Казалось, что успехом гельмановского "вируса" был набор в региональные структуры штаба людей совершенно неадекватных. Тем не менее, Рогозин сразу сделал ставку на самостоятельную работу со СМИ, а вовсе не с этой "подставой". Так же улизнул и Глазьев, всю кампанию проводивший работу в отдалении от штаба. Кремлевские комбинаторы просто обманули сами себя. Дав при этом слегка нажиться разномастной публике вроде автора ублюдочной книжонки "5000 значений слова х…", которому Гельман поручил делать газету "Товарищ". Такая публика, собственно, и составляла гельмановский кадровый резерв. Именно из этой среды появилась и Сагарева.
Нас не может не удовлетворять тот факт, что большинство ключевых решений (и даже событий) избирательной кампании "Родины" прошли мимо Ольги Сагаревой. Судя по ее книге, она так и осталась в неведении, что ее вычислили и обвели вокруг пальца. Пот крайней мере мое личное видение кампании "Родины" серьезно расходится с изложением "крота". Большая часть кампании осталась тайной для Ольги. А ее беспрерывные нашептывания на ухо Рогозину, шеф просто оставлял по большей части без внимания. Переманить его "из правых консерваторов в нормальные люди" (выражение Сагаревой) так и не удалось.
Что же осталось Сагаревой и ее заказчикам ввиду явного провала их планов? Постараться раскрыть некоторые "интимные" подробности избирательной кампании, дав всем ее участникам – прежде всего Рогозину – самые нелестные характеристики, составив таким образом подборку "ссылочного материала" для будущих и действующих политических врагов "Родины". Справочник для негодяя можно считать вполне состоявшимся.
Но есть у сочинения Сагаревой и другая сторона. Любопытным следствием книги является доступность очерка быта и нравов идеологических противников "Родины" и взглядов ее лидера. Гельман, Сагарева и прочие "носители левой идеи" оказываются на поверку весьма жадными до высоких гонораров, привыкшими к западным стандартам потребления (предоставленным им в свое время ельцинистами за счет разворовывания страны), страстно ненавидящими русские формы общежития и даже обычные для России нормы приличия. Сагарева пишет о России "эта страна", ненавидит красоту русских женщин, отвергает институт брака, всюду видит в мужских повадках "шовинизм" (сама то и дело мечтая "съездить в глаз"), считает религию исключительно "опиумом для народа".
Книга Сагаревой конечно же нанесла ущерб репутации "Родины" – прежде всего "бабьим" взглядом на политику, которая всегда и всюду является делом мужским, посильным только сильным женским натурам. Здесь же хныканье Сагаревой должно воздействовать на чисто бабью слабость любителей околополитической "клубнички". Ей удалось представить дело так, что тонкая игра Рогозина на ее "интимных" устремлениях (напомним, что это был своеобразный "интим" – он терял смысл без вполне определенных для Сагаревой политических и карьерных результатов), является чуть ли не чертой его характера. И тут снова противники Рогозина просчитались. В России для мужчины нет никакого позора в том, чтобы отвергнуть навязчивую дамочку. Особенно если она имеет столь карикатурный облик.
Труд Сагаревой оказался и саморазоблачительным для ее "интернациональной" среды. Он вскрыл всю изломанность натур из "кубла" заговорищиков против "Родины". У меня лично и без того пара мимолетных встреч с Гельманом вызывала только одно желание: макнуть его физиономией в салат, а лучше – в нужник. И не только потому, что мне претит серьга в ухе у мужика. Мне известны были его арт-выходки, воспроизводящие кровавые языческие культы и прямо оскорбляющие Россию. Теперь в лице Ольги Сагаревой – бесспорно несчастной в своих психических и физических немощах – можно видеть иной вариант того же типа ненавистников нашей страны.
Разоблачение состоялось и по части идеологии. "Люди искренне "левых" взглядов" оказались весьма алчными предпринимателями, рассматривающими политику как бизнес. Их правозащитная риторика сочетается, как оказалось, с привычкой к весьма затратному образу жизни и фантастически высоким зарплатам. Важным для них всюду и везде является, например, качество офисного кофе. О победе над бедностью в богатой стране они пишут скорее для красного словца – упражняясь в слоге, а вовсе не потому, что действительно хотят кому-то помочь жить достойно. Это профессионалы фарисейских текстов. К тому же любые проявления патриотизма обозначающие, по крайней мере для себя, как "фашизм" и "шовинизм".
"Родина" переварила и Гельмана, и Сагареву. И весь "левый" уклон.
Правда лидера
Пучок проблем, связанный с «подкопом» под «Родину» обусловлен президентскими выборами и противостоянием, возникшим в блоке в связи с различными точками зрения на участие в этих выборах. Что в выборах принимать участие необходимо, были согласны все члены Высшего Совета (ВС) блока. Решение об участии в президентских выборах было обусловлено необходимостью продлить активную фазу существования блока в избирательной кампании. Но как провести эту фазу – в открытом бою без шансов на победу или «непрямыми действиями» за счет использования энергии противника? В первом случае это была игра ва-банк, во втором – гарантированное наращивание потенциала и внедрение в структуры власти. Правильный выбор политического лидера ни в коем случае не мог предполагать риск потерять едва завоеванные позиции. Так думал Рогозин. Глазьев думал совершенно иначе. Бес так часто приговаривал ему «солги», что Сергею Юрьевичу не всегда удавалось устоять.
Глазьев и Рогозин: общая радость победы
Выбор позиции среди членов ВС зависел от их понимания того, что же представляет собой блок. Часть членов ВС сочла возможным рассматривать блок не как политический союз, а как группу поддержки Глазьева. Именно ему назначалась роль игрока ва-банк и право рисковать всем заработанным политическим капиталом. Раз Глазьев считался единоличным лидером, то именно ему приписывалась победа на парламентских выборах, и ему же предоставлялось право распоряжаться плодами этой победы. Когда же монополия такого рода была оспорена, ВС для Глазьева и его ближайшего окружения стал врагом, «нелегитимным органом». Раз так, то все коалиционные соглашения Глазьев считал для себя разорванными. Хотя при этом требовал соблюдения таковых от остальных членов ВС и его руководителей. Для такой «асимметрии» Глазьеву потребовался подлог.
Подлог состоял в том, что блок после выборов, якобы, юридически прекратил свое существование. В действительности, политические обязательства никто не требовал прекращать, а юридически от блока оставался полномочный орган – Высший Совет, которому полагались некоторые полномочия. Этот же орган вполне мог сохраняться и как политический. Всё зависело от политической воли. Во время выборов никому в голову не пришло бы утверждать, что партии, объединенные в блок, прекратят партнерские отношения, как только выборы закончатся. У Глазьева логика была другая. Он проявлял волю к разрушению блока и говорил, что Высший совет блока фактически исчерпал свою задачу.
Конечно, партии, объединившиеся в блок для участия в выборах, после выборов формально могут считать себя свободными. И тогда несложно найти юридические основания, чтобы считать, что блока нет. Но первичным является все же политический выбор. И он изначально не раз обозначался лидерами блока. Все исходили из того, что блок создан не только до окончания выборов. Считалось очевидным, что мы не собираемся распускать блок. Об этом говорили и избирателю. Но после выборов Глазьев решил, что полностью свободен от любых обязательств.
