========== Под куполом. ==========

Всё застелил туман, превративший реальность в смазанный карандашный рисунок. Краски стали блеклыми, бедными, мрачными. В глазах всё это было монохромным маревом. Непонятно, это либо от пелены слёз на глазах, либо просто мир устал существовать для Люциана. Ему самому хотелось перестать существовать. Обычно человек творит руками, ведь это прекрасный инструмент для какой-либо деятельности. Возможно, по этой причине руки пострадали первыми. Люциан не смог удержать ими то, что полагалось хранить и любить. Люциан не смог сотворить то, что было необходимо возвести.

«Я не смог».

«Что я сделал не так?!»

«Почему?!»

Люциан, утопая в своих густых и неповоротливых мыслях, пытался держаться на плаву хотя бы ради того, чтобы решить напоследок эти три вопроса. Реальность стала похожа на прыткую цыганку, убегающую от него прочь, но дразняще постукивающую в бубен, чтобы дать о себе знать. Воображение с удовольствием рисовало смуглую плутовку, ехидно улыбающуюся ему маленькими белыми зубами, как у хорька. Золото на её одежде блестит, ноги грязные…

— Люциан… — кто-то тихо позвал его со стороны коридора.

Люциан пьяно улыбнулся, прилагая все усилия, чтобы не заснуть, потому что это бы означало конец. Мужчина сидел в луже собственной крови, прижавшись спиной к стене. Попадая на одежду, кровь засыхала, поначалу согревая, а потом становилась холодной. Нельзя сказать, что Люциану было холодно. Ему было никак. Боль из груди вытекала вместе с кровью на пол, и чем меньше её становилось, тем больше Люциан убеждался в правильности своих действий.

Правда, когда Люциан увидел фигуру в дверях, из глаз потекли ещё и слёзы, хотя, казалось, вся жидкость ушла в бордовый. Венцеслав вбежал в комнату, на ходу срывая с себя рубашку и начиная рвать её на жгуты.

— Идиот… Какой же ты, блять, идиот, — сосредоточенный на перевязке, рычал Раух.

Брови нахмурены, лицо немного покраснело от злости. Люциан хотел отстраниться, чтобы отказаться от помощи, но руки онемели и не желали слушаться. Как будто Люциан за несколько мгновений превратился в тряпичную куклу, готовую стать послушной марионеткой. Мужчине нравилось видеть Венцеслава разозлённым. Это были эмоции, которые он так редко проявляет. Мутными глазами он рассматривал его, не отрывая взгляда и борясь с потухающим сознанием.

Венцеслав был похож на разгневанного бога войны. Горящие от негодования ореховые глаза, которые, казалось, могли в любом в такой момент прожечь дыру. Слегка всклокоченные волосы с медным отливом прилипли ко лбу. Время для Люциана шло очень медленно, и он мог в деталях рассмотреть, как Раух рвёт рубашку, накладывает матерчатые полоски на плечи, и с надеждой смотрит на предплечья — остановилась ли кровь. В его глазах были и жалость, и сожаление.

Как будто Венцеслав на мгновение представил, что было бы, приди он немного позже. Каким бы сытым стало чудовище, имя которому одиночество. Как незачем ангелу крылья, если нет неба, так бы и Раух счёл бы жизнь бесполезным дополнением к сосновому гробу. Люциан наблюдал, как Раух берёт его за руки и внимательно их осматривает, чтобы понять план действий. На самом деле, смотреть на них было противно. Глубокие раны, открывающие вид на разрезанные мышцы, из которых шёл бурный бордовый поток.

Люциан выдавил из себя улыбку и провалился в небытие. Раух вздёрнул брови, едва ли не подскочив.

— Люц, не засыпай, мать твою! — он взял лицо Моргенштерна в ладони, поглаживая большими пальцами скулы. — Не спи. Я здесь. Смотри на меня. Сейчас я схожу за нашатырём и остальным. Если ты заснёшь, я достану твою трусливую душонку из-под земли и заставлю умереть ещё раз, но на этот раз от моей руки. Ты меня понял?!

Моргенштерн почувствовал себя кусочком сахара, брошенным в терпкий чёрный чай. Было темно и сладко. Люциан тоже почувствовал себя одиноким, как ощущают себя люди, когда возвращаются в свой родной город, который был подвергнут бомбежке. Пришло осознание глупости. Он уйдёт и оставит своего Вацека созерцать свой окровавленный труп. Глаза застелила влажная пелена. Мужчина коснулся пальцами щёк Рауха, пачкая их, и руки тут же опали. Венцеслав поднялся.

— Не засыпай, — повелительным тоном рыкнул Раух и быстрым шагом направился к аптечке.

Моргенштерн любовался его силуэтом. Его широкой спиной, грубой мужской фигурой. Сколько царапин оставил он в своё время на спине Венцеслава. Сколько синяков от укусов на плечах. Мрачный и осуждающий взгляд Рауха, обнаружившего на себе следы секса, только разжигал желание продолжать. Однажды Венцеслав решил сменить позу, чтобы сократить ущерб, но Люциан умудрился закусать его руки. Это было слишком уж явно, поэтому Раух снисходительно вернулся к тому, с чего они начали. И Моргенштерн с упоением таял в его горячих объятиях снова.

Люциан лежал, прижавшись щекой к полу, когда пришёл Венцеслав и начал водить ваткой с нашатырём перед его носом. Сейчас не было сомнений в том, что Моргенштерн проснётся. Не допускалось мысли о смерти. Не сегодня. Не сейчас. Раух собирался переупрямить смерть. Если бы борьба с ней была бы поединком на ринге, мужчина повалил бы её на лопатки в любом случае.

Венцеслав облегчённо вздохнул, когда мужчина осоловело заморгал, и поднял Люциана, обратно прислонил к стене. Моргенштерн не чувствовал боли, но смотреть на то, как Венцеслав зашивает ему раны, не хотел. Как вонзает иглу в кожу и соединяет края. Руки Рауха немного тряслись. Это повергло Люциана в шок, ненадолго отрезвивший его, и тогда боль стала ввинчиваться в мозг. Моргенштерн начал дёргаться и кричать, пытаться уйти, но Венцеслав мёртвой хваткой взял его за руку.

— Сиди тихо, — грубо произнёс Раух голосом, отметающим всё желание протестовать. — Или я тебя добью, — хотя на самом деле никогда бы этого не сделал.

Люциан сглотнул и закивал, всё ещё отчетливо чувствуя запах нашатырного спирта. Боль заставляла застыть во времени. Словно в предплечья загоняли тысячи стеклянных игл и ломали их, а они резали и резали плоть. Моргенштерн тихо скулил от боли, жалея, что руки не онемели настолько, чтобы потерять чувствительность. Венцеслав был полностью поглощён процессом, абсолютно сосредоточенный. У него в кармане звонил мобильный телефон, но он игнорировал. Кто-то стучал в дверь, но они будто не слышали этого. Соседи снизу двигали шкафы. Соседи сбоку били чем-то по стенам. Соседи сверху кричали друг на друга.

Среди этого хаоса Венцеслав будто создавал вокруг себя ауру мертвенного спокойствия и хладнокровия. Они оба словно были под куполом. Вероятно, поэтому его не пугал страшный вид царапин. Его не тошнило, как Люциана. Раух работал на желании хорошенько потом всыпать Моргенштерну, может, даже выпороть его ремнём с армейской пряжкой.

Движения пальцев Рауха были быстрыми и ловкими. Не прошло и десяти минут, как раны были зашиты. Тогда Венцеслав начал мазать их и забинтовывать предплечья. Люциан сидел и разглядывал сильные руки Рауха. Сейчас они казались такими приятными и даже мягкими, несмотря на засохшую кровь.

— Почему?

Вопрос запутал мысли Люциана, и он непонятливо посмотрел на Рауха.

— Почему ты это сделал? — повторил вопрос Венцеслав, сверля Люциана взглядом.

— Была причина…

— Надеюсь, причиной был внезапный приступ слабоумия.

Моргенштерн тихо хмыкнул, не обижаясь. Всё-таки не каждый день Раух зашивал кого-то. Было видно, что Венцеслав был немного напуган. И прятал это за злостью.

Люциан накрыл ладонями щёки Рауха.

— Я знаю, что ты испугался. Мне тоже страшно. До сих пор.

Венцеслав мрачно посмотрел на мужчину.

— Ещё мгновение, и мне бы пришлось составлять список гостей на похороны.

— А это худшая работа для мизантропа типа тебя, — Люциан гладил мужчину по лицу, вдруг чувствуя себя очень сонным. — Я знаю… Знаешь, я почему-то так хочу спать…

Раух вздохнул, всё ещё с жалостью глядя на Моргенштерна, после чего взял его на руки положил на кровать. Люциан настолько глубоко провалился в сон так резко, что даже не стал цепляться за одежду, чтобы задержать Венцеслава. Тот, в свою очередь, усмехнулся, и поцеловал мужчину в лоб. В конце концов, сейчас с него взятки гладки.