Дин улыбнулся и покачал головой. Это действительно могло стать правдой, но его сердце уже было отдано и не подлежало возврату. Что-то тяжело ухнуло в груди, вздрогнуло и замерло опять. Адам грустно посмотрел на Дина и печально улыбнулся.

– Все-таки подумай, – попросил он.

– Не могу. Ты же понимаешь, что я не могу, Адам. Это уже буду не я, а кто-то другой.

– Знаю. Поэтому ты и привлек меня: ты верный и добрый. Жаль, что не я в твоем сердце.

– Может быть, я был бы счастлив здесь, но я уже не узнаю этого. Извини.

– Твоей вины здесь нет. Я знаю, что это невозможно, но все равно буду ждать тебя до последнего вздоха.

Они снова говорили без слов, и Дин понимал, что никто больше их не слышит.

– Адам, а если я стану одним из них?

– Из кого? – лицо принца немного помрачнело.

– Из морских жителей. Если случится как в ваших сказках, и я перестану быть человеком?

– Ты не сможешь.

– А если смогу? Просто представь.

– Не хочу об этом думать, Дин. И ты не думай! Выброси эти мысли из своей головы. Отдать свою душу бесконечной тьме – и ради чего? Он тебя бросил, оставил, хотя говорил о своей вечной любви! Никто не гарантирует, что он снова будет тебя любить, даже если ты станешь того же вида. А я не прошу тебя меняться, становиться кем-то другим, не ставлю условий…

– Ты говоришь правильные слова, Адам. Честные, искренние – я чувствую это. Но ты неправ.

Адам только вздохнул в ответ.

– Мне больно даже думать о том, что ты сказал, – добавил он через некоторое время. – Я не могу представить тебя одним из них.

– Но это возможно?

– Теоретически, – Адам скривил губы. – Но тебе придется перейти через границу мира.

– Границу? Не уверен, что верно понял тебя…

– Умереть.

Хоть разговора никто не мог слышать, Дину почудилось, будто мрак за деревьями стал гуще, светлячки чуть померкли, а у танцующих кошек расширились зрачки. Адам озвучил то, о чем он и так знал, но старался не думать.

– Но если это единственный путь…

– Это не путь, Дин, это конец. Конец жизни, конец мечтам и связям. У тебя не будет больше семьи, родных и друзей, не будет той жизни, которой ты живешь. Ты останешься в пустоте один, и никто не может пообещать, что на той стороне тебя кто-нибудь встретит. Подумай об этом, прежде чем решать.

– Непременно.

Не то, чтобы Дин не приходил к этим мыслям раньше – скорее, не придавал такого значения. Но если вдуматься, то в словах Адама было много правды. Сейчас спокойно можно купить билет и полететь в Окленд, например. Навестить родных, друзей, устроить выставку фотографий в модной галерее. Можно купить дом или яхту, вступить в брак, сменить гражданство, имя, документы – но это все равно будешь ты, и только ты. Но если перестать быть собой, перейти границу, как сказал Адам – то ничего этого не станет. Чистый лист, все заново. Никаких привязанностей и воспоминаний, никаких планов. История прервется, но начнется ли заново? Дин поежился, словно ему сделалось холодно.

– Рассвет близится, – с улыбкой сказал Адам. – Не думай о плохом, Дин, просто смотри!

Сумрак развеялся почти полностью, оставив после себя едва заметную дымку, небо над дубами окрашивалось в оттенки розового, плавно переходящего в оранжевый. Россыпь крупных, как горох, незнакомых звезд померкла, но исчезать не спешила.

– Разве восток не с противоположной стороны? – негромко удивился Дин.

– А не все ли равно? – отозвался мистер Каллен, поглаживая Тыковку. – Во сне и не такое может быть.

Дин улыбнулся и подумал о том, что всю его жизнь с самого прилета в Ирландию можно считать сном. Сперва тревожным, потом счастливым, а теперь… Он сглотнул горечь, начавшую собираться в горле, и подумал, что отдал бы все, что имеет, ради возможности снова попасть в то время, когда Эйдан валялся с ним на постели и варил крепкий кофе каждое утро.

В прогалине между деревьев, где небо виднелось до горизонта, быстро светлело. Воздух наполнялся искрящейся золотой пылью, и Дин чувствовал, что вдыхает теплые блестки, которые продолжают греть и сиять внутри.

– Говорят, в эту ночь нужно непременно встретить солнце. Будто бы, если никто не будет его ждать, оно не взойдет, – негромко сказал кто-то рядом, и Дин с удивлением узнал Ричарда.

Только сейчас он обратил внимание, что его глаза стали будто бы ярче, такими пронзительно-синими, как лед с Байкала на известных фотографиях.

– Глупости говорят, – отозвался Адам. – Люди влияют на мир гораздо меньше, чем привыкли думать. Просто смотрите и думайте о самом главном.

Дин так и делал. Собственно, иначе и не получилось бы – мысли сами собой возвращались к Эйдану. Где он сейчас, что делает? Топчется ли у границ волшебной поляны, или уплыл далеко, в незнакомые моря?

Ослепительный край солнца показался из-за горизонта, и Дин невольно зажмурился. После яркого света в глазах замелькали зеленые и рыжие круги, и Дин вдруг отчетливо увидел себя под водой. Пузыри воздуха проплывали наверх, к неясным солнечным пятнам поверхности, а он погружался в беспросветный холод, но теперь глубина не пугала его темной пустотой. Она оказалась местом покоя, отcутствия боли и страданий. Холодное дно приняло его тело на слежавшийся песок, как в мягкую постель; Дин смотрел, широко раскрыв глаза и удивляясь. Почему он раньше думал, что на глубине ничего не видно, кроме черного мрака? Волны шли высоко над ним нестройными рядами, неслись облака, сгорали и рождались звезды. Люди строили и разрушали свои города на берегах, рассыпались песком горы, а море продолжало петь свои ласковые песни каждому, кто их слышит.

– Дин? Эй, ты меня слышишь? Дин?

Солнечный свет показался слишком резким, Дин приоткрыл глаза и тут же зажмурился.

– Как ярко светит!

– Ну конечно, для того, кто всю ночь гулял, а на восходе заснул, – рассмеялось солнце, превращаясь в Адама.

– Я заснул?

Дин сел и заморгал. Они находились у Адама дома, в гостиной. Судя по освещению, было уже не слишком раннее утро.

– Ну да. Это бывает с новичками, но ты привыкнешь, я думаю. Переизбыток чувства прекрасного, как говорит деда.

Адам снова выглядел обыкновенно, одетый в один из своих многочисленных свитерков. Он сновал между гостиной и кухней, таская башни из тарелок.

– Слушай, ты же король и все такое. Почему ты посуду убираешь?

– Во-первых, еще пока не король, больно молод. А во-вторых, есть вещи, которые я обязан делать сам. Не поможешь мне собрать кости?

– Хм, запросто. Куда собирать?

– Пока можешь в одну из тарелок, потом скинем их в большой котел.

– Для собак?

– Нет, не для собак. Увидишь, собирай. Э-э-э, только бараньи, куриные не надо!

– Хорошо, сейчас.

Дин не задумываясь выбирал кости, и постоянно возвращался мыслями к тому, что видел во сне. Был ли он вещим, означал ли, что жизнь до того опостылеет ему, что закончится счастьем от достижения дна? То ощущение, что он испытал… оно не казалось страшным даже теперь. Немного мрачным, печальным, может быть.

– Так, все? – Адам вернулся из кухни и заглянул к Дину. – Что-то ты медленно.

– Задумался, извини. А мы торопимся?

– Немного. Желательно успеть до того, как солнце достигнет высшей точки, иначе придется снова разводить огонь.

– А что мы делаем?

– Просим прощения, – Адам выбрал последние мелкие кости и, забрав всю тарелку, утащил ее из столовой.

Заинтригованный, Дин отправился за ним.

В кухне практически ничего не изменилось со дня рождения Адама: разве что свежих трав вместо сушеных стало побольше, а горы посуды – повыше. Дин полюбовался бликами солнца на наборе медных черпаков, и вспомнил о камере. К счастью, она никуда не пропала, и даже показывала, что за прошедшую ночь каким-то образом отсняла пару сотен кадров, хотя ее хозяин не мог вспомнить, что делал их. Сделав пару фото с бликами, Дин подумал, что дома посмотрит, чего он там наснимал, и упустил из поля зрения Адама. Внезапно кухня наполнилась звоном, от которого гудело в голове. Что-то тяжелое будто ударило в пол, а потом все затихло.