Из девяти родившихся у них детей ко времени смерти сэра Аллана в 1630 году в живых остались пятеро: три сына и две дочери. Супруга пережила его на двадцать девять лет и умерла в доме своей старшей дочери, названной в ее честь Люси.

Эти краткие биографические сведения, излагаемые миссис Хатчинсон удивительно четко и деловито, прекрасно передают пульс социальной жизни английского общества, ритм смены поколений, мозаику личных симпатий-антипатий, наложенную на имущественные отношения.

Всё рассказанное ею о браке родителей, их характерах, внутрисемейных отношениях и отношениях с окружающими подается в восторженных тонах и проникнуто явной идеализацией. Отец Л. Хатчинсон был лейтенантом (комендантом) лондонского Тауэра, и в его обязанности входил надзор за заключенными. Описывая служебную деятельность отца, она постоянно употребляет слова «доброта», «великодушие», «милосердие», «щедрость», «прилежание».

Такие достоинства, как доброжелательность, умение сострадать, проявлять заботу и милосердие, еще более подчеркнуты при описании личных качеств ее матери и ее отношений с окружающими. Л. Хатчинсон сообщает о том, как мать заботилась о заключенных, когда они болели, как помогала им в организации научных экспериментов (эпизод с химическими опытами, затеянными Уолтером Рэли[44]). Возможно, тем самым она старалась противопоставить гуманность сэра Аллана и его супруги поведению тех, кто уморил ее мужа в тюрьме в годы Реставрации.

Еще более восторженно писала она о доброте, разумной заботливости и снисходительности, которую проявлял сэр Аллан по отношению к жене и детям. Отвлеченные отзывы о доброте и заботливости выразительно дополнены несколькими очень краткими, будничными эпизодами. В одном из них упоминается, как родители прогуливаются по цветущему саду, а маленькая девочка следует за ними. В другом месте Люси вспоминает, как интересно было ей слушать взрослые разговоры, когда приезжали гости и организовывались дружеские застолья. Думается, что именно такие штрихи придают описаниям автора бо́льшую достоверность. Возможно, что супруги Эпсли были именно такими или почти такими. Необходимо учитывать, что всё написанное их дочерью предназначалось для поучения и воспитания ее собственных детей и, в перспективе, их потомков. Трудно на основании свидетельств лишь одного источника, каким в данном случае является сочинение их дочери, оценить объективность данных отзывов.

Не менее важно другое: эти словесные портреты показывают читателю, какие человеческие качества автор считала наиболее ценными и важными, какими добродетелями старалась она наделить своих героев. Словесные портреты родителей, созданные ею, полностью соответствуют тем идеальным образам «безгрешного человека», которые были популярны в поэзии времен ее детства: «Молитва – друг ему, / А доброта – доход, / А жизнь – кратчайший путь, / Что к Господу ведет», или «Кто добродетель возлюбил – / Пройдет разливы бурных вод, / Рассеет козни темных сил, – / Он не умрет».[45]

Весьма выразительно миссис Хатчинсон охарактеризовала ситуацию, в которой находилась страна в то время: «Земля пребывала тогда в мире (это было в последние годы правления короля Джеймса), если может быть названо миром тишь и гладь на море, в темных глубинах которого уже зреет ужасная буря».[46] Тут следует отметить два момента. Во-первых, автором совершенно не принимается во внимание ситуация на континенте, где полыхала Тридцатилетняя война, и во-вторых, период двадцатых годов оценивается ею с учетом событий революции, начавшейся двумя десятилетиями позднее.

Краткое описание детских лет дается во «Фрагменте» в виде нескольких идиллических зарисовок. В этом отношении миссис Хатчинсон выражала общую для своих современниц позицию, согласно которой детство и девичество – лучшие, самые безмятежные, самые легкие годы в жизни женщины. Внимание она сосредоточила на вопросах, связанных с воспитанием и образованием детей в семье. Чувствуется, что она полна благодарности родителям, в частности матери, за то, что она позаботилась о том, чтобы дочь одновременно осваивала родной английский и французский языки, и отцу, который разрешил ей учить вместе с братьями латинский. С нескрываемой гордостью сообщает она, что к четырем годам «превосходно читала по-английски», а, начав изучать латынь, опережала в своих успехах братьев, чем вызывала одобрение отца. Кроме освоения языков она получала уроки письма, музыки, танцев и рукоделья. Причем три последних предмета не вызывали у нее энтузиазма.

Огромное значение в семье придавали религиозному воспитанию. И это, судя по всему, связано с влиянием матери, увлекшейся еще в девичестве кальвинизмом. По этой причине Люси-старшая «отдавала предпочтение религиозному образованию перед освоением иглы и клавикордов»,[47] к великой радости Люси-младшей. По большому счету, в девочке формировалась установка на то, чтобы наилучшим образом выполнять свое «светское призвание».

Годы взросления протекали для Люси уже без отца, умершего в 1630 году. Девичество свое она вспоминала без удовольствия. Общество, в котором вращались дамы семьи Эпсли, ценило в женщинах умение выглядеть соблазнительно (см. портреты Ван Дейка), танцевать и музицировать, обильно украшать себя кружевами и бантиками, носить яркие шелка, укладывать на лбу сложный узор кудряшек.

А юная Люси Эпсли любила читать античных философов и писать стихи, но чувствовала себя неуютно среди чужих людей.[48] Интересно, что именно эта непохожесть на окружающих определила ее жизненный путь. Летом 1638 года двор принца находился в Ричмонде, где миссис Эпсли имела дом и куда привезла старшую дочь. После завершения обучения в одной из лондонских судебных корпораций и перед отправлением в большое путешествие во Францию в Ричмонд заехал Джон Хатчинсон, двадцатилетний молодой человек из почтенной семьи. В одном доме он услышал исполнение сонета, который его заинтересовал. Он узнал, что автор сонета – молодая девушка. Информатор охарактеризовал эту девушку очень недоброжелательно, подчеркнув ее замкнутость, неприветливость, необщительность. На основе такой характеристики и состоялось знакомство, которое очень быстро (а по тем временам просто стремительно) завершилось браком.

Портрет Люси Хатчинсон кисти Р. Уолкера

Венчание состоялось 3 июля 1638 года в одной из лондонских церквей. Молодая чета поселилась в Лондоне. Вместе с ними стала жить и матушка Люси Хатчинсон. Освещение этого сюжета несет на себе отпечаток модных в ту пору «прециозных романов»,[49] которым отдавала должное наша героиня. Сама Люси со времени венчания с Джоном Хатчинсоном видела в муже своего Пигмалиона, сформировавшего ее личность, ее взгляды и вкусы. Неслучайно себя она именовала исключительно «миссис Хатчинсон»: фамилия мужа стала для нее основным отличительным качеством, признаком ее индивидуальности.

Все теплые и восторженные слова и определения она использовала при оценке собственного супружества, которое она именовала «маленькой Церковью» и «маленьким государством».

Невольно напрашивается сравнение с другим литературным произведением, написанным в эти же годы. Столь же восторженно писал о брачном союзе Адама и Евы, их жизни в садах Эдема Д. Мильтон в поэме «Потерянный Рай». Совпадает и распределение ролей:

Казалось бы, далее должна последовать тихая, спокойная жизнь. Молодая семья вела размеренный образ жизни. Оба супруга из «хороших семей», материально обеспеченные и имеющие перспективы улучшения положения в будущем, поскольку Джон был старшим сыном. Выразительно выглядит описание повседневных занятий молодой Люси: сидя в комнате, где учитель занимается с детьми, она спокойно переводит «О природе вещей» Лукреция.