Единственная надежда оставалась на связи бывшего премьер-министра, которого мэр заманил к себе в партию. Экс-разведчик Максимыч обязан был придумать нестандартный ход, который оставил бы с носом всех недругов градоначальника.

Хорошо еще, что Страус сбегать не собирается. Худо-бедно решает наболевшие вопросы, заставляет бизнесменов отчислять денежки в специальные фонды, недавно договорился насчет устранения непокорного Офтальмолога.

Но и на Павлиныча опасно полностью полагаться. Может в любой момент ударить в спину, если мэр ослабит вожжи.

Прудков стиснул зубы.

Никому верить нельзя.

Ни-ко-му!

Даже жене. Она на тридцать лет его моложе, лучше приспосабливается к жизни, сама уже играет во взрослые игры со ставками в десятки миллионов. Никто не может дать гарантии, что ей не надоест жить с пожилым резонерствующим недомерком и она не решит – подыскать себе партию получше. Деньги у нее есть, о делишках Прудкова она знает больше, чем нужно. Возможно, что и папочка с компроматом где-то надежно спрятана…

– Слово предоставляется Генеральному прокурору! – по залу разнесся гундосый голос Строечкина. – Юрий Ильич, по регламенту у вас десять минут.

Московский мэр заметил направленный на него объектив телекамеры и изобразил на лице заинтересованность.

Когда телекамера отвернулась на другую половину зала, Прудков опустил голову и опять погрузился в свои невеселые мысли.

Владислав прокрался вдоль стены до угла дома и одним глазком выглянул из-за несущей балки.

В трехстах метрах от него колыхалась полускрытая деревьями толпа. Слов выступающих было не разобрать, но демонстранты раз в минуту разражались одобрительным гулом, – по всей видимости, после удачных, с точки зрения оппозиции, пассажей против действующего Президента.

Электрики перекурили, поболтали о каких-то своих делах и вновь неторопливо занялись рутинной работой.

Лысоватый протянул из кузова микроавтобуса толстый провод и спустил его в колодец.

Рокотов вернулся на исходную позицию.

«Либо изменено время покушения, либо я что-то недоглядел… Кроме строителей, электриков, ментов и митингующих, здесь больше никого нет. Себя не считаем. Работяги заняты делом, им не до акции протеста. К тому же они скучковались на той стороне здания… Ремонтники копаются в люке и не имеют физической возможности причинить кому бы то ни было вред. Хотя их микроавтобус вроде подходит по цвету и марке. Курбалевич говорил о „Газели“ серого или грязно-белого цвета. Но таких машин в Минске тысячи. Не будем забывать и о возможности перекраски. Да и нет смысла ставить мощную радиостанцию или „глушилку“ на самой площади. Автомобиль может располагаться и в километре отсюда… Менты отпадают, это я уже просчитывал. Остаются демонстранты. Однако сей способ уж больно туп. Для подобного теракта не надо было нанимать Кролля и компанию. Ни один уважающий себя профессионал не станет подвергать себя опасности быть блокированным в толпе. Это азы. Профи постарается держаться как можно дальше от места события… Итак, какие еще предположения? В принципе можно навести на трибуну лазерный маркер и шарахнуть управляемой ракетой. Технически сие осуществимо, но практически… Для подобного требуется самолет, который не пропустит местная ПВО. Радиоаппаратурой с земли локаторы из строя не вывести. Наземная установка? Бессмыслица… Если б у Кролля был ракетный комплекс, то ему совершенно не нужно было бы городить весь этот огород со стоматологом и набором группы. Достаточно двух человек. Оператор и наблюдатель, сообщающий о приезде цели. Ракету можно пустить из пригорода, мощности заряда хватит, чтобы смести всех. Но ракета является крупногабаритным объектом, который сечет та же ПВО. И о движении ракеты в направлении центра столицы обязательно сообщат службе охраны. Даже если подлетное время две-три минуты, Батьку успеют увести в бункер. Или просто в здание, что лишает террористов уверенности в успехе покушения… Да уж, дурацкая ситуация. Что ни возьми, все слишком зыбко. И тем не менее у Кролля есть способ решения задачи. Только вот я его не знаю…» Владислав выбрался из-за кучи стекловаты и продвинулся к сложенному в углу штабелю досок.

Старший личной охраны захлопнул за Президентом дверцу ЗИЛа и уселся на переднее сиденье рядом с водителем. Лимузин мягко тронулся с места, выехал за ворота резиденции и в сопровождении трех черных «волг» помчался в сторону проспекта Машерова.

Лукашенко взял листочки с подготовленными тезисами речи и принялся их просматривать. Во время выступления такой возможности у него не будет. Придется говорить без бумажки. В противном случае его обвинят в неуважении к митингующим, стремлении «заболтать проблему», плохой памяти и еще в десятке грехов.

Оппозиции только повод дай.

Любое действие Батьки обязательно представляется с негативной стороны. Не так посмотрел на кого-то – значит, «готовит расправу», оговорился или употребил в прямой речи не тот падеж – объявляют «малограмотным», изгнал из правительства неумеху – «свел личные счеты», посадил ворюгу – «реализует диктаторские замашки», отказался общаться с каким-нибудь журналистом – «зажимает свободу слова». Реальное положение дел никого не интересует.

Вроде бы и привыкнуть Президент за столько лет должен был, ан нет, не смог. Все равно переживает, старается успокоить общественное мнение, вызвать на нормальный диалог. И каждый раз получает оплеуху.

Батька понимал, что оппозиционеры несамостоятельны, пляшут под дудку тех, кто оплачивает их деятельность, и если Худыко, Вячорка, Се-ревич, Богданкович и прочие попробуют сделать хоть шаг в сторону от намеченной линии, то их просто лишат источников дохода. Но Президента не покидала все же надежда найти консенсус с наиболее неангажированной частью оппозиции. Ведь многие люди пошли в «Народный фронт» и в «Хартию-98» не потому, что не любили Лукашенко, а по причине извечного недоверия к власти. Батька хотел объяснить им, что государство не имеет цели подавления народа и у каждого есть возможность реализоваться. Нужно лишь соблюдать разумные правила и не мешать жить другим.

Однако все слова Президента тонули в болто-логии лидеров оппозиции и сочувствующих им журналистов. Крайне редко кто-то из «акул пера и объектива» подходил к событиям в Беларуси непредвзято. В основном все сводилось к воплям о «карателях из КГБ», «реставрации социализма» и прочих малоприятных вещах. Российские коммунистические газеты со своими «акциями в поддержку» только вредили. Ибо «верные ленинским принципам» издания были примитивны, косноязычны и вызывали у нормального читателя лишь раздражение.

А еще их втайне финансировали некоторые западные спецслужбы. Расчет у разведчиков из славянских центров был прост: подпитка прокоммунистических СМИ позволяла дискредитировать любую патриотическую или национальную идею. Коммунисты всегда яростно бросались на амбразуру, когда речь заходила о чем-то значимом, и, соответственно, отпугивали от реализации полезных идей девяносто процентов населения, которым не хотелось выступать единым фронтом с придурками из КПРФ, РКРП и прочих красно-розовых организаций.

Батька дочитал тезисы, сложил листки в аккуратную стопку и прикрыл глаза. Перед выступлением ему надо было немного расслабиться.

Влад перевалился через подоконник, присел на корточки, поправил плоский рюкзачок, в котором находились моток прочного троса, шило и другие полезные мелочи, и гусиным шагом преодолел несколько метров по лесам, прячась от посторонних глаз за ограждением из досок.

Лег на живот и посмотрел сквозь щель вниз.

На огороженной забором площадке не было никого, кроме ленивого полусонного пса.

Ответственный за приготовление пищи торчал в бытовке, прораб полчаса назад уехал на грузовике в трест, остальные работяги скребли и стучали по противоположной стене дома.