— Пу-у-усть! — откликнулась эхом толпа.

Сейчас Млыю было не того, чтобы разглядывать зевак, его внимание полностью поглотил медведь, которого наконец перестали травить, но ярости от этого у хищника не убавилось.

Зверь метался по кругу, иногда принимался свирепо грызть вбитые в землю колья, поднимался на задние лапы и ревел так, что закладывало уши.

Млый дождался, когда медведь окажется к нему спиной, и спрыгнул вниз.

Как ни мягок был прыжок, медведь его все же услышал. Он тут же развернулся и бросился на врага.

Зверь не сразу поднялся на задние лапы, чтобы обхватить противника, а сначала пронесся по площадке, как таран, желая только одного — настичь и изувечить. А возможно, он просто хотел немедленно пустить в ход зубы, подмяв под себя одного из своих мучителей.

Отскочить в сторону Млый успел, но медведь все-таки задел его боком, и юноша оказался отброшен в сторону. Каким-то непостижимым для себя образом Млый все же сумел сгруппироваться и, перевернувшись несколько раз, опять вскочить на ноги. В это время медведь уже поднялся на задние лапы и пошел ему навстречу.

Зверь выглядел громадным. Голова Млый оказалась где-то на уровне его груди, а длинные лапы с внушительными когтями не позволяли приблизиться настолько, чтобы попытаться обхватить туловище руками.

Млый вдруг понял, что все вчерашние наблюдения, когда он разглядывал медведя, стараясь выявить его слабые стороны, вроде пораненной лапы и запекшейся на лопатке крови, на самом деле ничего не значат. Зверь был силен, зол и агрессивен. К тому же его растравили так, что он просто перестал обращать внимание на полученные царапины. Ему хотелось только одного — смерти своего мучителя. И этим мучителем для него сейчас был Млый.

В очередной раз увернувшись от вытянутых лап, Млый постарался обрести хладнокровие. В толпе засвистели, на площадку полетели камни — зрители неистово орали, требуя, чтобы противники немедленно сошлись в смертельном поединке. Все маневры Млыя воспринимались ими как трусость.

— Ату! Ату его! — слышал Млый несущиеся сверху науськивания. — Возьми его, бурый!

Как ни изворотлив был Млый в своих прыжках, медведь не уступал ему ни в настойчивости, ни в быстроте реакции.

«Да медведь ли это? — мелькнула у Млыя опасливая мысль. — Уж больно стремителен и хитер!»

Если бы не опасность самой ситуации, эту возню Млыя с медведем можно было воспринять, как детскую игру в жмурки. Только глаза у водящего были открыты и неотрывно следили за всеми передвижениями жертвы.

Млый опять споткнулся, потом еще раз, еще. Лапа медведя, казалось, едва коснулась его плеча, но кожа оказалась распоротой как бритвой и тут же окрасилась кровью.

Толпа восторженно взревела.

Еще вчера Млый продумал тактический ход поединка. Пока все шло примерно так, как он и предполагал. Медведь будет нападать, он уворачиваться до тех пор, пока не измотает зверя, а потом надо каким-то образом вскочить ему на спину и схватить за голову. Вот только бы еще и удержать!

Чувствуя, как толчками вытекает из раны кровь, Млый подумал, что, видимо, пора переходить к решительным действиям. Неизвестно, насколько серьезно его сумел зацепить медведь, рука пока слушается, но потеря крови неизбежно ослабит его. Так что дожидаться, когда это случится, не стоит.

Второй удар лапой пришелся по спине и сбил Млыя с ног.

Подняться он не успел, медведь навалился сверху, левая рука Млыя оказалась у него в пасти.

Ворочаясь под тяжелой тушей, Млый извивался, как червяк, тянул на себя руку, чувствуя, что клыки вонзились в мышцы.

Другой рукой он шарил вокруг в поисках опоры и вдруг наткнулся на один из камней, брошенных раньше сверху.

В дальнейших действиях Млый себе отчета уже не отдавал. Он наотмашь ударил зажатым в руке камнем медведя по морде. Потом еще раз. Он не слышал ни рева медведя, ни криков толпы, а только бил и бил. Зубы на левой руке наконец разжались, и Млый сумел подняться. Медведь мотал головой и тер лапой залитую кровью глазницу.

Млый прыгнул на него сзади, как на необъезженного коня, обхватил толстую шею в мертвом захвате и попытался сдавить.

Неожиданно медведь упал на спину и Млый опять оказался внизу, но хватку не ослабил. Он чувствовал, как трещат его собственные кости, но продолжал, упираясь лопатками в землю, поворачивать голову зверя вбок. Все сильнее и сильнее, не задумываясь о том, сумеет ли уже сам выйти из этой схватки живым.

У медведя хрустнули шейные позвонки, лапы вдруг обмякли и стали судорожно скрести когтями землю. Млый напряг последние силы и рванул медвежью голову так, словно хотел оторвать ее совсем.

Сразу вслед за этим над площадью пронесся разочарованный вой зрителей.

— Эгера грозит нам бедой! — среди общего шума выделялся голос старика с посохом. — Будет трудный год!

— Бу-у-дет!

Млый выполз из-под мертвой медвежьей туши и устало, как крестьянин после жатвы смахивает пот, вытер с лица кровь.

— Неужели ты надеялся, что Млый не сумеет справиться с медведем? Какая наивность!

— Не скажи. Медведю помогала Марена.

— Лучше бы она сразу прикончила Другого, чем заставлять выделывать все эти шутовские ужимки и прыжки. Так было бы честнее.

— Марена ведет с ним свой диалог на привычном для нее языке. Не нам обсуждать, что она делает правильно, а что — нет.

— Как бы не так! Свалился Млый в Навь, словно нам в наказание. Я уже устал всюду таскаться за ним.

— Вот и занялся бы им всерьез. Кто тебе мешает?

— Ты уже попробовал. Что из этого хорошего вышло?

— Ладно, не горячись! Не хватало только нам из-за этого Другого поссориться.

В Млыя все-таки швырнули несколько камней, когда он поднялся рядом с тушей мертвого медведя. Раздраженные неудачным жертвоприношением зрители не собирались расходиться, и Млый подумал, что ему вряд ли удастся выбраться из ямы живым — забросают камнями или добьют копьями.

Запрокинув голову, он стоял в центре ямы чужой, одинокий, обводя взглядом беснующуюся толпу, и прямо над ним горели дневные холодные звезды.

Наконец вниз бросили лестницу, по ней спустились какие-то люди — то ли жрецы, то ли просто зеваки, и Млыю позволили выбраться наверх.

Сил не осталось даже для того, чтобы достойно и неторопливо одолеть несколько ступеней. Ноги предательски соскальзывали с перекладин. Только сейчас Млый почувствовал, что ранен, и ранен серьезно. Прокушенная рука почти не слушалась, спину жгло как огнем, каждый вдох давался с трудом очевидно, были сломаны несколько ребер.

С ним рассчитались по- честному. Правда, пятьсот монет в руки Млыю так и не попали, мешочек с деньгами передали трактирщику, тут же вынырнувшему из толпы. Но Млый не спорил. Тело охватил холодный озноб, он почти ничего не видел и двигался только благодаря остаткам воли.

Он еще нашел в себе силы добраться, сопровождаемый уже не стражей, а какими-то совершенно незнакомыми людьми, до известного трактира, где его отвели в тесный чулан. Он тут же упал на подстилку из соломы и провалился в небытие.

События последующих дней он помнил плохо. Да и не было никаких событий, если не считать прихода высокого старика с посохом, того самого, что предварял борьбу с медведем обращением к Эгере, да редкими появлениями мальчика-прислужника, приносившего еду и питье. Большую часть времени Млый провел в забытьи, ощущая жар в ранах и холодную испарину на коже. Его никто не лечил.

На четвертый день он сумел подняться. Больше всего Млый боялся, что раны начнут гноиться, тогда не избежать заражения крови, но, кажется, молодой организм справлялся с болезнью успешно. Привалившись спиной к стене, Млый впервые осмысленно оглядел свое убежище, свет в которое попадал только через широкие щели в двери, и вспомнил о Сторожиче и о Темном, а потом подумал о мече.

Хозяин — сволочь! Обещал отдать меч сразу после борьбы с медведем. Да и Сторожич хорош! Говорил, что вернется через два-три дня, а прошло значительно больше. Неужели дасу решил больше не связываться со мной? И куда подевался Темный? Ведь именно он втравил меня в эту историю. А теперь пропал.