"Скорее всего, это начальник Отделения, - подумал Андрей. - Такие мешки и такой подбородок могут быть только у руководителя".
А второй - это был грузный высокий человек, с брюшком и рыхлым бабьим лицом - наверное, такой же надзиратель, как Мишкин, за приёмщи-ками по другим контрактам. Прихлёбывая из чашки горячий кофе, он дул на него и громко причмокивал.
- Давайте знакомиться, - сказал, весело улыбаясь проницательными глазами, щуря их, начальник. - Меня зовут Иван Иванович. Это сразу трудно запомнить, но я уверен, что вы, с вашим опытом, справитесь с этой задачей. - Мишкин и толстяк хмыкнули, оценив шутку начальника. - С Мишкиным вы знакомы. А это, - показал Иван Иванович рукой, - Станислав Григорьевич Толстяков. Какой вы любите кофе? Покрепче или послабже? - Андрей отве-тил, что покрепче. - Станислав Григорьевич (он сидел ближе всех к кофевар-ке), нацади нашему гостю двойной. - Толстяк два раза щёлкнул рычажком, и в подставленную чашку потекла струйка, пахнущая хорошо пропаренным кофе. - Берите сахарок, печенье, вафли. У нас здесь просто. По-семейному, так сказать, без разных там экивоков. Чем богаты, тем и рады. - Андрей при-двинул к себе чашку с кофе и взял из тарелки печеньку. - Без сахару? - уди-вился Иван Иванович. - Андрей опустил в свою чашку кубики жёлтого трост-никового сахара. - Это правильно, - одобрил его смелый поступок Иван Иванович - Угощайтесь. Дают - бери, а бьют - беги. Как сказал товарищ Леонид Ильич Брежнев, питание должно быть полноценным, но экономным. - Он помолчал, попив, прихлёбывая, кофе. Потом проговорил с некоторым подтекстом в тоне: - Да-с, Андрей Николаевич, наслышаны мы тут о ваших московских подвигах. Хотелось бы от тебя лично, друг ситный, услышать, как всё было на самом деле. Мы знаем, что журналисты, они ведь щелкопёры, могут и приврать. Как говорится, ради красного словца продадут мать и отца.
- О каких подвигах вы говорите, уважаемый Иван Иванович? - не по-нял Андрей. - Я вроде никаких подвигов не совершал.
- А вот полюбуйтесь-ка сами, - говорит Иван Иванович и кладёт перед Андреем Соколовым "Строительную газету".
- Я читал эту газету, - говорит Андрей. - Здесь всё правда и всё ложь.
- Как это может быть? - возражает Иван Иванович. - Это всё же цен-тральная газета. За неправду, если она в статье откроется, главному редакто-ру не поздоровится. Можно и с работы голубем слететь. Объясни нам, това-рищ Смирнов, в чём ты видишь правду, а в чём ложь.
Андрей Смирнов видит, что все трое относятся к нему критически, с недоверием и предубеждением. И думает: стоит ли пред ними распинаться? Они, что бы я ни говорил, поверят скорее газете, чем мне. Такова уж сила пе-чатного слова. Но всё же решил высказаться, а то могут его новые сослужив-цы истолковать его уклонение от обсуждения интересной для них статьи как улику и нежелание признавать правильную критику.
XVIII
- А вот в чём, - начал Андрей после некоторого раздумья. - В статье говорится, что Комитет по печати систематически не выполняет плана капи-тальных вложений. Это правда. А то, что виновато в этом Главное управление капитального строительства в целом и его начальник, то есть я, в частности - ложь. Причём, несомненно, преднамеренная. Автор статьи отлично знает, работая в "Строительной газете", что план капитальных вложений не был выполнен ни разу в целом по стране. Я имею в виду министерства и ведомства отраслей группы "Б". Может быть, в оборонно-промышленном комплексе этот план когда-нибудь и выполнялся, но мне об этом неизвестно. А среди отраслей лёгкой промышленности, сельского хозяйства, культуры и так далее, повторяю: ни разу и никем. При этом среди министерств и ведомств отрасли "культура", таких как Минкульт, Гостелерадио, Госкино, наш Комитет по печати выглядит значительно лучше всех остальных. Не смею утверждать, что в этом лично моя заслуга, но факт остаётся фактом. Так что этот выпад корреспондентки "Строительной газеты" иначе как ангажемент со стороны председателя Ненашенского, заимевшего на меня почему-то гнилой зуб, объяснить невозможно. Это первое. Теперь второе.
В статье утверждается, что я незаконно пользуюсь, точнее пользовался, легковым автотранспортом, принадлежащим подведомственному нашему главку Строительно-монтажному управлению - СМУ. Это правда. А ложь заключается в том, что автор статьи умолчала о том, что я ей рассказал во время нашей с ней приватной беседы.
Дело в том, что все председатели нашего Комитета, начиная от Стука-лова - когда я поступал на работу в Комитет по печати - и кончая Ненашен-ским, включая между ними Пастушина, требовали от меня повышения ак-тивности. Ты должен ежедневно бывать на стройках Комитета, говорили они мне, и не давать покоя строительным главкам: Главмосстрою, Главмособл-строю, Главмоспромстрою и так далее. А теперь позвольте задать вам дели-катный вопрос: как я могу успеть побывать - ежедневно! - на всех объектах в Москве, в Подмосковье и даже в других областях, таких например, как Калининский полиграфкомбинат, имея в кармане лишь проездной билет. При этом поездка, скажем в Можайск или Чехов, или в Торжок, занимает, считай, целый день. Да по Москве ещё с добрый десяток объектов наберётся. Кроме того, требуется смотаться в Ленинград, Киев, Ташкент, Александрию, где у нас объекты, филиалы проектного института, участки СМУ. Туда, конечно, на автомобиле не поедешь, но я говорю об этом потому, что на всё на это требуется время. Я скажу вам честно, просто замотался, ничего не успеваю. А мои основные служебные обязанности, должен я вам довести, заключаются совершенно в другом. Ну это, так сказать, апропо.
Тогда я набираюсь нахальной смелости и обращаюсь к председателю, тогда им был Иван Борисович Стукалов, с просьбой выделить для нашего главка легковой автомобиль. Любой. Хотя бы тот же "Запорожец". А он мне, Стукалов-то, и говорит: такой возможности у нас в настоящее время нет. Но ты пользуйся пока старенькой "Волгой" - а это, надо сказать, не какая-то там шикарная чёрная лоснящаяся "Волга", а обшарпанный белый пикап, длинный такой драндулет - принадлежащей СМУ. Я разрешаю, пользуйся. Но разрешил он, Стукалов-то, пользоваться машиной устно. Я обрадовался. Думаю, чего сомневаться, сам председатель даёт добро. И стал пользоваться.
Но должен вам сказать, что эта злосчастная машина мне особенно не помогла. Скажем, договариваюсь я с заместителем начальника Главмос-промстроя, тогда им был Рескин, о встрече. Беру пару книг в подарок, еду. В кабинете передаю ему книжки, он, конечно, расшаркивается, дескать, боль-шое тебе спасибо, я любитель чтения художественной литературы, ты мне этой "Анжеликой" очень угодил. И мне: чем я могу быть тебе полезен?
А я ему: Наум Маркович, говорю, я только что был на здании издательства "Прогресс", что возле метро "Парк Горького", там работает десять человек рабочих. Я к прорабу, а тот мне говорит: для того, чтобы сдать объект по плану во втором квартале следующего года, мне нужно не десять человек, как теперь, а не меньше ста. Помоги, пожалуйста, Наум Маркович, выдели дополнительных рабочих. А тот мне и говорит: я бы тебе, Андрей, рад бы помочь, но ты меня пойми. Мне до первого сентября надо сдать двадцать три детских сада, пятнадцать школ, плюс четыре районных поликлиники. Мне в райкоме партии говорят: не сдашь, можешь считать, что ты у же не работаешь и с партией тоже можешь попрощаться. Сам посуди: что мне делать? Стань на моё место и скажи мне, Андрей, как бы ты поступил. Да, сказал я, наверное, детский сад важнее, чем издательство "Прогресс". Там всё же дети. Вот то-то и оно, сказал Рескин. Теперь - третье.
