— Я обходился бы с ней с тем же уважением, которое я выказываю Вашему Величеству, и по той же причине.

— И что это за причина?

— У Вашего Величества есть возможность стать великой — по-настоящему великой. Я видел, как вы обходитесь с дипломатами, слышал разговоры с подчиненными, и даже теперь, когда Ваше Величество считает, что с ней обходятся неправильно, не так, как надо обходиться с Императрицей, Ваше Величество пытается контролировать свой гнев и быть честной и справедливой, не обращая внимания на брошенный ей вызов.

— Ваше Величество, — продолжал он, — почему вы так несправедливо обошлись с моим другом Пэлом? Я знаю его почти девятьсот лет. Он никак не мог совершить преступление, в котором вы его обвиняете.

— Это вы так думаете.

— Я настаиваю на этом.

— Вы спорите со мной, не соглашаетесь со мной, и называете это уважением?

— Да.

— Если вы так меня уважаете, почему год назад вы ушли с моей службы?

— Потому что тогда я слишком страдал, из-за по личных переживаний, и не был в состоянии видеть вещи так ясно, как сейчас. Я знаю, что ошибался; ошибался и не был в состоянии удержать Ваше Величество от поступков, не подобающих настоящей Императрице.

— То есть теперь вы собираетесь учить меня править, Капитан?

— Ни в коем случае, Ваше Величество.

Кааврен, уступая одной из тех неподдельных вспышек, рожденных его сердцем, обошел вокруг стола, оказавшись так близко к Ее Величеству, что почти касался ее платья, снял свою шляпу, встал на колени и посмотрел на нее сверкающим взглядом. — Ваше Величество, я потерпел поражение как солдат, иначе Тортаалик был бы жив. Я потерпел поражение как отец, иначе мой сын был бы под моей крышей. Но я никогда не давал повод усомниться в моей верности Императрице или моим друзьям — эта верность, вместе с моей любовью к жене, это все, что у меня есть.

— Я не собираюсь учить мою Императрицу, как надо править. Но я слишком много времени провел при дворе, на поле боя или сражаясь на дуэлях, чтобы не узнать большое сердце; а большое сердце не в состоянии лгать. Ваше Величество, я хочу только служить вам — и делать хоть что-нибудь, чтобы, хотя бы частично, искупить свою вину. Но как я могу жить дальше, если допущу, что мой друг будет обесчестен, и, тем самым, разрешу моей Императрице обесчестить саму себя, если я могу помешать этому? Или, даже если я не смогу, то как я могу не попытаться сделать это. Да, задача невыполнима, но я не могу отказаться от попытки, особенно если мое сердце говорит мне, что это необходимо сделать.

Кааврен умолк и склонил голову, закончив свою замечательную речь. После некоторого раздумия Ее Величество села и, охватив руками голову, несколько минут молчала. Наконец она сказала, — Капитан, вы действительно считаете, что ваш друг не мог выдать тайну, которая была ему доверена?

— Скорее, Ваше Величество, Орб обманет ваше доверие, чем Пэл.

— Но тогда, как это могло случиться?

— Ваше Величество, я ничего не знаю о тайне, которая вышла наружу, или о том, как это случилось; я знаю только то, что Пэл не может отвечать за это; так кончик моего меча не может вонзиться в руку, которая его держит, и по той же самой причине: Он не может согнуться, не сломавшись.

Какое-то время Ее Величество не произносила ни слова — Кааврену даже показалось, что сам Особняк затаил дыхание; он не осмеливался поднять глаза, чтобы посмотреть на цвет Орба, но просто ждал.

Наконец Ее Величество прервала молчание, — И тем не менее, — сказала она, говоря спокойным тоном, как бы сама с собой, — трудно допустить, что произошла ошибка, ведь он был так зол, поэтому…

— Быть может ханжество, Ваше Величество?

Бледная улыбка появилась на лице Ее Величества. — Точно.

— О, Ваше Величество! Если вы способны так поступить, это еще один признак вашего грядущего величия. Я точно знаю это, потому что такой поступок находится далеко за пределами моих сил.

— Как, вы? Я не могу себе представить, что вы станете ханжой, Капитан.

— Вы не слышали, как я разговаривал со своим сыном, Ваше Величество.

Императрица кивнула. — Так тому и быть, как ваша Императрица я должна подавать хороший пример. Встаньте, Капитан. Идите и пришлите ко мне вашего друга; я хочу поговорить с ним.

— Ваше Величество, прежде, чем я уйду, могу ли я осмелиться еще на одну нахальную просьбу.

— И какую, Капитан?

— Могу ли я поцеловать руку Вашего Величества?

Зарика слегка улыбнулась и протянула свою совершенную белую руку, — Вот она, Капитан. Идите и приведите мне вашего друга.

Кааврен почтительно коснулся губами предложенной руки, потом встал, поклонился, повернулся и вышел из комнаты, так и не подняв глаза, чтобы не встречаться со взглядом Ее Величества. Оказавшись за дверью, он опять надел шляпу и, войдя в столовую сказал, — Пэл, я думаю, что Ее Величество хочет сказать вам пару слов.

Пэл взглянул на Кааврена и, прочитав на его лице следы тяжелого испытания, через которое прошел его друг, сильно сжал руку Тиасы.

— Мой друг… — начал он.

— Нет, нет. Ее Величество хочет видеть вас. И, Пэл, в ней есть как доброта, так и, я верю, величие.

Не говоря ни слова, Пэл отправился в приемную, где его уже ждал Брадик, впустивший его внутрь. Пэл подошел к Ее Величеству и поклонился.

— Ваша Доверительность, — сказала она. — Моя совесть больно ранит меня; я была несправедлива к верному слуге.

— Я перевяжу ваши раны, сир, — сказал Пэл, опять кланяясь, как если бы ничего необычного не случилось.

Таким образом Герцог Гальстэн, несмотря на хитроумные и злокозненные планы Каны, Гриты, Хабил и Иллисты, остался в Особняке Уайткрест, пока войска Каны приближались к столице.

Нам еще не случалось упоминать Кираамони э'Баритт, и, на самом деле, мы не собираемся потратить на нее много времени, но, упомянув ранее почти мгновенно созданные Фентором фортификации вокруг того, что впоследствии стало Черным Замком, будет в высшей степени справедливо отметить, что именно эта достойная особа, одна из по-настоящему великих военных инженеров того времени, руководила постройкой укреплений вокруг Адриланки. В распоряжении Кираамони было, правда, намного больше людей и материалов для работы, но, тем не менее, времени у нее было намного меньше.

Ее работа вызвала немало удивления, тем более что жители Адриланки ничего не знали о цели этой внезапной стройки и терялись в догадках, что именно будет построено — Графиня Уайткрест и Императрица, обе сознавали, насколько губительна может оказаться паника в городе и в какой степени она будет работать на Кану — и, действительно, есть некоторые основания верить, что подстрекательство к беспорядками и социальному бунту было частью его плана.

Как печально, что так многие из тех, кто изучает военную историю (и как жаль, что так многие из тех, кто пишут ее) не придают такого большого значения эффективности. Если бы всякая битва, проигранная из-за бездарных действий штаба, медленных коммуникаций и плохого действия тыловых служб, была бы выиграна, мы бы жили в совсем другом мире, в котором даже холмы и реки были бы в других местах! Но если любители военной истории не знают об этом, то мы можем поблагодарить Сетру Лавоуд, которая прекрасно это знала, а также знала и квалификацию тех офицеров, которых пригласила к себе в штаб: Кираамони организовала подвоз материалов, рабочих и подготовительные работы с такой эффективностью, что прошло не больше трех часов после получения ей инструкций, а фургоны были уже собраны, лошади запряжены, лопаты, молотки, гвозди и древесина реквизированы, планы готовы, и нагруженные фургоны быстро покатили к месту назначения, в то время как команды строителей, с лопатами в руках, уже начали копать.

Вот те три дороги, которые Сетра считала наиболее вероятными для атаки: Старая Западная Дорога (также называемая Хартрской Дорогой), Нижняя Дорога Кейрона и Дорога к Северной Переправе. Вдоль каждой из них в порясающе короткое время — пятьдесят два часа после получения приказа от Главнокомандующей — были выстроены две маленьких, деревянных, но очень удобных для обороны крепости. В каждой из них находились запасы копий и отряд солдат, умевших пользоваться ими; кроме того там была еда, вода, туалеты, конюшни и немного корма для лошадей кавалерийских частей Империи. Стоит, мимоходом, упомянуть, что одна из этих крепостей, хотя и в достаточно измененном виде, существует и сейчас: любой, кто когда-либо бывал в гостинице Крепость на Старой Западной Дороге, теперь должен понять, почему у нее такая странная форма.