно. — Маша чувствовала, что вот-вот, и она уже не сможет сдерживать раздражение.

— Да что деньги – тьфу. А так бы – наркоманкой осталась. Каковой стала, замечу, стараниями мамаши.

— Да как вы смеете! — воскликнула Маша, переходя на «вы» и испугавшись вдруг вспыхнувшей в себе злобе: как ни крути, слова Алены были чистой правдой.

— Смею, Машенька, смею. Ладно, пошла я, а то Бенька натворит чего. — Алена, плеснув на посошок, отхлебнула, поднялась и неторопливо двинулась к выходу, ссутулив плечи и склонив голову в скорби уязвленного чувства справедливости. Маше это было знакомо – мама точно так же давала понять, насколько дочка разочаровала ее в очередной раз. Только вот хотелось не извиниться, а дать пинка под зад.

— А кофе? — спросил из кухни Шурик с сомнением. Потом глухо бахнула входная дверь.

5

Девушка поспешила в ванную – поскорее смыть с себя липкую подвальную вонь и хоть на какое-то время скрыться с глаз сожителя. Она подумала, что слово не вполне подходит ввиду полного со стороны Шурика неприятия Маши как объекта сексуальных домогательств. Слово сожитель вроде как подразумевает сосуществование и в эротическом смысле тоже. Друг? – отчасти, поскольку и это слово, как ни крути, мужского пола, потому означает индивида, испытывающее к тебе влечение в том числе и физиологическое, хоть и сдерживает его проявления то ли по соображениям этическим, то ли из боязни получить отлуп, а если нет – то проявить слабость половую, вот и выбирает общение другого рода. Хоть ночами, может статься, и мастурбирует, воображая, что удовлетворяется отнюдь не своей рукою. Да, что касается Шурика и его стебелька – Маша видела его эрегированным лишь единожды, прошлым летом. Они лежали в гостиной, на разложенном диване, совершенно обнаженные, извивающимися телами ловя прохладу из медленно покачивающихся жалюзи кондиционера. В попытках поймать дуновение, Маша то и дело просто вынуждена была прикасаться к распластавшемуся Шурику. Так ее помимо жары толкало еще и желание, и она уже даже не касалась, а ласкалась, возбуждаясь и желая распалить Сашку, надеясь на чудо. Оно произошло – при очередном прикосновении, уже нетерпеливом, ощутила ладошкой здоровенную горячую штуковину, сводящую с ума таким близким осуществлением желания. Она вспрыгнула Сашке на грудь и, приподнимаясь и опускаясь, подаваясь вперед и назад, вращая бедрами, стала тереться о него, опускаясь все ниже и ниже, и движения ее становились всё резче. Её уже била дрожь нетерпения и, нависая над ним, готовая нанизаться на него и ощущающая свою влагу на бедрах, она склонилась к его лицу, откидывая свои волосы назад и приоткрывая губы, и посмотрела в его глаза… Его взгляд горел, но причиной тому было не её очевидное возбуждение, от которого она едва сознание не теряла, а те парни на экране, жилистые, потные, окровавленные. Ноздри его трепетали – и это была не фигура речи, - на лбу пульсировала пара крупных вен в виде буквы V. Маша, зарычав, сползла с него и, свернувшись калачиком, просунув руки между ног, долго лежала рядом, вздрагивая всем телом и ощущая себя чем-то вроде остывающего мотора. Потом на подкашивающихся ногам пошла в ванную, закрылась и, сев на пол, привалившись спиной к душевой кабине, поплакала. Не полегчало. Перебралась в ванную, пустила воду, а когда вода достигла ее подбородка, включила гидромассаж и сняла остатки возбуждения собственными руками.

Вот и теперь ее пальцы скользнули туда, куда не решался проникнуть Шурик. Это было здорово. Не так как с нормальным мужиком – да хоть с тем же Васей, - но лучше, чем никак. Почувствовав, что вот-вот разревется, добавила холодной. Вроде как полегчало. Накинула махровый голубой халатик. Будучи девушкой избалованной и взбалмошной, всегда испытывала странные смешения чувств. Теперь они образовали гремучую смесь неудовлетворенности и желания разобраться с этим уродом раз и навсегда, и этой смесью она собиралась подорвать Шурика.

Фиксатор замка выскальзывал из влажных пальцев, и Маша сломала размягченный водой ноготь, пока пыталась с ним совладать. Глянув на него мельком, цокнула, недовольно качнув головой, откинула назад влажные волосы и оглядела ванную в поисках предмета, должного помочь освободиться из нелепого заточения. Она уставилась на неплотно прикрытый шкафчик, притулившийся между корытом ванны и душевой кабиной. Не закрытые до щелчка магнита дверцы бесили ее едва ли не больше скомканных грязных Сашкиных трусов наверху груды шмоток в корзине для белья. Сейчас в хромированной корзине ничего такого не было – так, пара простыней да наволочек, - зато за приоткрытой дверцей шкафчика нагло розовели тюбики увлажняющего крема, вызывающе поблескивал жиллеттовский станок и хамски топорщился щетиной помазок. Где-то на задворках погружающегося в туман злобы сознания Маша понимала, что эти в общем-то невинные предметы – не совсем то же, что те же треклятые трусы с желтыми разводами, да ведь и она порой выкладывает свои прокладки чуть не на обеденный стол, а колготки бросает куда ни попадя. Ну, во-первых, она-то здесь хозяйка, а во-вторых… ну, скажите, прячут ли стыдливо свои причиндалы подружки, прожившие несколько лет в одной общежитской комнате?

Маша присела на краешек ванны. В дверь поскребся Шурик, и она, привстав, потянулась к двери и, с некоторой оторопью, открыла неожиданно легко. Недоверчиво посмотрела на замок, потом перевела взгляд на Сашку.

— Там кофе давно остыл, — сказал он, глядя на неё сквозь стекла очков виновато. — Новый сварить?

— Зачем? – спросила она едва слышно и вдруг, вместе с ощущением, что злость на Сашку схлынула, осознала, как же сегодня безмерно устала. Следовало бы хорошенько выспаться, да вряд ли это удастся, учитывая, что вставать-то спозаранку придется. Придется парочку тех оранжевых заглотить, чтоб не уснуть за рулем. Ах, да, еще машина…

Она прошла мимо Шурика, задев его плечом и не сочтя нужным извиниться. Рухнула в кресло, протянула руку к трубке телефона, лежавшей под долькой банановой кожуры. Послюнила палец и оттерла липкие пятна, потом набрала номер, зажала трубку между плечом и ухом и, закурив, приготовилась внимать маминой нудьге. Шурик поставил перед ней большую кружку, придвинул пепельницу и распечатал новую пачку сигарет. Знал, что понадобятся. И скрылся с глаз, когда Маша нетерпеливым жестом дала понять, что это необходимо.

— Ал-л-ло? — старался перекричать отчим шум веселья. — Да сделайте вы там потише – доча звонит.