Скепсиса подбавила презентация блока. Она была организована сумбурно. Случился смешной курьез. Участник ведущий тройки блока генерал Валентин Варенников, представляя других лидеров блока, назвал Сергея Юрьевича Глазьева ошибочным именем – Юрий Глазов. Зал, наполненный журналистами, хохотнул. Все решили, что годы берут свое, и генерал-армии, прославивший себя отказом от амнистии в процессе ГКЧП и оправдательным приговором по этому делу, вряд ли украсит избирательную кампанию. Впоследствии оказалось, что это ошибка. Варенников немало сделал для того, чтобы «Родина» не была заблокирована. Его здравомыслие и сохранившаяся в 80-летнем возрасте выправка вызывали уважение не только у ветеранов. Впоследствии все же Варенников так и не смог разобраться в сложной ситуации в «Родине» и, в конце концов, предпочел следовать рекомендациям, которые ему давали в Кремле.

Проблемы у блока начались сразу. Глазьев, выполняя задачу, поставленную перед ним в Кремле, готов был довериться бесстыдному политтехнологу-авангардисту Марату Гельману и выйти на выборы под эпатажно-пародийным именем «Товарищ». Сломали этот сценарий три фактора: последовательная и тонкая игра Дмитрия Рогозина, постепенно сделавшего блок из левацкого национально-патриотическим; присутствие Сергея Бабурина, в последний момент вошедшего в блок своей партией; и мои скромные усилия – прежде всего, постоянная демонстрация брезгливого неприятия гельмановских «товарищей». Последний фактор, конечно же, имел малое значение, но, как я надеюсь, добавил необходимый вклад в общее дело превращение «Товарища» в «Родину».

Фактически в блоке царило двоевластие. Высший Совет блока во главе с Юрием Скоковым обсуждал и принимал документы, которые избирательный штаб Гельмана в грош не ставил. Напротив, документы штаба в Высшем Совете встречали ожесточенную критику. Помню эпизод, когда Высший Совет принял мои возражения по концепции избирательной кампании, и я поехал в штаб, размещавшийся в гостинице «Аэрополис», доводить позицию ВС до сведения политтехнологов. Вступив в комнату, где за длинным столом сидела молодая поросль гельмановской политтусовки, и не произнеся еще ни слова, я ощутил направленный на меня заряд ненависти. В общих чертах я повторил то, что говорил на Высшем Совете. И тут началось! Самой мягкой фразой в мой адрес было: «А вы, вообще, кто?» Передо мной были самые настоящие бесы.

Вся избирательная кампания блока была соревнованием товарищей-глазьевцев и родинцев-рогозинцев, стремящихся склонить общий стиль и содержание предвыборной агитации в свою сторону. Глазьев, поглотив огромные финансы, поступавшие на 90% со стороны Рогозина, полностью провалил свою часть работы – не только по части реставрации «Товарища», но и по части чисто технической черновой работы. Перехватив у Рогозина, скептически относящегося к эффективности гельмановско-глазьевской «инфраструктуры», работу с регионами и всю наружную рекламу, включая выпуск печатной продукции, Глазьев не смог распорядиться своими полномочиями. Где-то сгнили миллионные тиражи газеты «Товарищ» и газеты «Родина», так и не дошедшие до избирателя. Зато кто-то запомнил кампанию «Родины» 2003 года как невероятную для себя поживу (ставка начальника управления в глазьевском штабе достигала 10 тыс. долларов в месяц, а полностью профинансированная смета оставила после выборов дефицит почти в полмиллиона долларов).

"Леваки" против "Родины" – Александр Гельман, Ольга Сагарева, Александр Дугин

Мне довелось просматривать материалы «товарищей», предназначенные для газеты. Они были ужасны. Прежде всего, полностью лишены какой-либо мобилизующей силы, которая побудила бы избирателей пойти голосовать за «Родину». Сторонники Рогозина попытались выправить ситуацию, но Глазьев не уступал ни запятой. Пришлось оставить это безнадежное дело. Споры по поводу запятых ни меня, ни других соратников Рогозина совершенно не интересовали.

Кампанию блока, в конце концов, вытянул Рогозин, обеспечивший всю телевизионную программу – от изготовления и проката роликов до удачно выбранной для дебатов антиолигархической позиции. Им же была обеспечена лояльность власти, давшей «Родине» шанс на победу и только в последние две недели начавшей «перекрывать кислород» – слишком уж бурно повышался рейтинг «Родины».

Выстраивание второй «левой» колонны на выборах – давняя мечта кремлевских технологов, по-прежнему продолжающих воевать с коммунистами. За кулисами предвыборной борьбы была сформулирована задача расколоть КПРФ силами Глазьева и «технологическими» находками придворного PR-мастера Гельмана. Последний получил под эту задачу значительные средства и упорно добивался именования блока Глазьев-Рогозина не иначе как «Товарищ». Для этой цели тиражом в 12 млн. была выпущена одноименная газета и создан штаб, навязывающий себя блоку. Каким-то чудом (или тонкой игрой Рогозина) блоку было дано иное имя – «Родина», а Гельман был отодвинут от руководства штабом. Но «товарищеские» замашки продолжали доминировать среди нанятых блоком политтехнологов, которых менять было уже поздно.

В основе раскольнического проекта Кремля лежал застарелый стереотип размежевания «правый-левый», который, судя по социологическим данным, в российском обществе исчез за несколько лет до появления «Родины». Даже если бы Кремлю удавалось минимизировать присутствие КПРФ в Думе, это не решало ни одной проблемы – ни в политике, ни в экономике. Разве что весь демократизм парламента сводился к тому, чтобы только слабые и безвольные коммунисты голосовали против правительственных предложений. Ради подобного смехотворного результата кремлевские комбинаторы позднее растратили колоссальные силы, направив их, чтобы уничтожить «Родину».

Втрое возросший процент голосования «против всех» на региональных выборах и явка, не дотягивающая до 30%, – суровый показатель несостоятельности созданной постельцинистами политической системы. В тот период даже прямая агитация президента за своего протеже на пост губернатора Санкт-Петербурга Валентину Матвиенко дала последней в первом туре голосования лишь 14% голосов избирателей. И никакие победные реляции о том, что Матвиенко оказалась втрое популярнее своего соперника во втором туре голосования, не могли скрыть недоверия граждан к власти. При очевидной нелепости разыгрывания лево-правого противостояния, кремлевские политтехнологи продолжали прежнюю стратегию. Скорее всего, они не могли иначе обосновать расходы на свою деятельность в глазах финансирующего их работу начальства. Начальство другого языка не понимало.

Кремлевские бесенята склонны были имитировать серьезность «левого проекта», зная заведомо, что ничего путного из него не выйдет. Ведь борьба за «левые» голоса для блока Глазьева-Рогозина была заведомо бесперспективна. Весь «левый» ресурс за пределами КПРФ не превышал 2% от общего числа избирателей. Причем на этот ресурс претендовали практически все ведущие партии, а также виртуальная партия «против всех». Полагать, что блок Глазьева-Рогозина получит в этом секторе предпочтений преимущество, достаточное для победы на выборах, не было никаких оснований. «Товарищ» проваливался с гарантией. И мог послужить либо оправданием разыгранного в глазах публики снижения популярности коммунистов, либо громоотводом, если эта популярность не снизится. В Думе «товарищей» никто не желал и не предполагал увидеть.

Идея сильного социально ориентированного государства без привязки к «левой» доктрине, составляла ресурс до 20% голосов. Полагать, что блок отберет из них половину или даже треть, было совершенно нереально. Для этого пришлось бы иметь мощность агитационной машины, превосходящую мощность «партии власти». Единственная надежда зачерпнуть из этой части электората – сделать действительно яркую избирательную кампанию, в которой «левое» осталось бы лишь на втором плане, в социальных проектах блока, совпадающих с проектами КПРФ, оставленными там Глазьевым. Для этого надо было с «нелевой» энергией изобличать КПРФ в сговоре с олигархами и в имитациях борьбы за народные интересы. Но гельмановские технологи упорно твердили: ни слова против КПРФ! У меня было ощущение, что общаешься с двойными агентами.