Венцеслав помогает ему, иначе это могло бы продолжаться вечно. И когда Раух мошонкой чувствует ягодицы Люциана, что он полностью принадлежит ему, то расслабленно откидывается на спинку дивана и поглаживает Моргенштерна по бедрам, затем по талии, груди и плечам, ведь от лёгких поглаживаний Люциан всегда распалялся с полувзгляда. Байкер перехватывает руки Рауха и переплетает с ним пальцы, одновременно пытаясь двигать бедрами. Неудобно, но зато так Люциан чувствует единение, которого всегда желает. Если бы у Моргенштерна спросили, что он любит больше всего, то самому близкому человеку он бы ответил «заниматься любовью с Вацеком».

В один из самых приятных моментов Люциан так же очень любит начать целовать Рауха по-французски, и он отвечает ему грубыми, властными движениями языка, заставляя поумерить пыл и подчиниться. Моргенштерн обмякает, очарованный, и становится послушнее. Тогда Раух берёт дело в свои руки и забрасывает ноги байкера себе на пояс, чтобы после согреть его шею своим дыханием. И, пока Венцеслав двигается, Люциан жмурится, часто дышит и цепляется за диван. Он вскрикивает, снова и снова чувствуя Рауха в себе, и поскуливает от удовольствия, пресыщаясь запахом разгорячённого комиссара.

Вацеку нравилось смотреть, как расцветает в его руках Моргенштерн, каким нежным он становится. Разумеется, он не говорил об этом самым близким, поскольку, скорее всего, давно от них всех избавился при таинственных обстоятельствах. Но это было. Люциан, так жалобно зовущий его каждый раз, когда испытывает оргазм, пламенно клянущийся в любви и горячо прижимающийся, как будто хватаясь за излюбленную фантазию. Раух видел, как приоткрываются потрескавшиеся губы Моргенштерна и как закатываются глаза, когда он, дрожа, кончает. Руки байкера стискивают шею Венцеслава, заставляя прижаться к телу слишком близко, и он отстраняется, чтобы иметь возможность двигаться. Люциан запоминал то, чем они занимались, и иногда не очень успешно пытался повторить или просто проигрывал в голове. Казалось, всё его сердце занято одним-единственным. Вместе с буйной головой. Тогда каких же размеров должно быть сердце? И голова?

— Мой, — украдкой улыбается Венцеслав и целует расчувствованного Люциана в щёку, вблизи губ.

Моргенштерн, не открывая глаз, опьянённо улыбается, счастливый, и запускает пальцы в волосы Венцеслава.

— Мой, — вторил он, а после — резко прижался, и Раух почувствовал новую пульсацию в его члене. Люциан что-то промычал, а потом впился губами в шею комиссара. Тот рыкнул и укусил Моргенштерна за ухо, но тому не было больно, наоборот, подбавило масла в огонь. Люциан почувствовал, что презерватив порвался, когда защекотало бедра. Раух бурно кончил в него, пока ещё занятый ощущениями, и не заметил — Люциан не стал его отвлекать. Наоборот, это прибавило процессу чувственности и интимности. Ему хотелось, чтобы Венцеслав кончал в него, наполнял собой.

После секса они лежали, обнявшись, до утра, иногда не засыпая ещё около полутора часов и проводя их за тихой беседой. Люциан поглаживал Венцеслава по груди, говоря что-то про уровень его волосатости и подёргивая за волоски. Раух хмыкал и затыкал его поцелуем, потому что иные способы либо обидят, либо не дойдут. Тактика подбиралась долго, но оказалась верной. Потом, когда поток оригинальных решений кончался, Венцеслав носом зарывался в волосы Люциана, ощущая того всем телом — и от этого чувства в груди становилось спокойно и сладко. Застывая в меду своих чувств, казалось, они могли лежать друг с другом часами, если бы не была надобность куда-то подниматься.

На утро Люциан светился, как начищенный пятак, пусть и хромой немного, но это не делало его хуже. Наоборот, это делало утренний кофе Венцеслава намного вкуснее.

========== Этюд 3: Медвежья берлога (nc-17). ==========

— Вацек…

— Гм?

— Я хочу тебя.

Люциан и Венцеслав стоят в прихожей, пьяные, покачиваются и пытаются разуться. Будучи большим в плечах, Раух срывает куртки с крючков, и всё валится. Моргенштерн посмеивается и начинает поднимать, вешать обратно, в то время как Вацек держит бутылку с ромом и иногда к ней прикладывается, свободной рукой поглаживая байкера по бедру.

— П-пойдём… — глуповато хмыкает Люциан и толкает Рауха в спину, направляя того в спальню. Венцеслав чувствует его колючий подбородок на своём затылке и по-медвежьи пошатывается. Когда же добредает до кровати, то пружины звонко приветствуют его. Люциан с кряхтением приземляется рядом, и вскоре они сливаются в страстном поцелуе.

Всё началось с того, что прославленный комиссар поймал банду подростков, долго терроризировавших окрестности. Орудовали они по ночам, так что на камерах наблюдения, если такие были, фиксировались лишь возгласы и силуэты. Если же кто-то из них заходил на свет, то можно было увидеть симпатичную черепообразную маску на лице. Но эти ребята прославились не столько грабежами, сколько жестокими убийствами, как своих сверстников, так и взрослых. Зачастую жертвы умирали от внутренних кровоизлияний. Мучения могли прервать ударом чего-нибудь тяжелого по голове. Последнюю жертву нашли в подвале. Ей было около четырнадцати лет, на ней была короткая юбка и страшные гематомы. Это прибавило парням долгих лет жизни за решёткой.

Успех дела отмечался всем отделом. Больше всех набрался Раух, которому требовалось приличное количество алкоголя, чтобы напиться. В таком состоянии он почему-то решил, что Люциан просто обязан узнать о его чувствах. Эта часть человеческой жизни открывалась для Вацека, только когда он уже махнул несколько рюмок. Моргенштерн не задумываясь отправился в участок, где тоже дал жару. С этого момента все знали, почему Венцеслав никогда не трогал свою секретаршу.

Люциан внезапно оживился после того телефонного разговора, и теперь он избавлял Рауха от одежды чересчур рьяно, постоянно сопровождая каждое движение поцелуем. Рубашка, галстук, ремень — всё это летело к чёрту. Моргенштерн жадно проводил по обнажавшейся волосатой груди, вдыхал запах одурманенного мужчины и кусал губы, потому что его джинсы давно стали слишком тесными.

Комиссар не очень-то сопротивлялся, поскольку алкоголь действовал на него очень позитивно. Если в обычном состоянии это флегматичный и рассудительный стоик, то теперь это был окрылённый эпикуреец, вдохновлённый всеми благами и чудесами жизни. Бодхисаттва, пробудивший своё сознание. Он легко улыбался, что само по себе нечасто, и страстно отвечал Люциану, оголяя и его тоже. Моргенштерн, в свою очередь, пользовался тем, что в таком состоянии физически Раух немного слабее и его можно пересилить: байкер прижал комиссара к изголовью и расположился между его ног, напрягая своё тело для пусть и неловкой, и неуклюжей, но борьбы.

Сопротивление было не таким сильным, каким могло. Венцеслав позволил Люциану ласкать себя. Целовать лицо, шею, грудь, гладить щёки, плечи, ладони, грудь, бёдра. По резвости движений Раух чувствовал всю важность происходящего. Моргенштерн не помнил себя, действовал уверенно, настойчиво, не позволяя и малейшего неповиновения. Для Венцеслава эти ощущения были новы. Все эти поцелуи и прикосновения он не раз оказывал кому-то, но к нему это никогда не возвращалось. Зато сейчас возвращается сторицей. Пусть Люциан не такой большой, как он, но он очень умел. Раух иногда открывает глаза и наблюдает, как этот ярый смуглый балагур вдруг становится уверенным самцом, побеждающим хищником.

Моргенштерн водит ладонью по члену Венцеслава и беспрерывно целует его в шею, где ключицы, и засасывает кожу, своим возбуждённым пенисом упираясь в бедро. Другая его ладонь скользит по телу Рауха, что позволяет Люциану замечать каждое движение — он чувствует, как немного изгибается в спине Вацек. Его Вацек.

— Я хочу тебя, — вновь излишне настойчиво для пьяного состояния шепчет Люциан и требовательно раздвигает ноги Рауха. В такой позе байкер его ещё никогда не видел. Большой, крепкий, замкнутый, но сейчас — возбуждённый, взвинченный, раздразнённый, открытый. От этих новых впечатлений Моргенштерн на миг застывает, сомневаясь в реальности происходящего. Венцеслав со снисходительной улыбкой приподнимается и лбом касается его лба: