Отец кивнул, стараясь изо всех сил не смотреть на свою племянницу в ее купальнике с глубоким декольте, открывающим вид на ее великолепную грудь, и мне хотелось дико засмеяться, потому что именно это и было ее целью, чтобы ее заметили парни, и, может быть, Картер Уэлш. Она просто не посчитала моего отца, который старался ослепнуть, чтобы спасти себя от стыда, раз Эйприл сама была не способна это сделать. Она абсолютная бесстыдница, и я просто обожала ее за это, потому что сама боялась быть настолько наглой.

— Хорошо. Ну, увидимся позже, — сказал он нервно, и я почувствовала невысказанные слова.

— Да. — Я поцеловала его шершавую щеку и улыбнулась. — Люблю тебя.

— И я тоже люблю тебя. Веселись, ангел, — не важно, какое у меня было настроение, я всегда чувствовала волну тепла, когда он называл меня так. Как гласит история, когда я родилась и лежала на материнской груди липкая и накормленная, он сказал, я была его ангелом, и мама, будучи поклонницей музыки, назвала меня Харпер, что означает музыканта с арфой.

Я почти могла представить блаженство момента и тогда, прямо как сейчас, раздражение омрачало все это, потому что я знала: вероятность того, что я нашла бы мужчину и родила ребенка, и разделила этот момент с тем мужчиной, как мои родители, скорее всего никогда со мной не случится.

— О, мы повеселимся, дядя Дрю. Повеселимся, — тихий смешок вырвался из меня, стоило только увидеть массу неудобных рассуждений, которыми загрузился отец на счет неясного высказывания, не говоря уже об облегчении, которое Эйприл всегда приносила в моменты моего уныния.

Отец мог остановить меня. Он мог дать мне наставления или велеть быть дома в определенный час, но вместо этого он улыбнулся этой своей мягкой улыбкой, которую совершенствовал с тех пор, как доктор сообщил ему новости. Он позволил мне выйти за дверь, не прощаясь, потому что мы больше так никогда не делали. Я думала, он считал, что с тех пор, как у меня не было так много шансов победить болезнь или изнурительную химиотерапию, я должна была прожить полную жизнь, пока могла — вот, почему я согласилась на правила Эйприл этой ночью.

* * *

— Дом Люка потрясающий, — сказала я Эйприл, пока мы спускались прямо к бушующей вечеринке. Все место выглядело так, будто было сделано из стекла в медовых тонах. Там были огромный бассейн и прекрасный сад, которые явно тянули деньги на их содержание в этой чертовой засухе.

— Я знаю, верно? Семья этого парня имеет оборот наличных, как верхушка Голливуда. Я слышала, что его отчим — член клуба миллионеров. Клуба миллионеров! Это огромное дерьмо, а Вону плевать. Кто, черт возьми, игнорирует отца с миллионами? У этого парня явно проблемы.

— Погоди. Кто такой Вон? — я была в замешательстве. Минуту назад мы говорили про Люка, а теперь она болтала о каком-то Воне.

— Вон — это брат Люка... ну его сводный брат, и, добавлю по-быстрому, тут замешана история, которую никто не расскажет. В любом случае, он — полная противоположность своему брату. Горячий, конечно, но недоступный.

— Он — кретин, — раздался голос справа. Люк налетел на меня и поцеловал в щеку, прежде чем повторить это с Эйприл, которая наслаждалась. Видимо, они играли во флирт с дошкольничества. От него пахло пивом, солью и землей — все пахнет землей. Люк был таким же дружелюбным по отношению ко мне, каким был в первую неделю в школе, и поцелуй был слишком личным. Может, это здорово в деревне, но быть девчонкой из Сиэтла слишком раздражало.

— Неважно, — смеясь ответила Эйприл, уже осматривая группы людей в поисках Картера. Оказалось, я встречала его в художественном классе, и он был потрясающим скетчером, у него всегда была с собой видеокамера. Мы обе высматривали его одновременно, и она схватила меня за руку, потому что, кажется, Эйприл — не единственная, кто имела виды на Картера, что, честно говоря, не удивительно. Парень был создан для этого. Но ради Эйприл я готова была стать ветряной оспой и жуками в животах всех тех бикини-бронированных задниц.

— Предполагаю, здесь мне надо убить несколько сучек? Мне нравится эта вечеринка все больше с каждой секундой, — сказала я, рассмешив Эйприл и Люка. Было здорово заставлять кого-то смеяться, вместо слез или чувства жалости.

— Когда я увидел тебя в первый день, я знал, что влюблюсь в тебя, — Люк сказал это так серьезно, что я почувствовала себя некомфортно. Обманщик.

— Пойдем, — я схватила Эйприл за руку и потянула в сторону бассейна с бикини-командой. У Картера снова была камера, и он снимал видео, стоя рядом с парнем, который выглядел таким же вкусным, как он сам, если не больше. У парня была татуировка бонсай, которая тянулась от бедра вверх по его спине. Единственным недостатком на его потрясающем теле была брюнетка, прилипшая к руке.

— Ты не привлечешь его внимания, стоя здесь, — сказала я Эйприл, внезапно захотев выполнить миссию.

— Позволь не согласиться, — проворковал Люк, прицепившись к нам сзади, — прежде чем вечеринка закончится, вы, дамы, увидите нас, парней, падающих в обморок, просто ждите и наблюдайте.

— На самом деле, Люк, — я повернулась к нему с широкой улыбкой, — и мне нужна будет твоя помощь.

Через несколько минут Люк, рад-радёшенек угодить, побежал в сторону трех девушек. Картер и другой парень, были готовы применить силу без предупреждения. Девушки не успели понять, что врезалось в них, как Люк внезапно обхватил их, визжащих, и столкнул в воду с огромным всплеском.

Эйприл схватила мою руку, и я почувствовала ее смех сквозь свои кости. Голова Люка пронзила поверхность воды, пока он хихикал над протестами и ругательствами девчонок.

— Вы идете? — проорал он нам.

О, как бы я хотела увидеть это снова.

Эйприл и я уже направлялись в их сторону, как Картер и его ранее упомянутый друг повернулись к нам.

«А камера то снимает», — подумалось мне.

Так было, пока я не увидела его лицо — не Картера, в Картере не было ничего от удивительного парня. Мое сердце затрепыхалось. Он пялился на меня, и я не смогла отвернуться. Я была в ловушке. И точно была одной из этих тупых мотыльков, танцующих напротив света электромухобойки. Это было очень опасно по слишком многим причинам, но и потрясающе, и глупо одновременно. Я ненавидела его уже за то, что он заставил меня почувствовать.

Вон

Вот где она. Я уж начал думать, она никогда не появится. Я не знал, что со мной творилось, но не мог бороться с притяжением.

Вчера утром я был нормальным. Картер ныл, что я должен прекратить хандрить, схватить жизнь за яйца и идти к ней. И я пытался, но у меня ничего не получилось. Все, что ты получаешь от этого, это мгновенное удовлетворение, с последующим чувством вины, и, если ты не будешь осторожен, тебе гарантирована травма яичек. Просто спросите Джаррода Диксона после того, как он переспал с двумя сестрами за двенадцать часов.

Думаю, я пробивал себе дорогу через туман до тех пор, пока в один день не перевел дыхание и понял, что потерял часть себя, когда мы с мамой вышли из кабинета доктора в тот день, и никакое количество девушек не смогло бы меня спасти от этого. Я потерял до хрена, наблюдая за тем, как она опускалась до женщины, которую я не смог узнать, но любил так сильно, что меня убивала невозможность помочь. В день, когда я положил ее крошечное тело в землю, мои внутренности были разодраны и кровоточили, и жизнь никогда не будет восстановлена.

Лучшее, на что я мог надеяться, когда оставлял дерево в горшке у ее маленького надгробия, словно то было меткой, это пришитая заплатка в моей груди, через которую вытекали моя душа и сердце.

Так что Картер был прав в какой-то степени. Мне необходимо было сделать что-то, прежде чем меня выперли бы из школы или еще что похуже, за что моя мама, благослови ее душу, никогда не простила бы меня. Но когда Бет подошла ко мне в первый час, я вдруг понял, что это не решение. У меня было достаточно этого дерьма, и если бы у меня не было маминого питомника, о котором надо было заботиться, я бы уже сбежал. Меня мог бы меньше беспокоить пустой секс без обязательств с Бет, школа, которой не было дела до потерявшегося в жизни мальчика и отец, который смотрел на меня лишь с разочарованием.