В газетной статье корреспондентка пишет, что начальник подчинённого мне СМУ пьяница и позволяет себе денежные поборы. Это правда. А то что, как она пишет, я его не увольняю, потому что он даёт мне машину "Волга", - ложь. Дело в том, что я не один раз пытался его уволить, но каждый раз на его защиту встаёт грудью секретарь парткома Комитета, с которым и ещё одним заместителем председателя, как мне известно из надёжных источников, начальник нашего СМУ играет в преферанс и оказывает услуги по части ремонта дач. Я сказал об этом корреспондентке, но она отмахнулась и заявила, что я распространяю ничем не подтверждённые сплетни. Ну, в общем, долго рассказывать, там, в этой газете, весь материал в таком роде.

- Да, - сказал Иван Иванович, - собеседник ты интересный. Говоришь вроде честно и открыто. Но всё же пользоваться незаконно машиной как-то нехорошо. Надо было найти какой-нибудь другой выход.

Станислав Григорьевич, выпив три чашки кофе, добавил:

- Дыма без огня не бывает. По одёжке протягивают ножки.

Мишкин ("шпендрик") тоже высказался:

- Сколько верёвочка ни вейся, а конец ей будет. Тут без вариантов.

Перед тем, как Андрею Соколову уйти, Иван Иванович пригласил его заходить без стеснений на чай-кофе и объявил, что они, члены дружного коллектива, покупают этот чай-кофе, сахар и печенье с вафлями в складчину. Из расчёта десять финских марок в месяц на каждого.

- Я внесу свою долю в следующий раз, - сказал Андрей уныло. - Те-перь у меня нет с собой денег.

- Ничего. Нам не к спеху. Принесёшь, когда сможешь. И вот ещё что, - добавил Иван Иванович с доброй улыбкой расчётливой щедрости. - Я поду-мал, померекал малость, мозгой пошевелил, и пришёл к такому выводу: мы тут собираемся практически каждый день, а ты будешь заходить к нам прак-тически не каждый день. Поэтому будет справедливо, если твой взнос соста-вит половину нашего. То есть пять марок вместо десяти. Идёт?

- Как скажете, Иван Иванович, - обрадовался Андрей. - Ну, так я, по-жалуй, пойду восвояси. До свиданьица. Спасибо за чай-сахар. - И ушёл.

Пока шёл к дому, на улицу Сепян-кату, он размышлял и прикидывал: "Я выпил у этих обормотов две чашечки кофе и съел шесть печенек и ещё две вафли. Можно сказать, что на сегодня я неплохо поужинал".

XIX

В этот день была суббота, и Андрей решил спуститься вниз, в сауну. Дождавшись отведённого для него часа, он снял с себя пропахшие потом но-сильные вещи, надел белый махровый халат. Запахнулся им, подпоясавшись таким же махровым поясом, обулся в шлёпанцы, сунул в карман связку ключей, захватил сумочку с мочалкой и мылом, захлопнул дверь в квартиру и вниз стал спускаться не в лифте, а пешком по ступеням лестницы. В лифте он мог столкнуться с кем-нибудь из жильцов, одетый в халате, из-под которого были бы видны его голые ноги, а это было бы, как он считал, не комильфо. А лестница всегда была пустынной и освещалась тусклым светом.

Одним из ключей в его связке, испробовав каждый по очереди, он отомкнул дверь в сауну и вошёл внутрь. Его сразу обдало пока ещё не силь-ным жаром и характерным запахом прогретых осиновых плах, которыми была выложена сауна. В предбаннике он снял халат, трусы, оставил шлёпанцы и встал под душ, чтобы смыть с себя пот и грязь, дабы войти в парилку чистым. Потом достал из стопки белых махровых простыней одну и завернулся в неё с головой, чтобы убрать капли с тела и обсушить волосы.

Наконец он вошёл в парильное отделение. Его обдало сильным сухим жаром. Дышать через нос сделалось горячо, жар обжигал тонкую слизистую оболочку носоглотки. Он стал дышать через рот, изредка пробуя носом воз-дух, чтобы ощутить необычный запах парилки. Наверх вели три полки, одна над другой, расположившиеся широкими ступенями-лежанками. Сбоку стоял железный ящик, заполненный раскалёнными камнями. Термометр на стенке показывал 115 градусов по Цельсию. Такой жар можно было выдержать только в сухой парилке. Финская баня тем и отличается от русской, где на камни "поддают" из ковшика водой или пивом, или квасом, вызывая этим духовитый пар. В сауне пара нет, а есть сухой раскалённый воздух.

В парильном отделении стоял полумрак, помещение освещалось дву-мя слабыми электрическими лампочками, заключёнными в непроницаемые плафоны. Через зарешеченные частыми железными прутьями окошечки под потолком проникал слабый свет от фонарей, освещавших улицу. Андрей посидел немного на нижней полке, опираясь локтями на расставленные колени и свесив голову. Тело его покрывалось испариной, дышать стало легче, он перебрался на вторую полку, посидел на ней, привыкая к усилившемуся жару. Из волос на голове, из подмышек, из паха потекли струйки пота, который тут же съедался сухим жаром. Наконец Андрей почувствовал, что привык к жару и перебрался на верхнюю полку, где улёгся на спину, согнув ноги в коленях. Полежав так немного, он вытянул ноги и подложил под голову сплетённые в пальцах руки.

"Совсем недурственно и очень даже приятно в этой сауне", - подумал он и вспомнил тут про хозяйку. Представил себе её вьющиеся кудри и вдруг почувствовал, как его шток, каким он в шутку называл свой половой член, ожил и стал подниматься, наполняясь невидимой кровью. Андрей заёрзал на полке, ощутив острое желание опростать кожистый мешочек, лежавший в паху, называемом в науке о физиологии человека мошонкой, от накопив-шейся там за многие дни воздержания семенной жидкости.

Андрею захотелось потрогать свой напряжённый шток. Освободив ру-ки, он взялся одной рукой за шток, другой за мошонку. Это было очень при-ятно и обострило желание близости с женщиной. Натянув свободную кожу, он оголил оголовок штока и стал разглядывать его. И подумал: почему жен-щины, с которыми он имел дело в постели, стеснялись это делать и разгля-дывать его шток, как это он делал сейчас.

Он вспомнил, как мальчиком ходил в Тихвинские бани и с интересом разглядывал болтающиеся между ног внизу живота безобразные штуковины у моющихся мужчин и не мог понять, почему у одних мужчин оголовки эти были оголены, у других прикрыты кожей. А спросить об этом у отца стеснялся. И только значительно позже, когда он уже был возмужалый юноша, он узнал от всезнающих дворовых "учителей", что кожа на кончике "штока" называется крайней плотью и существует такое понятие как обрезание. И это обрезание у евреев является заветом между богом и людьми. И что людьми назывались мужчины, а женщины нужны были лишь для продолжения человеческого рода, получив от мужчины то, что называется семенем.

Андрей усмехнулся и подумал: хорошо бы хозяйка пришла сейчас и легла с ним рядом. И он мог бы без стеснения насладиться её голым телом. Как Алексей Вронский телом Анны Карениной. Однако своими мечтаниями он так распалил себя, что уже не мог сдерживаться, чтобы не принять мер для немедленного снятия высокого напряжения, которое возникло в его те-ле. Он знал один способ такого снятия, которому его научил Колька Ломакин, когда Андрей жил у бабушки Саши. Колька Ломакин был на два года старше Андрея и знал, как зачинаются дети. И многое другое в таком же роде.

Освободившись от напряжения путём извержения семенной жидкости с верхней полки вниз, на пол, Андрей почувствовал сладостное облегчение. Шток ого опал, превратившись в жалкую тряпочку. На Андрея навалилась дремота, он закрыл глаза, не в силах о чём-либо думать. Испугавшись, что он может заснуть, Андрей усилием воли спустил ноги с полки и сел. Голова его была пустой, как бочка, из которой съели все огурцы и вылили ненужный рассол. Вскоре он спрыгнул на пол. Сгусток слизи, которую он изверг, уже высох. Без следа при таком жаре. Андрей, распаренный, ослабевший, в то же время блаженно чумной, вышел из парильного отделения и плюхнулся в неглубокий небольшой бассейн с холодной проточной водой.