Девочек учили читать; учить их письму считалось своего рода излишеством, допустимым, но необязательным. Однако умение писать могло пригодиться в повседневной жизни женщинам из среды джентри или аристократии для того, чтобы успешнее исполнять обязанности помощницы мужа и хозяйки поместья.
Стоит отметить еще одно обстоятельство: в протестантских странах верующие были лишены такой психологической отдушины, как исповедь. Понять себя, определиться в своих отношениях с Богом и людьми можно было только в беседе с самим собой. Людьми овладела потребность высказаться, поделиться своими мыслями, поучить и просветить, разобраться в собственных чувствах, поступках, настроениях, обменяться информацией, зафиксировать некие полезные и интересные сведения.
Некоторые из женщин не только овладевали навыками письма, но и стремились запечатлеть свои переживания и впечатления на бумаге. В женских дневниках отражался «женский мир» (домашние дела, воспитание детей, религиозные искания, медицинские и косметические рецепты, описание семейных торжеств[16]), но определенное место также занимали впечатления от того, что происходило в «большом мире» (отголоски военных действий, политических конфликтов, обычно в масштабе своего графства). Среди авторов таких дневников изредка появлялись и представительницы «низов» общества.[17]
Середина XVII века считается самым беспокойным периодом в английской истории Нового времени. В 1640 году давно назревавший конфликт между центральной властью, претендовавшей на сохранение абсолютистских полномочий, и парламентской оппозицией, выражавшей потребности формирующихся предпринимательских кругов, вылился в открытое противостояние. К осени 1642 года началась Гражданская война.[18]
Период гражданских войн 1640-х годов стал своеобразным рубежом, который ознаменовал резкое увеличение числа женских сочинений. Факт этот как-то затерялся в общей суматохе «памфлетной войны», охватившей английское общество в это время. Обстоятельства времени (военная разруха, безработица, потеря близких) вынуждали выйти из состояния «женского безмолвия», увеличивали число и расширяли круг пишущих женщин.
Самыми известными примерами публичного обращения женщин к властям и обществу с печатным словом стали прокламации, представленные в парламент в разгар Гражданской войны депутациями горожанок Лондона. Женщины были обеспокоены политическими проблемами в связи с ростом экономических трудностей. Беседовал с женской делегацией, возглавляемой женой пивовара Анной Стэгг, самый авторитетный на тот момент лидер палаты Общин, Джон Пим – «король Пим», довольно резко посоветовавший петиционеркам больше заботиться о чистоте их чугунков и плошек.
Спустя несколько лет, весной 1649 года, когда Англия пережила бурный подъем выступлений, проходивших под лозунгами политических левеллеров (уравнителей), группа женщин представила в парламент петицию в защиту незаконно арестованного властями лидера левеллеров Д. Лильбёрна. Авторы издания «История женщин на Западе» полагают, что в этой петиции присутствует требование политических прав: «Обосновывая свою петицию, эти женщины удивительным образом сочетали традиционную аргументацию “слабого пола”, нуждающегося в помощи, с новыми требованиями о предоставлении им политических прав».[19]
Ко времени завершения этого беспокойного периода, включавшего в себя гражданские войны, кратковременное существование республики и режим военной диктатуры-протектората (1640–1660), а также реставрацию королевской власти, очевидным становится наличие новой ситуации – «пишущая» женщина стала фактом культурной жизни английского общества.
Написанное женщинами в этот период следует разделить на две неравные части: то, что писалось для себя и близких, и то, что предназначено было для публикации. К первой части можно отнести письма, дневники, воспоминания, разного рода памятные заметки по ведению хозяйства, ко второй – весьма немногочисленные памфлеты, трактаты, стихотворные произведения, романы, пьесы. Литературные опыты англичанок, пришедшиеся на период революционных потрясений, связаны были с теми сферами, которые были им наиболее близки: духовно-религиозная жизнь и то, что условно можно назвать «семейным кругом», – судьба их близких, в первую очередь детей и мужей. Примером первого рода может служить появление в 1622 году поучений детям, написанных графиней Линкольн.
Попытки женщин выразить себя в творчестве воспринимались обществом снисходительно. Если сочинение было слабым, то это рассматривалось как доказательство женской ущербности, в противном случае – если сочинение было хорошим – под сомнение ставилось авторство. Одна из современниц так высказалась о женском творчестве: «Увы! Женщина, взявшаяся за перо, / Посягает на права мужчин».[20] Неудивительно, что женщины предпочитали писать «в стол», не стремясь публиковать свои работы. Примечателен здесь сам факт литературного труда как формы самовыражения. Что касается опубликованных женских сочинений, то их появление объясняется чаще всего ситуацией, когда мужчина, супруг и повелитель, поощрял творческие поиски своей жены. Был и другой вариант: житейская необходимость содержать себя вынуждала женщин писать и публиковать свои сочинения, становиться профессиональными писательницами.
Особое место среди сочинений, написанных дамами, взявшимися в те годы за перо, стоит отвести двум биографиям участников революционных событий, представлявших два противоборствующих лагеря. Авторами этих биографий были жёны, точнее, на момент написания – вдовы этих людей. В начале XIX века, рассуждая о литературном труде и природе гениальности, об этом явлении упомянул Д’Израэли: «Жёны военных людей… делались даже повествовательницами подвигов своих мужей».[21] Судьбы двух «повествовательниц», Л. Хатчинсон и М. Кавендиш, заслуживают отдельного внимания – так хорошо они высвечивают духовную жизнь времени, так колоритны и так контрастны две эти личности. Примечательно, что в первом случае повествование было предназначено для домашнего круга, а во втором было опубликовано.
Открывает галерею портретов интеллектуалок Нового времени история Д. Пайел, жившей в XIV веке, то есть в хронологических рамках другой исторической эпохи. В биографии этой женщины было одно обстоятельство, некоторым образом роднившее ее с теми, кто отдавал свои силы, время и средства интеллектуальной деятельности. Эта типичная богатая горожанка уделила много внимания тому, чтобы открыть учебное заведение. Да, она выполняла волю покойного мужа, но делала это добросовестно и усердно, проявляя бескорыстие, редко свойственное людям ее сословия. Знакомство с ее судьбой (о том, что представлял собой ее характер, можно только догадываться) позволяет лучше прочувствовать различие между женщинами разных эпох в их отношении к знаниям и творческой деятельности.
Джоан Пайел: судьба лондонской горожанки XIV века
Представления о том, что такое мужчина и что такое женщина, каковы должны быть отношения между ними, являются продуктом культурно-исторического развития социума. Следовательно, гендерные модели «конструируются» обществом, предписываются институтами социального контроля и культурными традициями.[22] Общество Средневековья представляло собой социум, в котором господствовал деятельный мужчина и не допускалась активность женщин в какой бы то ни было сфере. Однако такое неприятие женской активности не означало, что они действительно были к этим делам непричастны.[23]
Реалии жизни далеко не всегда укладывались в прокрустово ложе общественных установок и нормативов. Это наглядно доказывает судьба одной из горожанок Лондона, женщины хотя и не знаменитой, но выдающейся в своем роде, – Джоан Пайел (Joan Pyel, ок. 1335–1412), супруги, а затем вдовы торговца предметами роскоши Джона Пайела, столичного мэра, шерифа, олдермена на протяжении конца 60-х – начала 80-х годов XIV века.
