Примерно в обеденное время пришлось прерваться: визиты к леди Мариан никто не отменял. Дин поразмыслил и взял с собой книгу с кельтскими легендами, в холле натянул дождевик и бегом домчался до машины. Даже по размякшей от дождя дороге до дома дядюшки он доехал быстро. Окна машины заливало, и иногда появлялось чувство, что ехать приходится под водой.

Из-за плохой погоды и тусклого дневного света птичка снова была не в духе. Дин сменил воду, насыпал корм, вымыл поддон клетки и поставил блюдечко с новым песком, но леди Мариан все еще не выглядела довольной. Тогда он решил отпустить птичку полетать по комнате, предварительно включив телевизор, с которым капризное животное любило общаться. Выполнив задуманное, Дин устроился с книгой на диване. Леди Мариан радостно пикировала на него со шкафов, потом садилась на телевизор и гневно высказывала что-то ему.

В этот раз Дин не стал читать все подряд, а выбрал легенду, тщательным образом пролистав книгу. Он искал что-нибудь о морских конях и нашел: ту самую историю, на которую ссылаются сборники сказок и энциклопедии британской нечисти. В сказки он попала, разумеется, в урезанном виде и со счастливым, нравоучительным концом, а здесь…

Дин зачитался, и даже леди Мариан, совершившая посадку на его голову с целью покопаться в волосах, не смогла его отвлечь.

Он представлял Эйдана на месте влюбленного коня, а вместо девушки почему-то маленькую Сару. Она отвергала все подарки из моря: блестящие раковины, жемчужные нити, древнее золото. Конь приходил на порог с дарами, заглядывал в окна, просил впустить – но умненькая девушка понимала, что что-то не так с этим красивым парнем, и прогоняла его раз за разом. Но в один вечер не разразилась страшная гроза. Гремел гром, сверкали яркие молнии, страшно раскалывая небо пополам. Дождь лился сплошным потоком, словно весь берег вместе с домами, овцами и людьми вдруг погрузился на дно. Парень снова пришел и плакал под дверью, скребся и умолял впустить его, чтобы обсохнуть и немного погреться у огня. Девушка сжалилась, ведь она была добропорядочной христианкой, и не могла отказать в помощи человеку только на основании своих неявных подозрений.

Конь вошел и сел у очага. Он отказался от хлеба и сыра, предложенных девушкой, только улыбался и смотрел на нее. А она смотрела в ответ, как блестят от огня его глаза, как переливаются темные кудри, как плавает под его кожей бледная луна, отраженная в ночных волнах; к утру она уже не могла его выгнать.

С той ночи стали они жить вместе, словно супруги. Парень приходил каждый вечер, но по утрам убегал, а девушка ждала его дома. Она уже не спрашивала, откуда пришел ее любимый и чем занимается, и перестала волноваться о том, что подумают соседи. Отец девушки, тем временем, был на летнем рыбном промысле. Он вернулся вскоре и узнал от добрых людей, что кто-то ходит к его дочери по ночам, и что она перестала посещать службы в церкви, и в город совсем не выбирается. Обеспокоенный отец дождался ночи, спрятавшись на берегу под старой лодкой, и своими глазами увидел, как выходит из моря лоснящийся конь, как превращается он в красивого парня и идет прямиком в дом, к его дочери. В тяжелых думах ушел отец с берега и до утра сидел в церкви, молился и ждал ответа. Когда же встало солнце, он пошел домой и стал с порога убеждать дочь, чтобы она отказалась от дьявольской связи и пошла покаяться. Она отказывалась, и сказала, что лучше уйдет в море, чем снова станет жить прежней жизнью. Отец страшно рассердился и ударил дочь по голове, так что она лишилась чувств. После он засунул ее в мешок и на лодке увез в море. Там отец напихал в мешок камней и выбросил его в воду.

Конь был слишком далеко и не успел спасти свою любимую, она утонула до того, как он вернулся. Как стало темнеть, все на берегу слышали его печальные вопли и боялись выглянуть в окно. А утром отец обнаружил тело своей дочери на пороге. В ужасе он снова отвез ее в море и утопил в мешке с камнями, но на другое утро все повторилось. Каждый день отец все дальше заплывал в море, чтобы избавиться от тела, и на рассвете находил его, все более испорченное, у своих дверей. Он перестал спать, и везде видел тени лошадей. Ему мерещилось фырканье за спиной, слышался стук копыт. На сороковой день кошмара полусумасшедший от страха отец решил дождаться страшного подарка у двери сам. Он сел на пороге и стал смотреть в море, напевая веселую песенку. Коня, выходящего из воды, он видел и раньше, но тот, кто появился сейчас, был посланником Ада. Шкура коня гнила прямо на нем, слезая зловонными складками с ребер, ног и морды. Глаза его помутнели и текли густым гноем, в разинутой пасти копошились черви и личинки. На спине кошмарного создания лежало разлагающееся тело убитой дочери. Конь уже не мог видеть, но почуял человека. Ткнувшись в плечо отца девушки осклизлым носом, конь сказал, что узнает в нем убийцу своей женщины, и не успокоится, пока не заберет его с собой в море, и даже собственная смерть не остановит его. Затем он оставил труп на крыльце и ушел в глубину. В тот день отец поджег свой дом и уплыл очень далеко в море. Он отдал волнам тело дочери, а потом привязал к своей шее камень и спрыгнул в воду следом. Больше их никто на берегу не встречал.

Дину показалось, что он сам чувствует отвратительный запах гнилого мяса и видит личинок, пожирающих его. Сказка из сборника была безобидной, а эта легенда, как все, что рассказывал мистер МакКой, оказалась страшной.

– Интересно, конь изменил вид, чтобы напугать человека, или он гнил заживо из-за смерти своей любимой? – спросил Дин у леди Мариан.

Птичка коротко что-то чирикнула и улетела на телевизор: петь любовные песни диктору новостей. Проводив ее взглядом, Дин снова уставился в книгу. Сказка произвела на него тягостное впечатление, и образ полумертвого коня-Эйдана плавно сливался теперь со страшными сценами его ночных кошмаров. От мрачных раздумий его отвлек звонок телефона; взглянув на экран, Дин просветлел и нажал на ответ вызова и громкую связь.

– Дин! Здравствуй, Дин! – кричал в трубку Ричард.

Судя по свисту в динамике, он стоял где-то на страшном ветру.

– Привет, – ответил Дин. – Как твои дела?

– Дела? Дела хорошо, очень хорошо! Я чувствую себя очень счастливым!

– Это здорово. Где ты сейчас? Мне кажется, даже из трубки дует – какой там ветер.

– Мы пошли в горы! Здесь потрясающе, Дин! Как жаль, что ты этого не видишь!

Леди Мариан услышала знакомый голос и немедленно прилетела, забыв о телевизоре. Она бегала вокруг телефона по столу и мелодично вскрикивала, один раз даже попыталась подцепить его клювом.

– А я у тебя дома, мы общаемся с твоей прекрасной леди. У нас идет дождь, но все, вроде бы, неплохо. Когда ты возвращаешься?

– Мы прилетаем двадцать первого, вечером! Адам сказал, что встретит нас, так что не беспокойся! Мариан, моя дорогая, папа скоро приедет, будь хорошей леди!

– Она скучает. Видел бы ты, что она делает сейчас с телефоном, – рассмеялся Дин.

Птичка и правда пыталась достать дорогого Ричарда из трубки, впору было начать волноваться за сохранность аппарата.

– Она и мне чуть череп не проклевала, – пробасил сквозь свист ветра кто-то, и Дин узнал голос Грэма.

– Дин! Тут плохо слышно! Я позвоню тебе еще, потом, хорошо?

– Да, конечно, ни о чем не беспокойся, – Дин взял телефон в одну руку, а леди Мариан в другую, но она яростно пыталась освободиться.

– Скоро увидимся!

С последним возгласом связь прервалась, и в комнате сразу стало тише, несмотря на шум дождя, рекламу по телевизору и возмущенные вопли оскорбленного попугая. Дин был очень благодарен Ричарду за этот звонок, от него повеяло чем-то теплым и приятным, давно забытым покоем. Возможно, именно так должна ощущаться надежда, кто знает?

Все выключив и закрыв птицу в клетке (леди Мариан все еще пыталась кричать и клеваться), Дин отправился домой. Дождь как будто стал потише, но сейчас это уже не имело значения – грунтовые дороги развезло, трава мокро чавкала, и без высоких резиновых сапог делать снаружи было нечего. Море за обрывом сменило цвет на мутный свинец, волны поднимались не слишком высоко, но часто. Дин честно старался не замирать и не заглядываться в водные просторы, ведь видимость была плохой, а дорога скользкой. Можно попытаться оправдать все красотами побережья, величием моря, национальным традиционным дождем – но маленькая и простая правда заключалась в том, что Дин просто хотел увидеть Эйдана. Он так соскучился, так тосковал, что вымаливал у высших сил что угодно: следы на мокрой дороге, силуэты в пелене дождя, тепло от дыхания за плечом. Раньше у него было так много всего этого, а он и не подозревал об этом.