Вот истинный плен! «Всяк согрешающий раб есть греха».

– Скажи мне, Пчела, отчего ты столь глупа? Знаешь, что трудов твоих плоды не столько для тебя самой, сколько для людей полезны, но тебе часто и вредят, принося вместо награждения смерть, однако не перестаете дурачиться в собирании меда. Много у вас голов, но безмозглые. Видно, что вы без толку влюбилися в мед.

– Ты высокий дурак, господин Советник, – отвечала Пчела. – Мед любит есть и Медведь, а Шершень тоже лукаво достает. И мы бы могли воровски добывать, как иногда наша братия и делает, если бы мы только есть любили.

Но нам несравненно большая забава собирать мед, нежели кушать. К сему мы рождены и не перестанем, пока умрем. А без сего жить и в изобилии меда есть для нас лютейшая смерть.

Сила. Шершень есть образ людей, живущих хищением чужого и рожденных на то одно, чтоб есть, пить и проч. А пчела есть герб мудрого человека, в сродном деле трудящегося. Многие шершни без толку говорят: для чего сей, например, студент научился, а ничего не имеет? На что-де учиться, если не иметь изобилия?.. Не рассуждая слов Сираха: «Веселье сердца – жизнь человеку», – и не разумея, что сродное дело есть для него сладчайшее пиршество. Взгляните на правление блаженной натуры и научитесь. Спросите вашу борзую собаку, когда она веселее? – Тогда, – отвечает вам, – когда гоню зайца. Когда вкуснее заяц? – Тогда, – отвечает охотник, – когда гоняю.

Взгляните на сидящего пред вами кота. Когда он куражнее? Тогда, когда целую ночь бродит или сидит возле норки, хотя, уловив, и не ест мышь. Запри в изобилии пчелу, не умрет ли с тоски в то время, когда можно ей летать по цветоносным лугам? Что горестнее, как плавать в изобилии и смертно мучиться без сродного дела? Нет мучительнее, как болеть мыслями, а болят мысли, лишаясь сродного дела. И нет радостнее, как жить по натуре. Сладок здесь труд телесный, терпение тела и самая смерть его тогда, когда душа, владычица его, сродным услаждается делом. Или так жить, или должно умереть. Старик Катон чем мудр и счастлив? Не изобилием, не чином – тем, что последует натуре, как видно в Цицероновой книжечке «О старости». Сия одна есть премилосердная мать и премудрая путеводительница. Сия преблагая домостроительница несытому дарует много, а мало дает довольному малым.

Но раскусить же должно, что значит жить по натуре. Не закон скотских членов и похотей наших, но значит блаженное оное естество, называемое у богословов трисолнечное, всякой твари свою для нее часть и сродность вечно предписывающее. О сем-то естестве сказал древний Епикур следующее: «Благодарение блаженной натуре за то, что нужное сделала нетрудным, а трудное ненужным»[63].

А поскольку в Боге нет мужского пола, ни женского, но все в нем и он во всем, для того сказывает Павел: «Который есть всяческое во всем…»

В польских и венгерских горах Оленица, увидев домашнего Кабана:

– Желаю здравствовать, господин Кабан, – стала приветствовать, – радуюся, что вас…

– Что ж ты, негодная подлость, столь не учтива! – вскричал, надувшись, Кабан. – Почему ты меня называешь Кабаном? Разве не знаешь, что я пожалован Бараном? В сем имею патент, и что род мой происходит от самых благородных Бобров, а вместо епанчи для характера ношу в публике содранную с овцы кожу.

– Прошу простить, ваше благородие, – сказала Оленица, – я не знала! Мы, простые, судим не по убору и словам, но по делам. Вы так же, как прежде, роете землю и ломаете плетень. Дай Бог вам быть и Конем!

Сила. Не можно довольно надивиться глупцам, пренебрегшим и поправшим премного честнейший и бесценный добродетели бисер на то одно, чтоб продраться в чин, совсем ему не сродный. Какой им змий в ухо нашептал, что имя и одежда преобразят их в бытии, а не жизнь честная, достойная чина? Вот точные грани Эзоповы, одевающиеся в чужие перья. Из таковых сшитое жительство подобное судну, в котором ехали морем одетые по-человечески обезьяны, а ни одна править не умела. Если кто просвещенное око имеет, какое множество видит сих Ослов, одетых в львиную кожу! А на что одеты? На то, чтоб вполне могли жить по рабским своим прихотям, беспокоить людей и проламываться сквозь законов гражданских заборы. А никто из достойных чести на неучтивость скорее не сердится, как сии Обезьяны с Ослами и Кабанами. Древняя эллинская пословица: «Обезьяна обезьяною и в золотом характере».

Вспоминает и Соломон о свинье с золотым в ноздрях ее кольцом (Притчи, гл. II, стих 22). Знаю, что точно он сие говорит о тленных и бренных фигурах, в которых погрязло и скрылося кольцо вечного Царствия Божия, а только говорю, что можно приточить и к тем, от которых оное взято для особливого образования в Библию. Добросердечные и прозорливые люди разными фигурами изображали дурную душу сих на одно только зло живых и движимых чучел. Есть и в Малороссии пословица: «Далеко свинья от коня».

Старуха покупала горшки. Амуры молодых лет еще и тогда ей отрыгалися.

– А что за сей хорошенький?..

– За того возьму хоть 3 полушки, – отвечал Горшечник.

– А за того гнусного (вот он), конечно, полугака?..

– За того ниже двух копеек не возьму…

– Что за чудо?..

– У нас, бабка, – сказал мастер, – не глазами выбирают: мы испытываем, чисто ли звенит.

Баба, хотя была не подлого вкуса, однако не могла больше говорить, а только сказала, что и сама она давно сие знала, да вздумать не могла.

Сила. Конечно, сия премудрая Ева есть прабаба всем тем острякам, которые человека ценят по одежде, по телу, по деньгам, по углам, по имени, не по его жития плодам. Сии правнуки, имея тот же вкус, совершенно доказывают, что они суть плод от сей райской яблони. Чистое, и как римляне говорили, candidum – белое, и независтное сердце, милосердное, терпеливое, куражное, прозорливое, воздержное, мирное, верующее в Бога и уповающее на него во всем – вот чистый звон и честная души нашей цена! Воспоминает и сосуд избранный Павел о сосудах честных и бесчестных (2, «К Тимофею», гл. 2, стих 20, и «К римлянам», 9, стих 21). «Утроба буйно как сосуд сокрушен и всякого разума не удержит» (Сирах, гл. 21, ст. 17).

Известно, что в царских домах находятся фарфоровые, серебряные и золотые урыналы, которых, конечно, честнее глиняная и деревянная посуда, пищею наполняемая, так как ветхий сельский храм Божий почтеннее господского бархатом украшенного афедрона. Изрядная великороссийская пословица сия: «Не красна изба углами, а красна пирогами».

Довелось мне в Харькове между премудрыми эмблематами на стене залы видеть следующий: написан схожий на черепаху гад с долговатым хвостом, среди черепа сияет большая золотая звезда, украшая оный. Посему он у римлян назывался stellio, а звезда – stella, но под ним толк подписан следующий: «Sub luce lues», сиречь под сиянием язва. Сюда принадлежит пословица, находящаяся в Евангелии: «Гробы повапленные».

Среди высокой степи стоял сад – жилище Соловьев и Дроздов. Жаворонок, прилетев к Соловью:

– Здравствуй, господин певчий, – сказал ему.

– Здравствуй и ты, господин Соловей, – отвечал ему певчий.

– Для чего ты меня твоим именем называешь? – спросил Жаворонок.

– А ты для чего меня называешь певчим?..

Жаворонок. Я тебя не без причины назвал певчим: твое имя у древних эллинов было ἀηδών, сиречь певчий, а ᾠδὴ – песня.

Соловей. А твое имя у древних римлян было alauda, сиречь слава, а славлю – laudo.

Жаворонок. Если так, теперь начинаю тебя больше любить и прилетел просить твоей дружбы.

Соловей. О простак! Можно ли выпросить дружбу? Надобно родиться к ней[64]. Я часто пою сию мою песенку, научен от отца моего: