(Часть первая: Весть из прошлого)
«Из камней прошлого созданы стены грядущего». Н. Рерих
Вместо пролога. (Пиллау, 1945 год)
… Полковник абвера Густав Роттенау и офицер военно-морских сил германского рейха корветтен-капитан Ганс Штюбе стояли у недостроенного дота береговой обороны и провожали глазами удаляющийся и расплывающийся в темноте силуэт подводной лодки U-041S. Субмарина вот-вот должна была подойти к молам заграждения этой маленькой на первый взгляд, предназначенной прежде всего для рыбацких шхун и прогулочных яхт, бухты, у взорванного маяка перейти в подводное положение и лечь на боевой курс.
Полковнику и сопровождающему его морскому офицеру казалось, что субмарина идет очень медленно, а русские корабли десанта и боевого обеспечения, штурмующих с моря военно-морскую базу рейха Пиллау, уже различимые с берега по вспышкам орудийных залпов и тоненьким пунктирам трассирующих пулеметных очередей, все ближе подходят к берегу. Однако на счастье командира подводной лодки капитан-лейтенанта Генриха Шварцкопфа основное направление удара русских войск приходилось на базу и гарнизон Пиллау. Маленькой прилепившейся на песчаном берегу деревушке, давно брошенной ее обитателями, и бухточке командование советских войск внимание не уделило. Видимо, слишком хорошо поработала войсковая разведка передовых частей фронта генерала Черняховского, а еще больше – специалист по маскировке отряда боевых пловцов и диверсантов “Тюлень” лейтенант Вилли Нортон. Это он забросал всю бухту и берег у деревушки бутафорскими “минами” – большими стеклянными шаровыми рыбачьими поплавками, выкрашенными в стальной цвет с прикрепленными к ним “рожками” – взрывателями. Тем самым складывалось впечатление, что разыгравшийся в море неделю назад шторм сорвал с якорей и минрепов минное поле и выбросил двухсоткилограммовые мины на берег, а часть загнал в бухту.
Любой командир, получив подобные данные от своей разведки, не стал бы рисковать и высаживать десант в темное время суток, опасаясь больших потерь в людях и плавсредствах. На это и был весь расчет Роттенау, Штюбе и Нортона: главными в их теперешнем положении были выигрыш во времени, консервация техники и спасение людей. Задачу же сегодняшнего дня они выполнили – лодка разгружена и ушла выполнять новую задачу, а свидетели никогда больше ими не будут.
… Морской охотник МО-17 под командованием старшего лейтенанта Вахтанга Геловани, выполняя противоартиллерийский маневр, вышел на самый правый фланг морской десантной группы. Обе пушки охотника били по огневым точкам немцев, заглушая все вокруг и освещая вспышками выстрелов лица тридцати пехотинцев, которые полусидя, полулежа держались за всевозможные выступы рубки и палубы корабля, стремясь не сорваться в холодное Балтийское море.
Вдруг на командирском месте ходовой рубки загорелся бледно синий сигнал дежурного гидроакустика.
“Что ему еще надо, не до него сейчас”, – подумал Вахтанг, потому что как раз в это время немецкие батареи засекли обходной маневр группы советских катеров и перенесли на нее свой огонь. Но лампочка продолжала настойчиво мигать. Командир снял заглушку с переговорного устройства и, стараясь перекричать выстрелы корабельных пушек, резко бросил в трубку:
– Что там случилось, акустик?!
– Пеленг двенадцать, дальность сто пятьдесят кабельтовых, шум винтов подводной лодки. Товарищ командир, лодка уходит в открытое море вдоль побережья.
– Не понял! – крикнул Геловани.
– Слышу винты немецкой подводной лодки по пеленгу двенадцать на удалении сто пятьдесят кабельтовых, уходит по направлению в открытое море, – четко доложил акустик.
“Какая здесь еще может быть подводная лодка, все море и берег усеяны минами. Наверное, разрывами снарядов оглушило немного, вот и ошибся гидроакустик, принял бурлящий воздушный след от разорвавшихся снарядов в морской глубине за шум винтов. Такое бывает”, – подумал командир охотника, а акустику приказал:
– Лодка никуда не уйдет, быстро высадим десант, на обратном пути поищем. Но все равно, будь внимателен, как бы торпеду в борт не получить, кто его знает, что она здесь делает. Радист, радиограмму в штаб дивизиона: “В квадрате 38—80 слышу шум подводной лодки. прошу Ваших указаний! Командир семнадцатого”.
Бавария, Федеративная Республика Германия (девяностые годы)
… Лежащий на полу молодой человек очнулся и приподнял окровавленную голову. Послышалось шуршание полиэтиленовой пленки, расстеленной предусмотрительными «хозяевами» под ним, чтобы кровь не испачкала пол. Мутными от боли глазами он осмотрел помещение, в котором находился.
В комнате царил полумрак, и ничего нельзя было разобрать, но парень всем телом ощутил, что он здесь не один. Молодой человек приподнялся на руках. Голова еще немного кружилась, и маленькие молоточки все еще продолжали бить в виски.
События прошедших дней медленно проплывали перед глазами.
«Надо же было так глупо попасться! Учили, учили, а все без толку! Знать бы только, где я и знают ли о моем положении ребята!» – мигом пронеслось в мозгу, и вдруг позади себя он услышал мягкий тихий звук работающего поблизости электродвигателя и шуршание резиновых колес по полу.
Парень резко на одном колене повернулся лицом к еще не видимому, но вероятному противнику.
Луч мощного фонаря или фары ослепил и на мгновение заставил зажмуриться.
– Ну, что, дорогой мой камрад, добились Вы своего? – утвердительно произнес неизвестный обладатель фонаря по-немецки. Голос был скрипучим, старческим, но фраза прозвучала громко и отчетливо, как будто говоривший хорошо знал, что находившийся перед ним человек немецкий язык знает, но не имеет достаточной разговорной практики.
– Что я должен был добиться? И с кем я имею честь разговаривать? – вежливо до неприличия в данной обстановке вопросом на вопрос ответил юноша на таком же четком немецком.
– Как что? Вы хотели увидеть, а может быть и побывать в этом помещении или точнее сказать комнате? Сейчас Вам представится такая редкая, данная не каждому обыкновенному смертному возможность! Пожалуйста, Юрген, включите верхний свет, – отдал тот распоряжение.
Свет начал зажигаться медленно, как в кинотеатре после просмотра фильма.
Юноша затаил дыхание.
Тысячи, десятки тысяч янтарных зайчиков от света верхней хрустальной люстры возникли и становились все более яркими по мере увеличения напряжения в лампочках.
Да, это было то, что он искал. Это была та самая Янтарная комната, когда-то подаренная немецким королем Фридрихом Вильгельмом Первым (Фридрихом Завоевателем) русскому царю Петру Первому (Великому).
За созерцанием всего этого великолепия парень совершенно забыл, где и по какому поводу он находится. Медленно поворачиваясь и с трудом отрывая глаза от мозаичных панно и картин, искусно инкрустированных колонн, он увидел говорившего с ним минуту назад человека.
Перед ним в инвалидной коляске сидел древний старик, и можно было удивиться его голосу, который по сравнению с телом выдавал в своем хозяине пожилого, но волевого и сильного человека.
Его костлявые руки, в которых он крепко без малейших признаков старческой дрожи держал стакан с каким-то напитком или лекарством, туго обтягивала прозрачная кожа, усеянная пятнами, – такие же пятна были на шее.
Старик дышал тяжело прерывисто, отпивая жидкость маленькими глотками в паузах между глубокими вздохами. Его тело с тонкими, хрупкими костями давно утратило гибкость. Затрудненное астмой дыхание не позволяло ему повышать голос, и поэтому все вопросы звучали как утверждение.
– Я вижу, Вы немного поражены! Вы, наверное, не рассчитывали так скоро оказаться здесь? Но хочу Вас немного охладить: это не настоящая Янтарная комната из Вашего Ленинграда, а всего лишь достаточно приличная копия. Репродукция, если позволительно так выразиться.