Серевич также не был силен в истории, и материал ему понравился.

– Эта и эта, – наконец решилась Прутько, отложив два листа.

– Вот и хорошо, – газетчик сгреб остальные в портфель. – Сейчас сделаем ксерокопии, и я поеду к Вячорке.

Девяностокилограммовое тело в два прыжка преодолело расстояние от толпы до спокойно стоящего Владислава и попыталось сходу пырнуть его ножом.

Направленного на себя оружия Рокотов не любил.

Здоровяк сделал очередной шаг, клинок пошел снизу вверх, и тут биолог скользнул под вытянутую руку, перехватил нападавшего за брючный ремень, развернулся и перебросил оппозиционера-хулигана через себя.

Энергия поступательного движения нетренированного тела была столь велика, что грузный юноша взмыл в воздух на добрых два метра, пролетел пяток шагов вперед ногами и в положении «на спине» обрушился вниз. При этом он болтал враз ослабевшими четырьмя конечностями, напоминая большую лягушку.

Ожидаемого глухого удара о землю, который в самом худшем случае мог закончиться отбитыми внутренними органами и легкими переломами, не случилось. Вместо этого распластанное тело со всего маху налетело на торчащую из земли ржавую трубу трехсантиметрового диаметра, ранее бывшую частью металлического ограждения детской площадки.

Раздел старинной воинской игры «вьет-во-дао», посвященный захватам и броскам с последующим приземлением противника в точно означенное место, удавался Владиславу особенно хорошо.

Неровно обрезанная, с торчащими заусенцами труба пробила легкую ткань футболки, разодрала в клочья спинную мышцу здоровяка, перерубила позвоночник, рассекла предсердие и вышла через грудь. Хруст ломающихся ребер слился с хрипом неудачливого владельца холодного оружия. Умирающий забился в конвульсиях, изо рта у него хлынула алая кровь, и он съехал по трубе до самой земли, оставляя на ржавой поверхности металлического цилиндра густую бурую слизь и мелкие осколки кости.

Толпа оцепенела.

Рокотов не стал ждать, когда товарищи убитого выйдут из ступора, и помчался прочь, в направлении хлипкого деревянного забора, окружавшего какие-то ангары.

Спустя четверть минуты после его стремительной ретирады позади раздались крики и топот ног.

Биолог припустил еще пуще, перемахнул через несколько скамеек, домчался до забора и с облегчением увидел, что поверх него никто не удосужился натянуть ни колючей проволоки, ни сигнального провода. Он подпрыгнул, подтянулся на руках и перевалился за ограду, успев бросить взгляд на преследователей.

Плотная кучка оппозиционеров отставала всего на сотню метров.

– …Мы совершенно точно подсчитали ущерб, который нанесен Латвии во время совет-ско-русской оккупации, – Витаутас Лансбергис гордо посмотрел на собравшихся в пресс-центре литовского сейма журналистов. – Компенсации семьям репрессированных, репарации за использование зданий, заводов и природных ресурсов, незаконное завладение нашей собственностью за рубежом и возмещение морального ущерба. Голосование прошло без единого воздержавшегося и единогласно «за». Если Москва не выплатит эти деньги в течение пяти лет, мы обратимся в международный суд и будем требовать ареста всего имущества России в Европе и США. Но думаю, что в Кремле до этого доводить не захотят.

– Так какова же общая сумма иска? – спросил корреспондент «Аргументов и фактов».

– Четыреста семьдесят шесть миллиардов долларов на сегодняшний день. Сумма может быть скорректирована, если появятся новые данные о преступлениях оккупантов…

Несмотря на декларируемую уже почти десять лет полную независимость Литвы от влияния России, Лансбергис был вынужден говорить по-русски. Иначе его не поняли бы девяносто процентов журналистов. Как российских, так и иностранных. Литовский язык никакого интереса для мировой филологии не представляет, а подавляющее большинство жителей Запада вообще не знает, что он существует в природе. Девяносто девять американцев, французов или немцев из ста ничтоже сумняшеся ответят, что в Литве говорят по-русски или по-фински. И очень удивятся, если им сообщат, что эта маленькая прибалтийская страна имеет свое наречие.

Аналогичная ситуация существует и по отношению к латышскому, эстонскому и другим нераспространенным языкам. Во многих, даже европейских, странах нет ни одного специалиста, который бы мог понять приезжего прибалта, если тот не знает английского или русского.

И поэтому парламентариям стран Балтии приходилось наступать себе на горло и давать интервью на языке «ненавистного оккупанта». Они, конечно, старательно имитировали акцент, поминутно сообщали журналистам, что не поняли вопрос, так как «плохо гофорят по-русски», и вызывали презрительную усмешку у все понимающих «акул пера».

Однажды хохмачи-корресцонденты скинулись по двадцать долларов и непосредственно перед пресс-конференцией вручили тысячу «президентов» непримиримому литовскому националисту, пробивавшему в парламенте закон о полном запрещении центров «чужеродной» культуры. Деньги были переданы с одним условием – отвечать на вопросы по-русски и не выпендриваться.

Эффект превзошел все ожидания.

Разбогатевший на штуку баксов националист временно утратил свой акцент, говорил бодро и образно, веселил собравшихся еврейскими анекдотами и даже согласился налоследок спеть со всеми «Катюшу». Правда, при выключенных телекамерах. Националисту пошли навстречу, и его голос влился в общий хор. У литовца оказался на редкость приятный баритон, его долго хвалили, поднесли граненый стакан водки, и он по собственной инициативе исполнил гимн Советского Союза. Выяснилось, что до вступления в «Саю-дис» нынешний апологет лесных братьев заведовал культмассовым сектором в одном из райкомов комсомола города Клайпеды. Через полчаса опьяневший литовец уже орал «Не прощу Горбатому развала СССР!» и виртуозно матерился.

В общем, повеселились на славу…

– Сколько-сколько? – переспросил корреспондент «АИФа».

– Четыреста семьдесят шесть миллиардов, – Лансбергис сложил на выпирающем животике пухлые ручки.

– А харя не треснет? – тихо сказал посланец «Нового Петербурга».

Парламентарий сделал вид, что ничего не расслышал.

– Но как вы вывели эту цифру? – в середине зала поднялся хриплоголосый и небритый ведущий программы «Однако».

– Это просто. Наши специалисты провели полный обсчет согласно международным правилам.

– Каким, однако, правилам? – в голосе телеведущего появились язвительные нотки.

– Вы можете обратиться с этим вопросом к специалистам, – отрезал Лансбергис.

– А какие-такие заводы находились на территории Литвы до так называемой оккупации? – ядовито поинтересовался очкарик из «Нового Петербурга». – Вы же все промышленные товары импортировали. И сие общеизвестно.

– Это провокация и ложь! – наставительно заявил Витаутас. – У Литвы была развитая промышленность, которую разрушили специальные отряды НКВД. В дооккупационной Литве было все! Металлургия, нефтехимия, приборостроение… – закончить свое выступление парламентарию не дали.

– Нефтехимия?! – заржали непочтительные журналисты.

– Приборостроение?!

– А нефть откуда?! Из канализации?!

– Покажите нам хоть одну литовскую домну!

– А в космос вы не летали?!

– Литовские микросхемы – самые большие в мире! – загоготал корреспондент «Нового Петербурга» Юра Нерсесов. – Я так статью назову!

– Да мы даже автомобили производили! – истерично выкрикнул потерявший всяческую осторожность Лансбергис. – И еще…

Остальные его слова потонули во взрывах хохота.

Рокотов добежал до полуоткрытой двери длинного деревянного барака и юркнул внутрь.

В помещении длиной в полсотни и шириной около двадцати метров стояли штабеля бочек и картонных коробок. На стеллажах вдоль стен выстроились батареи бутылок с растворителями и жестяные банки краски, эмали и олифы. По периметру на высоте трех метров шла довольно широкая балюстрада, куда вели четыре приставные лестницы и пологий пандус. На балюстраде тоже что-то стояло.