Он ничего не мог придумать.

Сдавая задом, Демидов едва не снёс скамейку, растопырившую кованые ноги у подъезда Василенко. Длинно выматерился, услышав звук удара – похоже, бампер завалил. Да и плевать! На всё теперь плевать…

«Поеду к Танюхе, поговорю, – подумал он. – Может, удастся убедить ее сделать доверенность на продажу фирмы».

А тоска бродила, разбухала внутри, как ком сырого теста. И он уже не знал, что лучше: бороться до последнего, ловчить, изворачиваться, врать… или признаться ей во всех грехах? Потому что пусть его лучше судит Танюха: с высоты своего великодушия и порядочности… которую он всегда принимал за лоховство.

«А что я скажу, когда спросит, зачем воровал? – остановил себя Макс. И мысль о раскаянии умерла, едва родившись. – Ничего… совру что-нибудь… придумаю, что».

Он дал по газам, направляясь в коттеджный поселок – к дому, где жила его почти уже бывшая жена. Светофоры, как сговорившись, показывали красный – и эти задержки лишь разжигали его злость. Но Макс старался погасить её, потому что иначе разговора не получится.

Дверной звонок не работал: наверное, опять отошёл провод. Демидов забарабанил в дверь, отметив краем сознания: вот что значит, когда в доме нет мужских рук – электрику баба не починит. Татьяна открыла ему, вытирая руки о зеленый фартук – видно, возилась на кухне, да и духмяный запах котлет был тому подтверждением.

– Тань, привет, я проговорить пришёл, – ответил Макс на её удивленный взгляд. – Для аптек покупатель появился.

Татьяна отступила, пропуская его в дом. Из гостиной послышался чей-то голос: вроде женщина, не разобрать. Шагнув в прихожую, Макс вытянул шею, прислушиваясь – и едва не грохнулся: под правой ногой что-то хрустнуло, и она вдруг поехала вперед и вбок, как на колёсиках. Демидов испуганно ухватился за стену и глянул вниз: там, полураздавленная, с корявой трещиной на крыше, лежала маленькая гоночная машинка.

Татьяна тоже увидела её, вздохнула и, обернувшись, крикнула в гостиную:

– Паша! Подойди, пожалуйста!

«Что еще за Паша?» – напрягся Макс. А из комнаты выбежал белобрысый пацан лет девяти и замер, настороженно глядя на него серыми глазищами.

– Павлик, вот посмотри, что бывает, когда игрушки на место не кладёшь, – ласково сказала Татьяна, указывая на сломанную машинку. Увидев её, пацан свел брови и скривил губы, будто собирался зареветь – но сдержался, молча поднял игрушку и прижал к груди. Сказал, виновато понурившись:

– Простите, тётя Таня, я забыл… – а потом снова зыркнул на Макса, уже с обидой – понял, кто раздавил его игрушку.

– Это дядя Максим, – помявшись, сказала Таня. – Он мой муж, но живет отдельно.

– Здравствуйте, – уныло сказал парнишка. Демидов почувствовал, что не понравился ему. А вслух сказал, пытаясь быть поласковее:

– Здравствуй, Паша. Ты откуда такой взялся?

– Я… Мне тётя Таня разрешила здесь пожить! – ответил Павлик, будто защищаясь. И переступил, двинулся ближе к Татьяне – а она обняла его за плечи и сказала:

– Не бойся, дядя Максим скоро пойдет к себе домой.

Эти слова задели его самолюбие: жена будто специально напоминала, что ему здесь не место. В доме, к которому он так привык за последние годы! Значит, теперь его место занял какой-то мальчишка?

Макс наклонился, расшнуровывая ботинки. Делал это медленно, чтобы заставить себя успокоиться. Повесил куртку на крючок – кстати, вот этот гарнитур для прихожей сам собирал! – и прошел за Татьяной на кухню. Она прикрыла дверь, и, выключив газ под сковородкой, спросила:

– Чай, кофе?

– Сделай кофе, пожалуйста.

Глядя, как она насыпает зёрна и ставит кружку под носик кофе-машины, он всё думал о мальчике. Какая-то смутная идея брезжила в его сознании, но он никак не мог ухватить ее, приблизить – и рассмотреть в деталях. Только понимал, что она как-то связана с этим мальчиком. И спросил, сам не зная, для чего:

– Вот этот пацан был в больнице?

– Да, – коротко ответила Таня, нажала на кнопку и кофе-машина загремела, перемалывая зерна.

– Значит, ты его всё-таки забрала? – спросил Демидов, дождавшись тишины. – На него документы об усыновлении оформляешь?

Татьяна вздохнула, прислонилась к посудному шкафу, дожидаясь, пока ароматный напиток наполнит чашку. Поставила её перед Максом, и, поколебавшись, сделала кофе для себя. Села за стол, помешивая ложечкой в чашке.

– Знаешь, это долгая история, – наконец, сказала она.

– А ты расскажи, – попросил Макс. Его голос стал ласково-вкрадчивым, а внутри всё крепло чувство, что выход почти найден.

– В общем, его мать нашлась. Она, конечно, та еще ворона, но… Вроде бы, сына любит, да и он к ней привязан сильно. Так что усыновить я его не смогу. Но есть и другие дети…

– А, знаешь, ты молодец! – неожиданно похвалил её Макс. – Это я баран упрямый. Прости, не понял тебя сразу. Но сейчас, как мальчишку увидел, вопросов нет. Славный пацан. И теперь понятно, почему тогда в больнице ты так завелась!

Татьяна глянула на него с недоверием:

– Ты хочешь сказать, что сейчас был бы за усыновление?

– Ну а почему нет, – просто ответил Макс. – И ребенку бы добро сделали. И семью сохранили…

Он потянулся вперёд, тронул её за кончики пальцев – и на секунду ему показалось, что жене приятно его прикосновение. Но она отдёрнула руку, будто обжёгшись. И сказала, глядя в чашку:

– Макс, обратной дороги нет. Нам лучше порознь – и тебе, и мне.

Он смотрел на неё сверху, но видел только ровный пробор в её русых волосах.

«Если что решила, не отступит, – понимал он. – Упрямая. Нифига у меня не получится».

– Как скажешь, Тань, – примирительно сказал он. – Не вопрос – пусть будет по-твоему. А парень-то… почему у тебя?

– Да у матери сожитель – сволочь последняя, – с горечью сказала Татьяна. – Бьёт мальчишку до синяков, представляешь? Я его не видела, но мне сказали, он ещё и сидел! Бывший урка, не работает, над ребенком издевается, а Марина эта, Павлика мать, живёт с ним… Сейчас в запое, вот она и попросила, чтобы Паша несколько дней у меня побыл.

– Сидел, говоришь? – задумчиво переспросил Макс, и в который раз похвалил себя за то, что в своё время скрыл от жены собственную судимость. – А живут они на что, если он не работает?

– Ну, я Марине помогла на вторую работу устроиться, – с неохотой ответила она. – И с Павликом помогаю, кое-что ему купила. А Слава этот, похоже, неплохо на Марининой шее устроился! Хотя, знаешь, они одного поля ягоды. Если бы я разрешила, Марина ровно так же на мою шею взгромоздилась бы, и ножки свесила. Всё время что-то выпрашивает. И обижается, что денег не даю – только вещи и продукты для мальчика. Есть у меня подозрение, что наличку они пропьют.

– Так они оба бухают?

– Она, вроде бы, при ребенке не пьёт. Но, судя по всему, не отказывается от рюмочки, когда Павлика дома нет. Да непутёвая она! – махнула рукой Татьяна. – Сама в синяках, ребенок тоже, а всё считает, что этот Славка нормальный мужик. Представляешь, я даже заявление на него написала, а она в отказ: не бил, говорит, и вообще его в городе не было. И полиция ничего сделать не может, доказательств нет.

– Так и сказали?

– Так и написали, – усмехнулась Татьяна. И кивнула в сторону подоконника: – Вон там официальный ответ лежит.

Макс поднялся, взял сложенный втрое листок, пробежал глазами по тексту. «Произведена проверка… Никандров Вячеслав Дмитриевич… Фирзина Марина Ивановна… ул. Еловая, д.40, кВ.5… кВ.6…. факты не подтвердились… оснований для возбуждения уголовного дела нет…»

– Они соседи, что ли? – удивленно спросил Демидов.

– Да, и Марина говорит, что деваться ей от этого Славы некуда, – вздохнула Татьяна. Допила кофе и кивнула на чашку Макса:

– Тебе ещё сделать?

– Нет, спасибо, – задумчиво ответил он. И заторопился: – Тань, я пойду. Дел вагон.

– А… Ты же хотел поговорить об аптеках? – удивилась она.

– Да про аптеки фигня, на самом деле. Предложили двадцать лямов за них, считаю, маловато. Просто хотел, чтобы ты в курсе была.