Так и сказала. Словно нечто само собой разумеющееся.

– Вы знали?

– Все знали, – ответила Эби. – В городе считали виноватыми нас. И не хотели, чтобы Уэса наказали за то, что мы могли предотвратить, если бы как следует постарались помочь ему выбраться из этой ситуации. Не сердись на него. Он уже сам себя наказал.

Кейт кивнула.

– Уэсли будет очень рад, если ты здесь останешься. – Эби улыбнулась. – Ты уж прости, что я говорю об этом.

Сердце Кейт застучало сильнее, ее охватило волнение, которое всегда предвещало нечто хорошее. Она приложила ладонь к груди. Сама не знала, стоит ли в это верить.

– Я не знаю, кто он теперь для меня. Мое прошлое? Или настоящее? Или, может, будущее?

Пытаясь подбодрить Кейт, Эби пожала ее руку.

– Как пожелаешь, так и будет. Вот что я думаю.

Кейт улыбнулась, глядя на отражение двоюродной бабушки. Ей приятно было сидеть рядом с ней, ей нравилось спокойствие, невозмутимость Эби. Она всем своим видом словно говорила: «Что бы ни случилось, все к лучшему. У нас все будет хорошо. Главное – мы вместе».

Давно, очень давно Кейт не испытывала ничего подобного.

Две женщины из рода Моррис, молодая и старая, сидели и молча смотрели, как луч заходящего солнца медленно скользит по стене.

И обе были готовы жить долго и счастливо.

А Лизетта, закрыв на ночь кухню, исполняла ежевечерний ритуал подсчета тарелок и кухонной утвари, потом замесила тесто для лукового печенья на утро и сняла наконец фартук. Прошлой ночью она долго не ложилась спать, все бродила вокруг дома. Проспала завтрак, нарушив свой обычный распорядок дня. Как ни старайся сегодня, вчерашнее уже не исправить. В дверь стучался ветер перемен, и ей это очень не нравилось. Как только она положила фартук на стойку, без стука вошел Джек. На нем красовались спортивная рубашка с коротким рукавом, блейзер и мокасины – в общем, он был готов в дорогу. Джек ворвался с напором разъяренного быка и резко остановился, словно не знал, что делать дальше.

– Я принял решение, – заявил он.

Она кивнула. Он уезжает. Вчера он сиял от счастья, словно жизнь налаживалась, входила в норму, словно дело шло к тому, что «Потерянное озеро» удастся сохранить. Ей вдруг стало больно, гораздо больнее, чем она ожидала. Джек будет жить, как прежде, и ее роль в его жизни останется столь же незначительной. Долгие годы ей вполне этого хватало. Почему теперь все стало по-другому? Она не находила ответа.

Лизетта огляделась. Она тоже не знала, что делать дальше. Джек шагнул к стулу, и она вскинула руку, останавливая его. Люк с большим интересом наблюдал за ними.

– Мне нельзя сидеть на этом стуле? – спросил Джек.

Лизетта вздохнула и написала: «Ведь там сидит Люк. Мальчик, который покончил с собой, потому что я отвергла его любовь».

Джек прочитал.

– Я подозревал что-то в этом роде, – сказал он, повернулся к стулу и хотя, понятное дело, не видел никакого Люка, заговорил с ним, причем совершенно серьезно. – Приятно познакомиться, Люк.

В ответ Люк засмеялся. Лизетте хватило одного взгляда, чтобы убедиться в этом.

– Значит, Люк тебя преследует, – произнес Джек, и Лизетта удивилась, как столь здравомыслящий человек мог с такой легкостью поверить в призрака.

Она поколебалась, а потом написала: «Не знаю. Зато я точно знаю, что каждый день просыпаюсь, вижу его и думаю: ни один человек больше не будет из-за меня страдать, как страдал он».

– Ты никогда не причиняла мне боли, – заметил Джек.

Лизетта решительно помотала головой. Конечно нет. Она не позволит себе этого. Да и время, которое они проводили вместе, пролетало очень быстро.

– Я лишь хотел сказать, что еду в Ричмонд, чтобы запереть свой дом насовсем. А потом вернусь. Всегда хотелось посмотреть на осень в «Потерянном озере». И держу пари, на Рождество здесь тоже очень красиво. А если Эби все-таки лишится «Потерянного озера», что ж, думаю, Сулей – вполне приличное место, можно и там жить.

У нее перехватило дыхание. Неужели он остается? Джек стоял так близко, что она ощущала запах мыла, которым он умывался, – резкий и хвойный. Ей очень нравится этот запах. И еще ей нравятся его жесткие, светлые с проседью волосы. И морщины тоже. Люк сидел за его спиной, и Лизетта бросила на юношу быстрый взгляд. Ей только сейчас пришло в голову, что чем дольше она знает Джека, тем больше Люк становится на него похожим. Совсем недавно она заметила у него возле уха родинку, которой прежде не видела. Такая же есть и у Джека.

– Хочу, чтобы ты знала: я от тебя не уезжаю. Я тебя никому не отдам, Лизетта. Даже ему. – Он кивнул в сторону стула. – Я никогда в жизни не встречал человека, который был бы таким тихим и вместе с тем общительным. Ты не представляешь, что это значит для меня. Да я живу только потому, что знаю: на свете есть ты. Понимаешь? – прошептал он. – Ты же меня спасла.

Лизетта протянула руку, уже почти дотронулась до его волос, но удержалась. Неужели это правда? Неужели она спасла его? Неужели ей удалось сделать для него то, чего она не смогла сделать для Люка?

Он улыбнулся и взял ее протянутую руку:

– Можно было не говорить всего этого, правда? Просто меня позвала Эби и сказала, чтобы я пришел сюда и все высказал, как будто ты этого не знаешь. Но ты ведь и сама все знаешь, да?

Лизетта кивнула, и он пошел к выходу, а она отчаянно повернулась к Люку… В глазах ее стояли слезы. Да, она знала, что Джек ее любит. Всегда знала. В то лето, самое первое лето, это было написано у него на лице. И она его тоже любит. Но чувство ее было запечатано в душе, и она не давала ему выхода. Когда ей было шестнадцать лет, она не заслуживала любви Люка. Неужели она достойна любви Джека?

Люк улыбнулся ей, потом махнул рукой, словно хотел сказать: «Уходи!»

Но Лизетта, напротив, подбежала к нему, упала и уткнула лицо ему в колени. Она же не знала, что приобретет взамен своей потери.

Лизетта ощутила, как Люк положил ладонь ей на голову, и подняла на него глаза. Ей не нужно было ничего писать в блокноте. Он и так знал, о чем она думает.

«Я не хочу тебя терять».

Он в ответ указал пальцем вслед Джеку.

«Если я пойду к нему, ты останешься здесь? Дождешься, когда я вернусь?»

Он покачал головой.

«Я никуда не пойду, если не пообещаешь всегда быть со мной».

Люк протянул руку и коснулся ее щеки. Пошевелил губами, и она разобрала слово «toujours». Всегда.

И он медленно растворился в воздухе.

Лизетта открыла рот и застонала, хотя и беззвучно. Заплакала и стала колотить стул, потом бить себя в грудь, наконец легла на пол и свернулась возле стула клубочком. Она терпеть не могла утрат. Так долго боролась за то, чтобы сохранить все, чем обладала, в привычном виде, как жидкость, ровно отмеренную в стакан, потому что никогда больше не хотела испытать чувство утраты.

Что происходило в следующие несколько часов, она помнила плохо. Когда пришла в себя и открыла глаза, первое, что увидела – рядом со шкафчиком по полу ползет маленький паучок.

Лизетта хорошо помнила пустоту, которая разверзлась в груди, когда она вышла на мост Неверности в Париже и прыгнула вниз… И вот опять так пусто, пусто на душе. Лизетта села на полу. Но ведь той девушки больше нет, она больше не признает ее. Последние пятьдесят лет изрядно изменили Лизетту. Эби, ее доброта, ее жизненная сила, ее бесстрашие сделали из нее другого человека. Она видела, как Эби держалась в те страшные для нее дни, когда умер Джордж. Ведь Эби справилась, нашла в себе мужество жить дальше! Видела ее лицо, когда стало ясно, что «Потерянное озеро» уходит от нее. Но Эби не опустила рук, продолжала делать свое дело.

Благодаря Эби она теперь знает то, чего не знала тогда. Лизетта набрала полные легкие воздуха и встала.

Когда опустела твоя чаша, не стоит оплакивать ушедшее. Иначе никогда не наполнишь ее снова.

Селма вошла в вестибюль гостиницы «Аквапарк». Огляделась и закатила глаза: в двух шагах такая приличная гостиница, а она каждое лето проводит в унылом пансионате. И так тридцать лет! А тут рядом еще и парк развлечений. Самое захватывающее – водная горка, а еще огромный бассейн с искусственными волнами, на которых детишки могут заниматься серфингом. Парк, конечно, предназначен для детей, но уж гостиница точно для взрослых. «Умно, – подумала она. – Ласло положительно не идиот. По крайней мере, здесь это видно».