– Господи, – еле слышно произнесла Фиона. – Это о нас, верно? Это о рисовании с живой натуры.

– Давай выясним, – пробормотала Мег и улыбнулась, когда они подошли к пожилой паре. – Здравствуйте! Могу я спросить, против чего вы протестуете?

– Можете, – мрачно отозвалась женщина. – Здесь проходят вечерние занятия с участием голого человека.

– Это что-то связанное с живописью, я полагаю? – Выражение лица Мег оставалось вежливо-нейтральным.

– Что-то связанное с непристойностью, вы хотите сказать, – парировала женщина. – Я и мой муж, мы почувствовали необходимость выразить наше отвращение.

– Что ж, это ваше право, – сказала Фиона. – У вас отлично получается, – она повернулась к Фионе. – Идем, мы опаздываем на занятия…

– …по ремонту автомобиля, – быстро закончила та.

– Вот идет один из них, – неожиданно сказал мужчина. Мег повернулась и увидела красивого иностранца, имя которого никто из них не запомнил. Он направлялся к ним.

– Вы идете на эти занятия, – обвиняюще сказала женщина, когда парень подошел. – Вы записывались, я видела.

Он посмотрел на них с недоуменной улыбкой на лице.

– Прошу прощения? Я не понимаю.

Фиона схватила его за руку.

– Все в порядке. Он с нами. Он из Польши, – пояснила она. – Очень смущается, по-английски почти не говорит.

– Но он был в той комнате, – настаивала женщина. – Мы его видели.

Она повернулась к мужу:

– Видели, верно?

Тот кивнул:

– Я его помню.

Иностранец переводил взгляд с одного на другого, ничего не понимая.

– Я думать, это…

Мег уверенно подтолкнула его к дверям.

– Он думал, что записывается на курсы по ремонту автомобилей, бедняжка. Потом ему все объяснили. Простите, нам пора бежать.

– Я не понимать, – запротестовал молодой человек, когда они уже шли через вестибюль. – Проблема с занятием?

– Никаких проблем, – ответила Фиона. – Но если ты еще раз увидишь этих людей, скажешь, что идешь на курсы по ремонту автомобилей, понятно? Никакого рисования с живой натуры.

– Нет-нет, я идти рисовать живая натура. Эти курсы я выбрать.

Мег улыбнулась. Они уже подходили к аудитории номер шесть.

– Придется кое-что тебе объяснить.

– Ты даже не притронулась к ужину. С тобой все в порядке?

– Все хорошо, я просто устала.

– Может быть, тебе не стоит идти на занятия? Ляжешь пораньше.

– Нет, я все же пойду. Спасибо, что присмотришь за Оуэном.

– За кем тут присматривать? От него никаких проблем. Тебе следует больше выходить.

Мать внимательно посмотрела на сумку, которую Джеки повесила на плечо.

– Что это там у тебя такое?

– Всего лишь полотенце, – солгала Джеки. Она сказала родителям, что будет заниматься гимнастикой пилатес, и они, разумеется, ей поверили.

– Принеси с собой халат, – посоветовала ей Одри, – чтобы надевать и снимать его.

Джеки представила, как будет снимать халат перед всеми ними, и ее затошнило. Хорошо бы в желудке удержалась та малость, которую она съела за ужином. У нее крутило в животе. Весь день на работе она нервничала.

Но отступать было поздно. Выбора у нее не было. Придется пройти через это. Как-то она выдержит этот вечер, а потом скажет Одри, чтобы та искала ей замену. Джеки открыла входную дверь и вышла в вечернюю прохладу.

– Уже чувствуется приближение осени, – сказала мать. – Ты уверена, что не хочешь, чтобы отец отвез тебя?

– Нет-нет, я лучше пройдусь.

Вдруг они встретят Одри у колледжа? Вдруг она что-то скажет ее отцу и выдаст Джеки? Опять будет как тогда с Санторином.

– Отдохни как следует, дорогая. Увидимся позже.

– Пока, мама.

Отдохни как следует. Если бы мама только знала, во что ввязалась ее дочь-идиотка!

По дороге до колледжа – до него было всего несколько кварталов – Джеки уже не в первый раз размышляла о том, как жизнь вернулась в нормальную колею в семье Мур после того, как она перевернула ее вверх дном шесть лет назад. В те ужасные недели после ее признания казалось невозможным, что родители простят Джеки. Отец сразу выходил из комнаты, стоило ей войти, отводил взгляд, когда они сталкивались на лестнице. Мать, заливаясь слезами, обвиняла Джеки в том, что она их опозорила, что они никогда больше не смогут смотреть людям в глаза.

Подруги Джеки уверяли ее, что со временем все наладится.

– Когда родится ребенок, – говорили они, – все изменится. Подожди, сама увидишь.

Но Джеки сомневалась в этом. Ни с одной из них такого не случалось. Ребенок только ухудшит ситуацию, он будет постоянно напоминать родителям о непристойном поведении их дочери.

– У тебя вся жизнь впереди, – всхлипывала ее мать, – ты могла бы делать все, что захочешь, перед тобой открывалось столько возможностей. А теперь все пропало, и твой аттестат тебе ни к чему.

Джеки молчала, понимая, что все сказанное матерью правда. Она разрушила свою жизнь, отрицать невозможно. Она отправилась на остров Санторин с тремя подругами летом после получения аттестата. Джеки слишком много выпила и не упустила свой шанс, как и многие другие, вот только она оказалась в числе тех невезучих, кто попался.

Она понятия не имела, кто был отцом Оуэна. Джеки помнила, что он был англичанином, и все. Они встретились в баре, а потом отправились на пляж. Проснулась Джеки на рассвете с больной головой и одна на холодном песке. Больше она этого парня не видела. Они провели вместе несколько часов, зачали ребенка, и он пошел по жизни дальше, даже не подозревая, что стал отцом.

К тому моменту, когда Джеки поняла, что беременна, каникулы в Греции давно остались в прошлом. Оставалось две недели до начала занятий в колледже. Она призналась родителям – а что еще ей было делать? – и началось настоящее светопреставление.

Теперь Оуэну было уже шесть лет, и бабушка с дедушкой не могли надышаться на него со дня его рождения. А двадцатичетырехлетняя Джеки, отказавшаяся от места в колледже, работала в бутике, которым владела подруга ее матери. Сказать, что несчастлива, она не могла бы.

Джеки миновала последний поворот, и впереди замаячили ворота колледжа. Она сделала глубокий вдох и вошла, желая, чтобы следующие два часа пролетели быстро. Она должна стать выше этого и делать вид, что ничего не происходит.

Одри прошла через ворота колледжа и торопливо зашагала по подъездной дорожке, вытирая розовое мокрое лицо бумажным носовым платком. Она тяжело дышала, когда подошла к входу в здание, и почти не обратила внимания на пожилую пару, убиравшую что-то в багажник своего автомобиля, повернувшись к ней спиной.

В холле Одри рассеянно помахала рукой Винсенту. Остается только надеяться, что он сочтет веской причину ее опоздания. Прошло уже десять минут после начала занятия, но причина у Одри и в самом деле была серьезная. Мопед не завелся, хотя она только что забрала его из сервиса. Вот этого она никак не могла предвидеть, верно?

Но, боже, как же это непрофессионально опаздывать на первое занятие вечерних курсов, когда ты преподаватель и все ждут, что ты придешь раньше всех. Это должно очень плохо выглядеть, они наверняка все уже пожалели, что выбрали ее занятия.

Одри ворвалась в аудиторию и сразу же принялась извиняться.

– Прошу прощения, – она боролась с пуговицами своего жакета, подходя к своему столу. – Мопед не завелся, – под мышками у нее текло, блузка прилипла к спине, – поэтому мне пришлось бежать всю дорогу, – ее лицо пылало. – Вы, должно быть, подумали, что я самый необязательный человек.

Одри бросила жакет на стул, пытаясь перевести дух и взять себя в руки. Она замолчала и выдавила из себя улыбку.

Ее ученики молча смотрели на нее. Шесть лиц, разная степень тревоги, но никакого осуждения. Во всяком случае они все дождались ее. Никто не ушел, когда она не появилась в половине восьмого.

Одри пригладила волосы, собираясь с мыслями. Обводя аудиторию взглядом, она с ужасом поняла, что ее модели нигде не видно.