У одной тонкой стенки стоит диван, одновременно мягкий и упругий. Он уже застелен для ночлега. Простыни накрахмалены и выглажены. Про такие говорят: белоснежные. Перед окном откидной столик. На нём можно разложить простую дорожную снедь, мечту всех пассажиров. Проводник ставит на такой столик стакан горячего чая в подстаканнике.
В противоположной стенке есть катучая дверь. Изнутри, из купе, и сна-ружи, из соседнего купе, она запирается толстыми хромированными защёл-ками. Они вкусно щёлкают, когда их опускают или поднимают. Если защёлку отщёлкнуть и дверь откатить, два одноместных купе превращаются в двухместное. Удобно, если едут муж с женой. Можно ходить друг к другу на свиданку и любить друг друга на диванах. А когда акт завершён, можно задвинуть дверцу, разлечься по своим диванам для сна. После утомления любви. И храпи себе вволю и не сдерживай дурной воздух из кишечника, настырно просящийся наружу. Через стенку не слышно ни звука, ни запаха.
Такое спаренное купе оборудовано умывальником, с зеркалом и уни-тазом. Они не железно-чугунные, как в других (советских) вагонах, а фаянсо-вые. Можно и кокнуть по неосторожности. Но уж это как повезёт. На унитазе деревянное сидение, называется стульчак, с прорезью для лишних капель. Есть кнопка для слива водой того, что из тебя вылилось или вывалилось. Без разницы. И всё это улетает туда, на шпалы, под свист ветра, который воет, как тоскливый зверь. Этот санузел расположен между двумя одноместными купе и перекрывается вращающейся дверью, как, например, в гостинице "Националь" на улице Горького. Дверь кругло-выпуклая, глухая. И тоже за-пирается защёлкой. Если сосед (или соседка) из соседнего полу-купе возна-мериться пользоваться умывальником или унитазом, дверь совершает обо-рот на 180 градусов. И со стороны, где ты находишься, возникает круглая полуколонна от пола до потолка, вроде голландской грубы. Если сосед (или соседка), по окончании гигиенических процедур, забывает опустить защёлку можно интеллигентно постучать костяшкой пальца в стенку и громко сказать:
- Эй, там! Будьте любезны освободить дверь в общий санузел!
Андрей прикладывает любопытный огромный нос к невидимой щели, и до него доносится слабый аромат косметических изделий явно импортного производства: духов, пудры, дезодоранта, лака для ногтей и волос. Господи, с трудом соображает Андрей, там, кажется, едет женщина, это можно понять по запаху. И сердце Андрея стукотит чаще, а в мозгах происходит смущение. Колёса стучат, и мысли скачут. Они так быстро скачут, что Андрей не успевает сосредоточиться. Что если постучать в стенку и спросить который час, в моих часах кончился завод, и они остановились. Глупо. Можно завести. Да и поздно уже. Она наверняка улеглась спать. До Андрея вдруг доносится запах дорогого табака. Она ещё и курит, подумалось ему. Это настораживает. С одной стороны. А с другой - делает возможность ночного свидания реалистичнее и романтичнее. Поезд летит, дробно стуча колёсами, а два незнакомых любовника: мужчина (это Андрей Соколов) и женщина (соседка) лежат вдвоём, отдыхая, и курят дорогие сигареты "Marlboro". Андрей давно уже бросил курить, заработав себе хронический бронхит, но по случаю ночного приключения можно вспомнить горький вкус дыма и составить соседке компанию.
Он лежал и думал, лёжа в своём одиноком купе, очень много разных мыслей было в голове. Одна их них была навязчива: а что потом? Кстати, эта мысль неотступно преследовала его в отношениях с женщинами. И нередко спасала его от опасных слов, поцелуев и даже последних судорожных тело-движений. Что потом? Глупо повторять: "я тебя люблю", не испытывая никаких чувств, кроме одного: повернуться и заснуть. А что если она уродина? Хотя в принципе женщина не может быть уродиной. Женщина есть женщина. Её создал бог для любви. Ах, как это хорошо, когда рядом женщина. Бей сороку и ворону, доберёшься и до белого лебедя. "А что потом, а что потом, а что потом?" - стучали колёса тревожно и весело. Андрей долго ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть. Воображал себе неприличные картины плотской любви. А почему, собственно, неприличные? Чушь собачья! Всё что естественно, то общественно, говорила толковая тётка Нюся из Терскола, где Андрей катался каждую зиму на лыжах с крутой горы Чегет.
Утром, едва начало рассветать, поезд прибыл в Ленинград. Проводник, принесший крепко заваренный чай, объявил, что стоянка продлится не менее двух часов, для чего состав отгонят на запасной путь.
- Почему? - спросил Андрей, ещё не проснувшись как следует и зевая во весь рот. - Что это ещё за новости такие? Ёксель-моксель!
- Требуется небольшой капитальный ремонт подвижного состава, - витиевато выразился проводник, чтобы успокоить встревоженного пассажира. - Для безопасности движения, - авторитетно добавил он.
Андрей хотел было спросить, что за дама едет в соседнем купе, но по-стеснялся и не спросил. "Ещё подумает бог знает что" - решил Андрей. Дей-ствительно, чёрт его побери, какое мне дело до незнакомых пассажиров, едущих в международном вагоне? Никакого. Тем паче пассажир - дама.
Андрей напился чаю, оделся и вышел в вагонный проход, чтобы пройти прогуляться по морозному Ленинграду рядом с Московским вокзалом. Каково же было его удивление (и разочарование), когда из соседней половины спаренного купе вышла не женщина, которая, как Андрей был уверен, там находилась и долго не давала ему спать. Из купе вышел мужчина. Это был грузный грузин, высокого роста, упитанный, гладкий, как говорят про таких, ухоженный. У него был мясистый нос, с высоко вырезанными ноздрями, так что носовая перегородка, с красными прожилками, похожими на мотыля, и чёрными густыми волосками, нависала хрящеватым ребром над верхней капризной губой, на которой выделялась тщательно подбритая ниточка усов. Совсем не грузинская. Скорее, итальянская. Или французская.
Андрей вдруг вспомнил учителя физики из школы ?193 на площади Борьбы. Ученики называли его Марчелло Мастроянни. Он был большой щё-голь и носил точно такие усики, как этот грузин из вагона. "Хорош был бы я, подумал Андрей, если бы решился проникнуть в соседнее полу-купе сегодня ночью с неблаговидными намерениями. Мог бы и в глаз получить"
Андрей направился в буфет на вокзале, чтобы перекусить, почувство-вав, как под ложечкой засосало. Он купил свежую булочку (раньше такая называлась "французской"), с вложенной в неё горячей сосиской, и чашку мутного кофе. Булочка оказалась чёрствой, сосиска холодной, кофе отвратный. Он пожевал немного, сделав несколько глотков бурды, которая называлась "кофе", и вышел на площадь перед Московским вокзалом. Фонари на высоких столбах ещё не погасли. Зимнее серое утро было морозным, дул пронизывающий ветер, небо было низким и серым. Андрей подумал, что в этом городе живёт красивая женщина, с которой у него был мимолётный жаркий роман в горах, где они вместе катались на лыжах. Её звали Настей. У неё была семья: муж и две дочки школьного возраста. Андрей был влюблён без памяти, но счастье отравлялось вопросом: а что потом? Любовная связь не имела никакого развития, и всё оборвалось, когда пришла пора расставаться. Андрей уехал в Москву, Настя - в Ленинград. Где-то она сейчас, размышлял Андрей, подходя к Невскому проспекту и стараясь закрыть от ветра окоченевшее лицо. Ах, как ему хотелось повидаться с ней, увидеть её смеющиеся глаза, обнять её, прильнуть своими жадными губами к её скупым губам.
Однако стужа мешала его романтическим воспоминаниям, и Андрей поспешил вернуться обратно, в помещение вокзала, где было тепло. Ждать пришлось долго. Наконец по внутреннему радио гнусавый голос объявил: "Пассажиры, следующие по маршруту Москва-Хельсинки, просьба занять свои места в вагонах. Состав подан к первой платформе. Отправление поезда через 20 минут. Администрация Октябрьской железной дороги убедительно просит пассажиров извинить за доставленные неудобства, вызванные форс-мажорными обстоятельствами. При необходимости пассажирам могут быть выданы соответствующие справки о задержании движения, для чего следует обратиться к начальнику поезда, едущему в первом вагоне"
