Энн ела только тогда, когда приступы голода становились слишком сильными, чтобы их игнорировать, и делала это стоя, обходясь тем, что попадалось ей под руку: кусочком сыра, пожелтевшим кочаном брокколи, йогуртом, половинкой огурца, двумя вялыми морковками.

Она открывала банки с фасолью и проглатывала ее холодной, высыпала в рот сухие хлопья для завтрака, жевала кубики мармелада, ела абрикосовый джем из банки. Она ничего не готовила, если не считать нескольких тонких ломтиков бекона, который она поджарила на гриле и съела руками.

Возвращение на работу было ужасным. Энн навешивала на лицо улыбку, как только постоялец гостиницы подходил к ее стойке, и ей удавалось скрывать тот факт, что внутри у нее все сломано и кричит от боли. На работе она ничего не ела, ходила по отелю во время перерыва и молилась, чтобы к ней никто не подошел. Каким-то образом у нее получилось сделать так, чтобы никто не заметил, в какую развалину она превратилась.

Возвращаясь домой, Энн ела то, что смогла найти, и снова тратила час-два на то, чтобы сделать дом чище. Обязательно находились выступы, с которых следовало стереть пыль, поверхности, требующие полировки, раковины, нуждающиеся в чистке, полы, ждущие, чтобы их вымыли. Когда силы заканчивались, она наполняла девственно чистую ванну водой и лежала в ней, и слезы текли из-под ее закрытых век. Энн часто плакала, но только в одиночестве.

Разумеется, Генри и Мег пытались отвлечь ее. Они звонили, заходили в гости, приглашали ее на бранч, на ужин, в кино. Энн отказывалась от всех приглашений или от предложений помощи и не впускала их в дом.

– Дайте мне время, – просила она. – Мне нужно побыть одной. Я должна сама с этим справиться.

В конце концов они выполнили ее просьбу, и Энн продолжала жить так, как могла.

Однажды в среду Энн искала, что бы съесть, и не нашла ничего, потому что она не заходила в магазин более двух недель. Она села за стол в кухне и попыталась составить список покупок, но задача показалась ей утомительной, настолько велик был выбор продуктов. Энн думала «сыр», и мгновенно десяток сортов напоминал о себе. С фруктами было еще хуже, а разнообразие овощей было пугающе безграничным. После тщетных попыток выбрать что-то конкретное Энн решила купить продукты для семи одинаковых завтраков, обедов и ужинов, чтобы продержаться целую неделю.

Она вернулась домой с семью картофелинами среднего размера, семью куриными филе и семью морковками примерно одинаковой длины. Буханка серого хлеба из непросеянной муки, полфунта сливочного масла, пинта молока. Для ленча – семь баночек клубничного йогурта и семь яблок.

Она разложила свои покупки на кухонном столе и разделила их на группы в соответствии с тем, для какой трапезы они предназначались. Это был план на неделю, и в этом было что-то успокаивающее, поскольку эту сторону жизни она могла полностью контролировать. Симметрия, четкий план делали предстоящие дни предсказуемыми и безопасными.

Энн разрезала хлеб на семь кусков и убрала в морозильник. Куриные филе отправились туда же. Масло она тоже разделила на семь порций, каждую завернула в пищевую пленку. Половину порции она намажет на тост из серого хлеба утром, другую половину съест с картошкой вечером. Все остальные продукты она разложила по целлофановым пакетам, на каждый пакет наклеила ярлычок с названием дня. Пакеты Энн убрала в холодильник, положив так, чтобы их удобно было доставать.

Молоко она оставила нетронутым, не зная, на сколько ей хватит пинты. На три дня? На четыре? На неделю точно не хватит, но литр не продержится свежим столько времени. О молоке ей надо будет еще подумать и постараться сделать так, чтобы оно не нарушало ее новый план.

Энн приготовила ужин и съела его, сидя за кухонным столом. В эту ночь она впервые после ухода Тома спала хорошо.

И пока план работал отлично. Приемы пищи не таили в себе никаких сюрпризов. После того как она написала свой список продуктов, больше не надо было принимать никаких решений.

Среда стала для нее днем похода в магазин. Она заканчивала работу в шесть часов вечера и заезжала в супермаркет по дороге домой. Каждую среду она покупала продукты для семи одинаковых обедов и ужинов, масло, молоко и буханку серого хлеба на завтрак. Никакого джема, ничего, что нельзя было бы разделить на семь равных частей и использовать за неделю. Она чувствовала себя увереннее, зная, что продукты рассортированы.

Энн собрала все необходимое для рисования, сложила в свою большую кожаную сумку, не забыв про антибактериальный спрей. В последнее время она особенно остро осознала, сколько грязи вокруг. Ее короткий визит в колледж в пятницу оказался достаточно продолжительным, чтобы понять, что исключений не бывает. С каких это пор чистота стала для всех совершенно ненужной?

Она вышла из дома с пятиминутным запасом. Энн ненавидела опаздывать.

– Тебе не следовало этого делать, – Фиона разорвала светло-зеленую оберточную бумагу с желтыми плюшевыми мишками.

– Разумеется, следовало. Не каждый день узнаешь о своей беременности. В любом случае это всего лишь пустяк.

Фиона вынула из пакета книгу и улыбнулась.

– «Имена для детей». Очень полезная книга. Мне на ум приходили только самые странные, что-то вроде Кайонаодха и Эрминтруды.

Мег тронула машину с места.

– Тебе определенно нужна помощь. Дес на седьмом небе от счастья, я угадала?

Фиона нагнулась, чтобы убрать книгу в сумку.

– Я ему еще ничего не говорила. Решила дождаться идеального момента, – она легко рассмеялась. – Звучит странновато, но мне просто хочется, чтобы все было хорошо, когда я скажу ему.

– Ничего странного нет. Поступай так, как тебе хочется. Когда у меня появились подозрения, что я беременна Руби, я не могла держать это в себе. Я заставила Генри пойти и купить тест на беременность, и мы вместе увидели результат.

– У нас все случилось слишком быстро, – сказала Фиона. – Дес будет… немного удивлен.

– Он будет в восторге. Подожди, сама увидишь. Генри вел себя как маленький мальчик, – Мег выехала на главную дорогу. – Когда у тебя срок? В мае? В июне?

– Я считаю, что в середине мая. Но посмотрим, что скажет доктор Мерфи.

– Следовательно, ты уйдешь в декрет примерно после Пасхи.

– Вероятно, да… Об этом я пока не думала.

– А я подумала. Меня беспокоит тот факт, что обучение моей дочки прервется. Первый класс в младшей школе – самый важный, ты же знаешь.

Фиона засмеялась:

– Батюшки! Придется мне подыскать себе хорошую замену.

– Ты же знаешь, как тебя любит Руби, правда? Я даже ревную.

– Это продлится ровно столько, сколько я буду ее учительницей. Ты сама видела, какие дети непостоянные.

– Да, я хорошо это помню.

Они были знакомы семь лет, с тех самых пор, когда Фиона начала преподавать в младшей школе Кэррикбоуна. К тому времени Мег проработала там уже год. Она была на четыре года старше Фионы, но это никогда не имело значения. Их дружба не прервалась, когда четыре года назад Мег ушла из школы, чтобы воспитывать дочку, и так и не вернулась.

Машина свернула к воротам колледжа. Мег остановила ее на парковке рядом с черным «Фольксвагеном» и выключила двигатель.

– Должна признаться, что свободный вечер – это еще лучше, когда работаешь дома. У меня такое чувство, будто я вырвалась на свободу.

– Никаких сожалений о принятом решении?

– Меня все об этом спрашивают… Нет, я не жалею. Но, видишь ли, все оказалось труднее, чем я думала. Десять трехлеток могут вынуть из тебя душу.

– У тебя все получится, – Фиона открыла дверцу. – Ладно, давай забудем о детях на следующие несколько часов.

Они направились к входу в здание. Мег посмотрела на пару, маршировавшую вперед и назад перед фасадом здания, у каждого был плакат.

– Это что такое? Протест?

Когда женщины подошли ближе, Мег прочла: «Никакой наготы в Кэррикбоуне» и «Сохраним наш город достойным». Оба плаката были написаны от руки черным маркером на квадратах белого картона, прикрепленного к деревянным палкам – частям ручки от щетки для пола? – зеленой изоляционной лентой.