- Он приезжал с Наташей! – негодующе-горестно пробормотала Лиза. – Упрашивал меня, притворялся… хотел снова тиранствовать надо мной, подчинить своей власти, а снаружи у дверей его ждала эта мерзавка. Это уж слишком… а я чуть было не растрогалась и не простила его! – Лиза как-то сразу обмякла, и долгое время стояла неподвижно, закрыв лицо руками. Она больше не плакала и не всхлипывала. Ее любовь билась в агонии, а на душе было так горько, что казалось, что на грудь давит свинцовая плита. К горечи примешивался глухой гнев, украдкой прокравшийся в душу. Казалось, Лиза окаменела навсегда, но ее вернул к жизни плач ребенка.

- Надя, – обратилась она к подруге, – прошу тебя, больше никогда не упоминайте при мне Александра…

Федор и Кумазин пили, сидя в маленьком салоне. Граф считал, что им пора возвращаться в Петербург. Федор тоже понимал, что оставаться здесь бессмысленно. Нужно было подождать какое-то время, прежде чем идти к Лизе и просить ее руки. Она должна была оправиться от потрясения и понять, что жизнь продолжает идти своим чередом. Боль не могла вечно властвовать над ней, и он готов был ждать, сколько потребуется. К тому же Дмитрий сообщил, что император отправлялся в путь на следующий день, и предложил им присоединиться к свите. Не спрашивая Лизу, но догадываясь, что ей, вероятно, не хотелось бы ехать среди шума и веселья императорского двора, мужчины решили, что Федор и новоиспеченный штабс-ротмистр поедут вместе с государем, а Лиза и чета Кумазиных доберутся до Петербурга сами.

Ближе к вечеру Лиза поговорила с братом, и тот сказал ей, что Наташу Маслову арестовали: она угодила в свою же ловушку, приехав в Киев искать князя.

- Но кто же тогда сидел с князем в экипаже? – не скрывая волнения, спросила Лиза.

- Не знаю, солдаты говорили, что с ним была старушка и еще какой-то худощавый, бледный господин.

- Это Катя и доктор, Лев Ильич! – облегченно выдохнула Лиза, будто с ее души свалился тяжкий груз. – Митя, а что будет с Наташей? – спросила она, взглянув на брата.

- Ты и сама можешь догадаться: сошлют на каторгу. К таким особам закон суров – не помилуют. Та же участь ждет и Марфу.

- А если я заберу назад свое обвинение, это ей поможет?

- Конечно.

- Митя, я хочу, чтобы Марфу, Наташу и Магола выпустили на свободу, всех троих. Марфу задержали после того, как она получила несколько тысяч рублей... Магола снова посадили после того, как он обманул Федора... теперь пришла очередь Наташи... Против бродяг я ничего не имею: из-за жажды денег или еще из-за чего-то, но они заботились о моем сыне, не бросили его. А что касается Наташи, пожалуй, из гордыни я ее унижу, подарю ей жизнь и свободу.

- Ты излишне великодушна, Лиза.

- Неужели ты не понимаешь, Митя? Я хочу избавиться от прошлого, очиститься от мрачных воспоминаний. Если Наташу будут судить, нам придется задержаться в Киеве, выдвигать обвинения, давать показания, защищаться. Мне пришлось бы снова встречаться с Александром... А я хочу только одного – вернуться в Керловку, окунуться в мир и спокойствие и жить в нашем уютном доме.

- Ты права, Лиза... Я тоже хочу, чтобы ты все забыла, думала, что это был всего лишь дурной сон... А если забежать вперед, то ты можешь выслушать Федора, он хочет кое-что тебе сказать. И тогда я окончательно избавлюсь от терзаний.

- Я больше не люблю Федора, Митя. Я еще в прошлом нашем разговоре призналась, что полюбила Карелина, так что ты не должен терзать себя. В том, что я несчастна, нет твоей вины... Но не говори мне ничего о князе, лучше займись приготовлением к отъезду и не вини себя. Я хочу уехать отсюда, как можно дальше, так помоги мне!

Дмитрий не успел ответить: Лиза быстро вышла, словно убегала от близкого ей человека, который появился у противоположной двери.

- Сейчас она снова закроется в спальне вместе с сыном и будет плакать, думая об этом проклятом князе, – удрученно пробормотал Лаврецкий, подходя к Дмитрию.

- Ты должен понять ее, Федор, – ответил тот. – Лизе нелегко, прошлое не разрушишь в одночасье.

- Но наше прошлое она разрушила за несколько недель.

- Нужно признать, то было совсем иное, Федор. А сейчас речь идет о всей ее жизни. – Дмитрий тяжело вздохнул и встал. – Ладно, Лиза попросила меня забрать заявления против докторши, Марфы и Магола, так что пойду, заберу.

- Как же так? – загорячился изумленный Федор.

- На то есть причина. Лиза не хочет суда, не хочет снова страдать. И мой тебе совет, Федор: терпение и благоразумие. Всему свое время. Я обещаю, что при удобном случае поговорю с ней о тебе.

- Я боюсь, Дмитрий, – признался он. – Мы считаем, что Карелин сдался, но, по-моему, это не так.

- Возможно, он всегда делает то, что от него не ждешь. Иногда мне кажется, что он никогда не перестанет любить Лизу, и его раскаяние было искренним.

- Могу я попросить тебя об одном одолжении? Не говори об этом Лизе.

- Нет, Федор, я ничего ей не скажу. Я больше никогда не стану давить на нее... Сейчас я хочу только одного: если бог не дал ей счастья, так пусть даст спокойствие...

- Мир Вашему дому, князь.

- Входите, батюшка, входите, – пригласил священника Карелин.

- Мне сказали, что Вы хотели видеть меня... Хорошо съездили?

Александр горько улыбнулся в ответ, сидя в огромной обеденной зале господского дома, где всего лишь год назад собрались все слуги, чтобы отпраздновать ненавистный брак, наконец-то расторгнутый царским указом. Вот и теперь, созванные барином, они кучками толпились в той же самой зале: пожившие на свете кряжистые длиннобородые мужики с обветренными лицами; состарившиеся раньше времени от тяжелой работы в поле бабы; молодые парни, пристально, с недоверием смотревшие на барина, и девки в пестрых платках. Подходили все новые сельчане, и те, кому не хватило места в зале, стояли в прихожей. Все были удивлены и даже испуганы. На столе лежали гусиные перья и бумага. Владимир, пожилой дворецкий, собирался на время стать писарем. Здесь же находился и исправник.

- Садитесь, батюшка, дело долгое, а в ногах правды нет, – предложил Александр. – Я не хочу терять время. Мне о многих нужно позаботиться здесь перед тем, как ехать в Николаевку.

- Позаботиться? – удивленно переспросил старый священник.

- Каждому человеку нужно оформить бумагу, в которой будет указано его имя и его положение. Вся Ваша паства, батюшка, похожа на отару, да только каждая овечка божия отлична от других.

- Я не понимаю Вас, князь…

- А Вы, Лев Ильич, понимаете меня, правда? – спросил Александр.

- Мне кажется, догадываюсь, но, должен признаться, я удивлен и смущен.

- Всем крестьянам я даю полную свободу! – громко возвестил князь, чтобы его услышали даже те, кто стоял в прихожей.

Среди сельчан поднялся тихий ропот, и тут же стих.

- Все крестьяне, отныне и впредь свободны от повинности и оброка, – продолжал Карелин, – кроме домашней прислуги, поскольку они и так освобождены. Вы все будете свободны.

- Господи, твоя воля! – прошептал старый поп.

- Полагаю, Вы не станете возражать, батюшка? – обратился Карелин к священнику.

- Конечно, не буду, князь. Слова господа нашего были сказаны для всех, и нигде не говорилось, что одни люди должны властвовать над другими. Но мне хотелось бы поговорить с Вами наедине, князь.

- Я знаю, что Вы хотите мне сказать. Не бойтесь, я не оставлю людей в нищете, чтобы они умерли с голода. Каждому я дам не только свободу, но и участок земли. Для этого я и позвал вас всех. Лев Ильич, Вы с исправником займетесь распределением земли. Дом вместе с окружающим его садом и лугами я дарю Кате. Я назначу ей также ренту на безбедное житье, выделю деньги на школу и больницу. Все будет распределено.

- Вы решили навсегда покинуть Малороссию, князь? – мягко спросил Лев Ильич.

- Да, доктор, и я не хочу больше тащить на себе груз богатства и власти. – Карелин резко развернулся, прошел через прихожую и вышел во двор. Растерявшиеся и сбитые с толку крестьяне, молча, расступались перед ним, давая дорогу. Дальние спрашивали ближних, что происходит, а те спорили между собой, не понимая, что означают сказанные князем странные слова. Крестьяне волновались, как штормовое море. Батюшка и доктор шли позади Александра. Лев Ильич попытался убедить князя не бросать земельные работы, но Карелин решительно помотал головой