Глазьева я заметил, когда он в 1995 году совершенно неожиданно появился в избирательном блоке КРО. Ни до, ни после Сергей Юрьевич не проявлял интереса к защите русских в России и за рубежом. Будучи углублен в экономические проблемы, он весьма поверхностно был знаком с русским философским наследием, и всякий раз, когда мне доводилось его слушать, свой анализ положения страны он сводил к материальным причинам и процессам. В КРО, а потом в «Родине» его появление было оправданным в порядке создания широкой коалиции, включающей людей с разными взглядами на частности, но с единым государственническим мировоззрением. Но Глазьев вряд ли читал программные документы КРО или идеологические статьи своих соратников, которые выходили бы за рамки экономики.
В пользу Глазьева говорили его ранняя докторская степень (несомненно, талант!) и уход из правительства Ельцина в октябре 1993 года (несомненно, проявление честности!). Но в 1995 все внимание было сконцентрировано на генерале Лебеде, который стал лицом блока и соответствовал ожиданиям избирателей, которые мечтали о сильной фигуре «русского Де Голля». Глазьев почти терялся за фигурами Лебедя, Скокова и Рогозина. Тем не менее, тогда Рогозин пропустил его вперед – в первую тройку избирательного списка, а сам ушел в тень. Казалось, что Глазьев должен привлечь голоса интеллигенции. Но вышло все совсем не так.
Один эпизод избирательной кампании на излете 1995 года стал для меня своеобразным тестом, перекрывающим по значимости все внешние достоинства Сергея Юрьевича. Эпизод этот связан с думской солидарностью, проявленной Глазьевым по отношению к своему коллеге – вечному депутату Павлу Медведеву, в послужном списке которого более всего заметны были теснейшее сотрудничество с разорителем российской экономики Егором Гайдаром и вечная «работа над законодательством» в области банковского дела, пик которой приходится как раз на период краха финансовых пирамид. Так вот, именно этого человека Глазьев поддержал на выборах в Думу-1995. И не просто поддержал, а высказал свою поддержку в письменном виде – в форме гневного заявления, направленного против соратника по избирательному объединению КРО Сергея Пыхтина, который был одним из основателей этой организации. И в последующем, наше постоянное сотрудничество с Сергеем Петровичем в Конгрессе русских общин не позволяло мне забыть этого эпизода.
Все дело в том, что Пыхтин оказался конкурентом Медведева в московском избирательном округе и позволил себе ехидно проанализировать итоги деятельности «вечного депутата», показав его некомпетентность и полную глухоту к интересам избирателей. Ответный ход Медведева был предпринят силами Глазьева, ударившего по своим. Медведев сходил к Глазьеву с жалобой, а Глазьев подмахнул заявление в поддержку невиданно цепкого депутата, которому суждено было попасть в Думу во все созывы вплоть до текущего (сформированного в 2007 году). Возможно, Глазьев не мог вырваться из пут, которыми был повязан, сотрудничая некоторое время с гайдаровской командой, органичной частью которой был и Медведев.
Тогда мне поведение Глазьева показалось постыдно-неприличным и запомнилось надолго. Даже после того, как я несколько раз столкнулся с Глазьевым на заседаниях Союза православных граждан и послушал его очень толковые рассуждения о национальных особенностях нашей экономики и ее конкурентных преимуществах, которые мы могли бы использовать (прежде всего, восстанавливая традиционную трудовую этику).
Второй эпизод, в котором Глазьев показал себя не с лучшей стороны, состоялся в 2000 году накануне президентских выборов. Тогда на многолюдной конференции Союза православных граждан (СПГ) Глазьев многословно убеждал присутствующих включиться в борьбу за победу коммуниста Геннадия Зюганова. Мне тогда предоставили слово как представителю «еще одного председателя думского комитета, который поддерживает тесные отношения с СПГ» (я был помощником Дмитрия Рогозина, председателя международного комитета Госдумы, а Глазьев – председателем Комитета по экономической политике, поставленным на этот пост КПРФ). Я в крайне резких тонах высказался на тот счет, что православным негоже агитировать или голосовать за нераскаянных большевиков, и если решение в поддержку Зюганова будет принято, ноги моей в СПГ не будет. Последующее обсуждение показало, что Зюганов в этой аудитории поддержки не дождется.
Два указанных эпизода запали мне в душу. И когда Дмитрий Рогозин, с которым меня связывают долгие годы политической борьбы и совместной работы, сказал, что на выборы мы пойдем вместе с Глазьевым, я поморщился и предостерег: «Очень ненадежный человек…». Впрочем, без Глазьева блок «Родина» не мог состояться, поскольку это у меня не было особенных иллюзий на счет Сергея Юрьевича, а у многих других, кто вошел в блок, такие иллюзии были. И у избирателей они были тоже. Кроме того, я полагал, что могу ошибаться, и неизвестные мне достоинства Глазьева перевешивают его частные недостатки, известные мне лишь в отдельных эпизодах. В конце концов, даже и весьма противный человек волей судьбы может сыграть позитивную роль. Такую роль, как я думал, Глазьев мог сыграть под надзором Рогозина и других весьма достойных людей, втянувшихся в блок.
Среди участников блока, а потом и во фракции «Родина», я мог быть только «рогозинцем». Глазьев стал мне ближе, но ярче высветились и его недостатки. Не только идеологические (он оставался «левым» и совершенно не мог принять риторики традиционалистов и националистов), но и деловые. Глазьев был именно ненадежен и практически не способен к коллективной работе и учету чужих мнений. Что не совпадало с его мнением, было заведомо неправильным. И даже если он не мог или не хотел сформировать своего мнения, чужие идеи и мысли виделись ему преждевременными или ненужными.
Достоинство блока в моих глазах состояло в том, что его списки содержали немало людей, чьи взгляды были нелиберальными и «нелевыми». Там было немало наших соратников по КРО, такие заметные фигуры в патриотическом движении как Александр Крутов, главный редактор журнала «Русский дом» (я сотрудничал с журналом с момента его возникновения), Николай Леонов, Наталья Нарочницкая, Николай Павлов. С этими людьми я был знаком давно, а с Дмитрием Рогозиным – еще с 1992 года, когда мы встретились на Конгрессе гражданских и патриотических сил. В его позициях у меня не было никаких сомнений, поскольку мы прошли путь десятилетней совместной работы.
При этих достоинствах я не верил, что победа блока возможна. Мне казалось, что власти не дадут нам дойти до избирателя, как они не позволяли это сделать КРО в 1995 и 1999 годах. К социологическим рейтингам и прогнозам я относился скептически. Даже когда за десяток дней до голосования я получил на руки данные опроса, давшие блоку 9%, решил, что это курьез. Я считал, что для нас огромной удачей будет даже 5,5% – преодоление установленного тогда барьера.
Первая «тройка» блока: Валентин Варенников, Сергей Глазьев, Дмитрий Рогозин
Сомнения в победе появились у меня при формировании и презентации блока. Крайне неприятным мне было подключение к блоку Партии Труда – левацкой организации. Она отпала в связи с внутренним конфликтом между руководителями и непомерными запросами на представительство в списке. Удачей было включение в блок партии «Народная воля», которая была мне идеологически близка. Разве что Сергей Бабурин представлялся мне для этой организации чересчур «розовым» (то есть, «левым»). Как и Глазьев, он был выращен в пробирке КПРФ, прежде имел с этой организацией самые тесные контакты, а во взглядах – очевидное наследие «общечеловеческой» идеологии. Основой блока оставалась Партия российских регионов (ПРР) Юрия Скокова. Третьим участников оказалась безвестная Социалистическая единая партия России (СЕПР), переданная с рук на руки Глазьеву от малоизвестного политика Алексея Подберезкина, который, правда, умудрился побывать даже кандидатом в президенты (о чем все уже забыли, но не забыл сам Подберезкин). Глазьев поставил во главе перекупленной партии свою соратницу Елену Мухину, а финансовая и организационная поддержка осуществлялась странной организаций «Спортивная Россия», которая в итоге практически ничего от выборов не получила – ее представители не участвовали в дебатах и депутатских мандатов не снискали. Таким образом, блок оказался крайне разнородным идеологически и рыхлым организационно. Трудно было представить, что «сборная солянка» когда-нибудь начнет работать слаженно.
