– Ты отказала ему?! – вскричала мама. – Энн, как ты могла!

– Боже мой, все пропало, – отец побледнел на глазах и схватился за голову.

– Я задыхаюсь! – прабабушка Лара осела в кресло, держась за сердце.

– Конец всему, – дедушка горько заплакал. – Конец!

– Ну что же, надеюсь, ты довольна, сестричка. Из-за твоего эгоизма больше ничего хорошего у нас не будет. Всю семью ты лишила счастья, – скривившись, процедила старшая сестра.

Энн смотрела на них, будто впервые видела. Эти люди были ей чужие, незнакомые – они только выглядели как родные и любимые, но на самом деле... Не может этого быть. Скорее бы закончился новый дурной сон.

Вся жизнь Энн в один момент оказалась построенной из кусочков игрушечного конструктора, и теперь яркие стены начали осыпаться, обнажая неизвестность. Все ее родственники были объединены общей тайной, посвящать в которую Энн никто не собирался.

Ее поместили под домашний арест. Энн не разрешалось выходить на улицу, звонить друзьям, разговаривать с посторонними. Она читала книги, злилась и пыталась понять: все ли семьи живут так, как ее, или в романах пишут о другой, настоящей жизни? Никто не говорил ей, что будет дальше; с Энн вообще почти не разговаривали. Она решила сбежать.

Однажды ночью она вылезла из окна и оказалась на свободе. Сколько раз после Энн вспоминала этот побег и думала, что вот бы она тогда села на автобус или поезд и уехала подальше от родного города! Но она пыталась рассуждать здраво, уверяя себя, что в теорию заговора верят лишь психи. Энн пошла в полицию.

Дежурный офицер внимательно ее выслушал, позвонил куда-то и попросил ждать. Он дал Энн плед, чтобы накинуть на плечи, угостил ее кофе и печеньем. Она уже думала, что все будет хорошо.

– О, вот ты где, моя птичка! – воскликнул Энди, вбегая в участок.

За ним спешили родители Энн.

– Нет! Что вы натворили? Они же... Я ведь рассказала вам! – закричала она.

– Простите, офицер, за причиненное беспокойство. Мы не думали, что все настолько серьезно, – сказала мама Энн. – Думаю, будет лучше отправить ее в клинику.

– Ничего страшного, мэм, это наша работа, – улыбнулся полицейский.

– Ты убийца, – плюнула Энн ему в лицо, когда папа и Энди выводили ее под руки. – Пусть моя смерть будет на твоей совести!

Теперь на окнах комнаты Энн появились решетки. Никто с ней не разговаривал и ничего не объяснял, она ждала неизвестно чего, уже сомневаясь в своей вменяемости. Не может же весь мир быть безумным?

Миновала осень, наступила зима. Энн все так же сидела взаперти. За окном, прямо за облетевшими деревьями, ей мерещились фигуры, бродящие по полю. Иногда на ветвях висело что-то длинное и белое, а потом убегало, стоило Энн присмотреться получше; она перестала смотреть в окно.

Она видела, что ее кормят по какой-то системе, иногда говорят ей странные фразы, словно отрабатывая программу. На вопросы никто не отвечал.

От безделья Энн собрала бусы из тех самых найденных за всю жизнь бусинок. Возможно, они что-то значили. Сейчас она была готова поверить во что угодно.

Приближалось Рождество. Что-то начало происходить в доме: Энн слышала грохот и стуки внизу, Энди приходил почти каждый день. Иногда с первого этажа доносились странные запахи и звуки, словно в гостиной разместилась некая группа любителей петь непонятные гимны и жечь ядреные благовония.

Утром двадцать первого декабря Энн на завтрак принесли два яблока. На обед были еще два, но к ним прибавилась странного вида лепешка, жесткая, как подошва, и примерно такая же вкусная. Энн не стала ее есть. Она поняла, что нечто должно произойти вот-вот, и нужно быть начеку.

Вечером еду для Энн принес Энди: опять яблоки, но на этот раз много, целую корзину.

– А нормальной еды нет? – спросила она.

– Ешь, моя печаль, ешь. Скоро все закончится, ты очистишься и будешь свободна, – вздохнул он.

Энн очень хотела бы надеяться, что ее наконец отпустят, но почему-то внутри все сжалось от ужаса.

От яблок захотелось спать. Приятная истома расплылась в голове и теле, и Энн просто сидела на кровати, глядя в окно. Как красиво падает свет от фонарей! А эти ветки, что заглядывают в окно – они же просто совершенны! Энн увидела свои бусы и поразилась, что раньше ничего не заметила: ведь каждая бусинка как Вселенная. Там что-то шевелится, перемещается; растут облака пыли и звездные скопления, меняют цвет гигантские туманности, планеты рождаются и умирают по велению своих солнц. Энн догадалась, что в яблоки ей что-то добавили, но сейчас это не имело значения, ведь так хорошо и спокойно ей не было уже давно.

Ближе к ночи открылась дверь комнаты. Внутрь вошли фигуры в белоснежных одеяниях и стали медленно танцевать, едва касаясь ковра. Энн завороженно наблюдала за ними, чувствуя большую, все нарастающую радость. Перед ее взглядом все кружилось, мягкие птичьи перья касались лица, над головой плясало небо, усыпанное цветными звездами, где-то в ушах билось море, осыпая ее каплями пены. Энн тихо смеялась и пыталась ловить пролетающие над ней огоньки.

Острая боль пронзила ее правый бок, и красивое перед глазами мгновенно свернулось воронкой, как уходящая в сток вода. Энн увидела все, что позволяла ей увидеть темнота.

Она была на берегу моря, лежала на какой-то плите, одетая только в ночную рубашку и злополучные бусы. Сильный ветер свистел, срывая с головы волосы и лепя в лицо мелким дождем. Мертвенно-зеленоватые, тусклые огни виднелись со всех сторон, пока еще вдалеке; они медленно приближались. Пахло свежей кровью. Над Энн склонялась почти невидимая фигура с сияющим лезвием в руке. У нее не было глаз, только черные, темнее, чем темнота провалы.

Энн попала в свой страшный сон.

Она хотела соскочить с плиты, но сильная боль в боку отрезвила ее. Рана была вполне реальной. Темная фигура стояла, склоняясь, но ничего не делала. Энн показалось, что твари забавно наблюдать за ней.

– Что здесь? – хотела крикнуть она, но вышел только сдавленный шепот.

– Еда, – тихим свистом, похожим на голос ветра, ответила ей темнота. – Здесь еда для вечной ночи.

Энн зажала рану рукой и побежала по камням, спотыкаясь и падая. Ее никто не догонял, но и не отставал, будто все это твари передвигались вместе с ней. Мягкие перья иногда касались лица, ветер продолжал свистеть, мертвенные огни приближались со всех сторон одновременно. И только море, темное и блестящее, оставалось свободным. Вдали на горизонте Энн рассмотрела огни кораблей – обычные огни, теплые и живые.

Она не думала, что там еще опаснее. Она не знала, что не доплывет, ведь до ближайшего корабля очень далеко, а у нее дыра в боку. Энн знала только, что там – свобода. Нет этих систем питания, ритуалов, тайн и страшных фигур с тьмой вместо глаз. Она вошла в ледяную воду, обжигая ноги холодом и острыми камнями. Невидимое с крыльями пыталось остановить ее, хлопая перьями по лицу, кто-то сзади утробно выл, хватая за волосы, но Энн не останавливалась. Когда дно ушло из-под ног, она отпустила рану и поплыла. Маленькая фигурка в море, и длинная алая лента за ней. Она стремилась к далеким теплым огням, уверенная, что теперь все будет хорошо.

Сара замолчала и поежилась в кресле. Дин сглотнул, не сразу решившись нарушить тишину.

– Она не доплыла?

– Конечно же нет. Когда ты поймешь уже, Дин, что счастливое спасение случается только в кино, – сказала она, обнимая себя за плечи.

– Мне... мне очень жаль твою подругу. То, что с ней случилось, просто ужасно. У меня нет слов, чтобы описать это, потому что просто нет таких слов в известных мне языках. Это гораздо хуже и больше, чем ужас, кошмар и все подобное. Энн была сильной девочкой и справилась, не сдалась до последнего. Сара, я тебе обещаю, я не сдамся Дурифу. Жертва Энн не будет напрасной.

– Ты не понимаешь, – вздохнула Сара. – Бесполезно.

– Не понимаю чего?

– Дин, единственное правильное решение для тебя – не идти в полицию, а валить из родного города. Ты должен уехать в Новую Зеландию, или куда угодно подальше отсюда, чтобы Эйдан не нашел тебя. Его уже не спасти, но ты можешь остаться в живых.