Полежав немного, окунаясь с головой и отфыркиваясь, Андрей пришёл в себя, чуть озябнув, выбрался из бассейна, обтёрся досуха махровой простыней и бросил её в корзину для использованных простыней. Натянул на себя трусы, надел халат, сунул ноги в шлёпанцы и вышел из сауны, захлопнув за собой дверь, которая автоматически заперлась.
Андрей взглянул на часы, время его как раз подошло к концу. И он стал медленно, осоловелый, опустошённый и блаженно счастливый, подниматься по лестнице, ступенька за ступенькой, на свой этаж. Войдя в квартиру, он вдруг почувствовал зверский голод.
На кухне он включил электрический чайник, достал из холодильника украденные из столовой хлеб, масло и сыр. Хлеб опустил в тостер, развернул кусочек масла, достал сахар, пакетик с чаем. Быстро закипела вода в чайнике, чайник сам выключился, из тостера выскочил поджарившийся хлеб.
Ах, как был вкусен этот кусок хлеба с маслом и сыром, запиваемый го-рячим сладким чаем. Не сравнить с самым дорогим рестораном. Утолив го-лод, Андрей прошёл в спальню и, сбросив с себя халат и трусы, завалился на широкую кровать, где спала когда-то хозяйка со своим, ныне покойным, му-жем. И мгновенно заснул, словно провалился куда-то. Иногда ему снилась хозяйка, иногда официантка, и Андрею чудилось, что кто-то из них спит ря-дом с ним. Во сне он ощупывал рукой место возле себя, но рука его ничего не находила похожего на женщину. Пустое место и пустая подушка.
XX
Утром очередного следующего дня (Андрей ещё спал) раздался звонок домофона. Андрей, чуть ошалевший спросонья, вскочил и торопливо побежал босиком к квартирной двери.
- Кто это там в такую рань? - спросил он по-русски. И тут же добавил по-немецки: - Wer ist da?
Оказалось, что приехал переводчик Жора на своём "Volkswagen", что-бы отвезти приёмщика Соколова на фирму "Лямминкяйнен", по просьбе Ойвы Хяркинена. Жора сказал Ойве, что воскресенье проведёт у своих друзей в центре Хельсинки (на самом деле он бывал у своей любовницы, и все на фирме об этом знали), и Ойва попросил его заехать в понедельник утром за Андреем Соколовым. Жора не нравился Андрею, и Андрей ничего не мог с этим поделать. Во-первых, у Жоры было неприятное лицо, он был смугл, черняв, широкоскул, из носа и ушей торчали пучки жёстких длинных волос, брови густые, почти сросшиеся, походили на усы, из-под бровей смотрели глубоко посаженные маслянистые глазки, светящиеся каким-то дьявольским огнём. Если бы ему приделать длинную седую бороду - две капли Черномор из сказки Пушкина "Руслан и Людмила". Во-вторых, он был ярый антисемит, что Андрею, человеку культурному, придерживающемуся интернациональных взглядов, явно претило. В-третьих, Жора откровенно ненавидел Советскую власть, с чем честный коммунист Соколов мириться не имел права. И в-четвёртых, он презирал женщин и видел в них лишь предмет для удовлетворения своей неуёмной похоти. Андрей тоже не очень-то жаловал женщин по части ума, но восхищался их неземной красотой.
По изложенным выше причинам Андрей Соколов, пока переводчик Жора умело и быстро гнал свой автомобиль (в молодости Жора был авто-гонщиком), молчал, делая вид, что погружён в свои мысли. Жора тоже мол-чал, поскольку фибрами своей души чувствовал к себе антипатию со стороны Андрея Соколова, этого выскочки.
Андрей рассеянно смотрел по сторонам и думал: какой милый этот Ойва Хяркинен, он так заботится обо мне, словно он мой старший брат. Вы-дал на месяц книжечку проездных билетов, чтобы я мог ездить на работу трамваем за счёт фирмы, хотя это не предусмотрено контрактом. Оказывает-ся, билеты эти действительны на все виды городского транспорта, за исклю-чением такси. Если я буду ходить на работу и с работы пешком, то смогу сэ-кономленные билеты использовать для поездок в нерабочие дни в метро, автобусе и даже пароходике, чтобы посетить летом Свеаборг (ныне Суом-линна), где было когда-то восстание солдат и матросов. Это жутко интересно.
До обеда Андрей проводил время в отведённом ему кабинете, где "изучал" синьки проектных материалов, не совсем понимая, зачем это ему нужно. Время тянулось так медленно, что Андрей клевал носом, то и дело поглядывая на часы. Ему казалось, что прошёл час, а "зловредные" часы показывали, издеваясь над ним, что прошло всего пятнадцать минут. А когда его мысли возвращались к вчерашнему дню, к сауне, он вновь начинал думать о хозяйке. Может быть, спросить у Жоры, есть ли в Хельсинки дома терпимости. Он непременно знает, распутник. Конечно, есть, но как их найти. У Жоры спрашивать рискованно. Он тут же продаст. А у Ойвы и Алекса спрашивать стыдно. Придётся, видно, пока обходиться сауной.
После обеда в столовой, распихав по карманам пиджака (незаметно, конечно, как ему казалось) стандартный набор продовольствия: хлеб, сахар, чай, масло, сыр, колбасу, прихватив напоследок несколько зубочисток, Анд-рей удалялся, не оборачиваясь. Чтобы не увидеть устремлённые ему в спину взгляды начальства. Не видишь - не знаешь, не знаешь, думаешь, что всё в порядке. Вернувшись на своё рабочее место, Андрей для приличия продол-жал некоторое время перебирать бумаги, не очень пока понимая, что от него требуется как от приёмщика. На самом деле он перекладывал бумаги с места на место для отвода глаз, а по существу он использовал это время для переваривания пищи, понимая, что шагать пешком на улицу Сепян-кату с полным желудком будет тяжело. Задерживаться более получаса тоже не следовало, так как томившиеся в карманах краденые продукты могли начать портиться в тёплом помещении. По истечении получаса Андрей складывал бумаги, надевал куртку и лыжную шапочку, отыскивал по комнатам Ойву Хяркинена и говорил ему по-немецки (в последние дни он стал изучать немецкий язык по самоучителю, который взял в библиотеке советского Торгпредства):
- Ich gehe nach Hause (я пошёл домой). Auf Wiedersehen. Bis Morgen (до свидания, до завтра). - И добавлял по-фински и по-русски, подмигнув озор-ным глазом: - Йонкин верран (немного). Чуть-чуть.
- Gut, - отвечал Ойва, глядя на Андрея добрыми глазами и подмиги-вая ему в ответ. - Bis Morgen! - и делал ладошкой прощальный знак, говоря с улыбкой по-русски: - Пока, трух Антрей!
И Андрей шёл домой, заходя по пути в магазины и магазинчики, ничего не покупая, но изучая и примериваясь, что он сможет купить для сестры и женщины, на которой собирался жениться, когда понял, что она его судьба. Перед отъездом в Финляндию, он мог бы на ней жениться и поехать вместе с нею. И это было расчётливо, ибо советских специалистов старались не посылать за границу в длительные командировки неженатых. Но он не смог жениться именно по той причине, что это было расчётливо. Это выглядело бы как брак по расчёту, и Андрей не хотел начинать новую семейную жизнь с таким, как ему казалось, позорным пятном, напоминающим мезальянс. Да и времени, строго говоря, не было, потому что Ненашенский выпихнул Андрея Соловьёва в Финляндию практически в одночасье.
XXI
Заходя в магазины и магазинчики, Андрей, столкнувшись с устремлён-ным на него взглядом хозяина или продавца, спрашивал:
- Sprechen Sie Deutsch? (говорите ли вы по-немецки?)
Если ему отвечали утвердительно, он продолжал спрашивать дальше тоже по-немецки: - Was kostet es? (сколько это стоит?) - И тыкал пальцем на то, что его интересовало. Этот изысканный жест красноречиво говорил, кто он на самом деле и откуда приехал. Если же на его вопрос отрицательно ка-чали головой, он спрашивал то же самое финскими словами, выудив их из разговорника: - Пальонка максаа? (это почём?)
