День отъезда ознаменовался беспросветным дождем и сильным ветром. Ричард с утра чувствовал себя нездоровым, но держался: он подозревал, что Грэм захочет остаться, если узнает об этом. Тот и так хмурился, раз за разом иначе перекладывая вещи, и ворчал что-то себе под нос.

– Почему ты не позволяешь мне провожать тебя?

– Сам не догадываешься? Беспокоюсь о тебе, ясно же. Я, конечно, буду очень рад твоей компании, но потом тебе возвращаться одному, да в дурном настроении и расстройстве. Мало ли что может произойти по пути, если будешь невнимателен на ваших коварных дорогах? – Грэм говорил, в очередной раз раскладывая в сумке свитера и хмуря брови. – А знаешь что? Я их оставлю. Дома у меня еще есть, а здесь пригодятся на потом. И мне везти меньше. Найдется у тебя полка в шкафу?

– Конечно, даже не одна, – обрадовался Ричард. – Хочешь сам все сложить, или доверишь мне?

– Оставлю, – усмехнулся Грэм. – Не могу же я лишить тебя удовольствия раскладывать вещи так и эдак, смотреть, как лучше ложится.

В результате сумка у него вышла полупустой и легкой: походную гирю Грэм тоже оставил Ричарду, предусмотрительно задвинув ее в дальний угол, чтобы хозяину дома самому не пришлось надрываться.

В этот раз в Дублин и Лондон ехать было не нужно, и Адам собирался подвезти родственника до паромной переправы в Белфасте. Ричард распрощался с ними на крыльце, и только глядя вслед расплывающимся в дожде огонькам фар подумал: почему нельзя подсесть пассажиром к Адаму и проводить Грэма до парома? А потом так же обратно?

К сожалению, эта мысль пришла к нему слишком поздно, и изменить уже было ничего нельзя.

После отъезда Грэма дом делался непривычно большим и тихим. Леди Мариан, конечно, очень скрашивала обстановку, распевая свои бодрые песни, но той особой, внутренней тишины ей было не разогнать.

Ричард всегда особенно тосковал по вечерам, и Грэм это чувствовал: присылал фото или писал что-то забавное, звонил, когда не был занят. В Шотландии у него было большое хозяйство, которое требовало много внимания, но он всегда умудрялся находить возможность пообщаться.

Дни шли, складывались в недели. Ричард взялся за свои проекты, пользуясь найденными бумагами, хотя в муниципалитете и не обрадовались перспективе крупного дорожного ремонта в ближайшее время. Весна в этом году выдалась особенно холодная и сырая, так что аргументов “за” было гораздо больше.

Верный джип носил Ричарда по окрестностям, иногда по всему графству, и даже фермерские овцы, кажется, уже перестали пугаться его и разбегаться прочь при звуках мотора. Активная деятельность не позволяла Ричарду очень уж тосковать, занимая почти все его мысли. По пути он успевал делать фото для Грэма, если встречалось что-то интересное или просто так. Вечером они устраивали мини-соревнования, кто продуктивнее провел день, и хвалились снимками. Иногда такое общение переходило в виртуальный секс, и в такие ночи Ричард спал особенно спокойно (это если не считать того раза, когда он забыл накрыть леди Мариан ее ночным домиком, и она раскричалась, услышав стоны дорогого Ричарда, а потом и вовсе выбралась из клетки, полная благородного желания его спасать, и чуть не проклевала ноутбук).

Ему часто снился медведь, который обнимал его со спины. Казалось, зверь жарко дышит в ухо, и пахнет от него влажной шерстью, хвоей и ягодами. Ричард знал, что стоит пошевелиться и спугнуть сон – и медведь исчезнет, и он снова останется один. Поэтому он лежал тихо-тихо, и слегка улыбался своим снам.

Больше ничего необычного не происходило. Шли дожди, ветры меняли направление, росла трава, которую съедали овцы, а потом фермеры съедали овец. Рыбаки каждый день выходили в море, а потом чинили и сушили сети, переругиваясь при этом так, что краснели окружающие камни. Дин совсем поправился и бегал везде со своей камерой. Иногда с ним показывался Эйдан, счастливый до неприличия. Ричард им немного завидовал, но все время вспоминал, что еще немного и вернется к нему его медведь. Или не медведь? Теперь, когда Грэма не было рядом, а странности прекратились, Ричард снова начал сомневаться в своих выводах. Он так привык, что мир вокруг логичный и понятный, неизменный много лет, что при первой возможности очень легко скатывался в привычную колею. Иногда только переписка с Грэмом доказывала, что что-то все же произошло на самом деле и продолжает происходить сейчас.

Но одно майское утро легко напомнило Ричарду обо всем, что уже казалось и не только.

Он проснулся под протяжное тонюсенькое пение, долетавшее откуда-то снаружи. Несколько секунд Ричард прислушивался, чтобы убедиться: не у него ли в ушах это звенит? Пение, однако, не заканчивалось, вместо этого он понял, что разбирает мотив и даже начинает подпевать. Наспех запахнувшись в халат, он подкрался к двери и высунул нос на улицу.

Было ветрено, как и всегда. Дождь не начинался уже какое-то время, облака хоть и закрывали небо, но неслись высоко и давали достаточно света, а трава вокруг и кусты самшита у подъездной дорожки подсохли от вечных капель. И везде сидели птицы. Мелкие, средние и даже крупные – они занимали веточки, заборчик, дорожки и траву. Мелкие качались на листочках, большие – незнакомые лесные птицы, названий которых Ричард не знал – сидели на земле. Они слаженно и бодро пели какой-то мотивчик, за которым так и хотелось подпевать. Увидев Ричарда, птицы одновременно замолкли, как по команде взяли каждая что-то в клюв и поклонились, подталкивая в его сторону свою ношу. После этого они резко снялись с мест и разлетелись кто куда.

– Господь Всемогущий, что это? – прошептал Ричард, опасливо высовывая нос подальше.

Бусинки, стеклянные и пластиковые разноцветные шарики, стразы, пуговицы, яркие осколки стекла, желуди, орехи и блестящие камешки. Сокровища, обладателем которых стал Ричард этим утром, не имели бы цены, будь ему не больше десяти. Птичьих подарков набралось примерно ведро, и по результатам перебора среди них оказались как минимум две настоящие жемчужины и один кусочек индийской голубой бирюзы. Еще одна бусина была похожа на коралловую, а камешек поблескивал чем-то, напоминающим золото. В интернете Ричард не смог найти похожего птичьего ритуала, как ни пытался. Он сфотографировал дары, намереваясь показать их Грэму позже, но не успел даже позавтракать, хотя все сроки для приличной утренней еды давно миновали. Снаружи снова послышалась возня, и Ричард выглянул за дверь, ожидая увидеть этих сумасшедших птиц снова.

Но на этот раз птиц не было. На дорожке и траве рядом сидели разномастные мыши, землеройки, кроты. Какие-то суслики покрупнее (Ричард не был уверен), несколько упитанных кроликов. Звери тоже замерли, а потом отчетливо поклонились и бросились врассыпную, оставив после себя какой-то мелкий мусор и заплетенные в траву цветные ниточки и ленточки.

Теперь Ричард стал счастливым владельцем четырех сломанных часов (одни старинные, жилетные, с немецкой гравировкой), нескольких непарных серег, горсти кривых, местами ржавых колец, дикого количества веревочек и лент всевозможных расцветок, еще пуговиц, желудей и небольшого тусклого зеркальца в оправе.

– Да что они, спятили все разом? – простонал Ричард, собирая разбросанные подарки. – Что-то произошло, чего я не знаю?

Добил его наперсток матери, который она потеряла за несколько лет до смерти. Его ему с очень гордым видом преподнесла леди Мариан.

Он забрался в диван, укутавшись пледами (неугомонная птица немедленно устроилась на голове), и без устали рыл интернет, разыскивая странные ритуалы у мелких животных. Ближе к сумеркам Ричарда сморило, и сны на голодный желудок пришли суетливые и рваные, ничего из них вспомнить позже он так и не смог.

========== Глава 20 ==========

Ричард откуда-то знал, что Грэм совсем не удивится, и был даже рад, что угадал.

– Вот шельмецы, а! Покажи еще раз, – попросил он, придвигаясь к камере. – Подлизы!

Грэм усмехался и чесал бороду, разглядывая подарки животных. Ричард покачал головой.