– В Дублине купил, в антикварной лавке. Занятная вещица, оформлена красиво – вот я и взял. Тебе понравилась?

– Да, очень! Она, похоже, очень старая. Рукописные книги вообще нечасто попадаются вот так, жаль, что в ней ничего не разберешь, – голос Адама снова стал высоким и немного дрожал.

Ясно было, что он проверяет, знает ли Дин о содержании книги, понимает ли, что это за вещь. В чем-то Крэйг был прав.

– Да, жаль. Я подумал, может, это какой-то шифр? Раньше алхимики писали свои заметки с помощью кода, чтобы посторонние не могли прочесть, и я подумал, что это нечто в том же духе. Если не подделка для туристов, конечно, – Дин взялся за полотенце и стал вытирать чистые тарелки.

Из столовой послышались звуки песни, потянуло трубочным дымком.

– Нет, не похоже на подделку. Очень хорошая книга, я как раз мечтал о такой, – Адам повернулся и широко улыбнулся Дину. – Здорово, что она попалась именно тебе, и ты захотел подарить ее мне, а не… не кому-то еще.

– Я очень рад, что тебе нравится! У меня было мало времени для выбора подарка.

– Неужели ты успел съездить в Дублин?

– Конечно же нет, Адам. Я купил ее довольно давно, и хотел отвезти в Окленд, родителям. Но лучше я выберу для них что-то менее старинное и странное, а то мало ли, что таможне не понравится.

Дин старался говорить беззаботно и легко, но ему все равно было неловко: он чувствовал, что Адам доверяет ему, и от этого обманывать было гадко.

– Значит, мне очень повезло.

В голове у Дина немного шумело от домашнего вина, оранжевый свет на кухне мерцал и ложился неровными пятнами на стены и пол. Глаза Адама вдруг показались глубокими и загадочными, как маленькие окна в неведомый мир, где над ночными холмами летают сонмы светлячков, а в небе сияют две луны разом…

– Сказку! Сказку хотим! – послышались голоса из столовой.

– О, Дин, пойдем скорее, – обрадовался Адам, быстро сморгнув и прогнав наваждение. – Дедушка будет сказки рассказывать, они у него знаешь какие интересные? Так, бросай полотенце, бери вон ту корзинку с печеньем и дальше на столе блюдо с булочками. Оно должно прямо на корзинку встать. Да, отлично!

Сам именинник подхватил закипевший чайник и побежал к гостям.

В комнате пахло ароматным дымом и свечами. Кошка доктора Каллена сидела на окне, и ее силуэт казался вырезанным из тонкой жести. Грэм и Ричард негромко разговаривали о чем-то, причем Ричард посмеивался, то и дело прикрывая рот ладонью. Остальные гости перемещались вместе с табуретками и подушечками, чтобы устроиться поближе к мистеру МакКою, который уже занял свое любимое кресло у камина. Крэйг уселся на подоконник рядом с Тыковкой и помахал Дину.

– Дай печеньку, – хитро сказал он.

Адам уже доставал чашки и блюдца на всех, расставляя их на столе. Мистер Ли все еще был мрачнее тучи, и сидел чуть в стороне от остальных, сверкая глазами.

– Ох, надо подумать… какую из сказок я не рассказывал дольше остальных? – произнес дедушка Адама, почесывая подбородок.

– Деда, давай что-нибудь волшебное! – попросил внук.

– Хм, волшебное, говоришь. Ладно, слушайте: случилось это в давние времена…

Дин снова заметил это, и теперь ошибки быть не могло. Когда мистер МакКой начинал рассказывать, в нем словно что-то менялось. Голос становился мягким, завлекающим, и вся атмосфера вокруг вмиг менялась. Появлялось детское чувство интереса, восторга – герои сказок вырастали перед мысленным взором как живые, словно Дин сам когда-то присутствовал при тех событиях, или смотрел такое кино в детстве.

– …жила на берегу моря одна хорошая девушка. Была она хороша собой и весела нравом, без устали работала в поле и по дому, ткала, пряла, готовила еду и носила воду – словом, не сыскать лучше невесты во всем королевстве. Имя вот только позабылось уже – ну да и ладно. Многие юноши и мужчины просили ее руки, но ни один не пришелся ей по сердцу, пока однажды не приехал в те края богатый землевладелец. Был он молод, умен и щедр: помогал беднякам, кормил сирот бесплатно. Увидел он девушку и влюбился в нее без памяти, да и она им загорелась. Скоро свадьбу справили, вся округа желала им счастья и процветания. Девушка теперь жила в большом доме и могла бы командовать слугами, но вместо того все по привычке сама делала. Счастливо жили они до самой зимы, а там молодая жена заболела и слегла. Травы и настои помогали ей ненадолго, но потом снова становилось ей хуже: три дня лежит пластом – потом один день на ногах бегает. По весне стало солнышко пригревать, и жене полегчало, ушла из ее груди тяжесть. Стала она вставать, работу любимую делать потихоньку. Муж ее отправился по делам в дальние владения на какое-то время, а как вернулся, чуть дара речи не лишился: расцвела жена его, как прежде, здоровая да румяная к нему бежит, шею обнимает. Так весну и лето прожили, хорошо было. Овцы дали большой приплод, шерсти нагуляли втрое против прежнего, урожаи на полях собирать не успевали. Жена с мужем счастливы, друг на друга любуются, да только чуть тучи и ветер – так покашливает она, нет-нет да за грудь возьмется. Пришла осень, растаяли остатки тепла, и словно здоровье у жены кто украл – теперь уже пять дней лежит, подняться не может, будто что тяжелое у ней на груди лежит. Муж в любви своей отовсюду лекарей звал, большие деньги им платил, но ни один не мог вылечить его супругу. По семь дней стала она лежать, потом по десять. Исхудала, глаза запали – тень только от красоты ее да здоровья остались. Целыми днями она только и просила, чтобы муж от нее не отходил никуда, с нею чтобы был. Ждал он весны с надеждой, но не вышло в этот раз, как тогда. Вроде на солнце жене полегче, садиться начинает, есть просит. А на другой день опять лежит, синяя вся. Снова муж кинулся врачевателей искать, да только не осталось уже никого, кто не приходил бы в его дом: одна старуха древняя откликнулась. Пришла, ковыляя едва-едва, недовольно на мужа посмотрела, из комнаты его выгнала. Сидела она у жены всю ночь, и наутро та села сама и каши попросила, хотя до того только воды пила немного. Велела старуха ее кормить хорошо и никакому мужчине, даже мужу, в спальню к жене не входить, даже если она сама звать и умолять станет. Две ночи держался муж, хотя звала его любимая так, что сердце разрывалось. На третье утро сама она встала с постели, дверь тяжелую открыла и прибежала к нему, на шею бросилась. Плачет она, умоляет не оставлять ее одну, а муж и рад ей, и в то же время про старухины слова помнит и страшно ему. Потом решил он, что раз жена сама к нему пришла, то запрет уже не действует, ведь про то разговора не было. Лег он с ней, а наутро только тело ее осталось, холодное и посиневшее. Закричал муж, заплакал, приказал найти ему ту старуху. Пришла она, посмотрела, рукой махнула: не хочет ничего говорить. Муж ей и денег предлагал, и оружием грозил, потом на колени встал, умолял. Сжалилась старуха: «Ты сам во всем виноват. Думаешь, если живешь как человек, то и стал человеком? Я-то вижу, кто ты такой, морской ты житель, глаза у тебя как вода. Нельзя таким с людьми жить, чахнут они от вас. Вот если бы жена твоя поумнее была – то переждала бы семь ночей и забыла тебя, ушла бы дальше жить, здоровая, детишек бы родила человеку хорошему. А она привязалась сильно, видишь как. Сама пришла, сама тебе тепло свое отдала, все до капельки. Теперь в море ей самое место». Ушла старуха прочь, а несчастный муж взял на руки тело жены и ушел с нею в море, на ходу оплакивая ее и свою судьбу. Скрылся он в глубине, и больше его никто не видел. Хозяйство его пришло в упадок, и вскоре все уже забыли о том, что произошло.

Мистер МакКой замолк, и ненадолго в доме стало очень тихо. Слышался вой ветра снаружи, шуршало что-то в каминной трубе. Дин поежился и посмотрел в окно. Далекий луч маяка выписывал круги по воде, но волн отсюда было не разглядеть.

– Грустная сказка, – сказал Адам.

– Да, пожалуй. Надо было выбрать другую.

– Ох, мне, кажется, пора, – хрипло сказал Крэйг, поднимаясь. – Спасибо за приглашение, ужин был замечательный.