Рисс обнаружила разруху — но не только. Здесь по–прежнему находились прадоры и люди, сюда прибывали охотники за утилем и подонки–одиночки обеих рас, тут начала формироваться странная культура отверженных. Рисс ждала — то прицепляясь к кораблям, то просто зависая на орбитах планет, замусоренных титаническими останками индустриализированных боевых действий. С долготерпением машины она ждала возобновления конфликта, а значит — возрождения своей цели. Моменты оживления случались — когда границу нарушали прадоры, достаточно глупые, чтобы не повиноваться своему королю, или люди–мятежники, надеющиеся снова разжечь вражду. Но здравомыслие — в своем роде — все же преобладало.

Спустя тридцать два года после войны Рисс отдыхала над очередной раскуроченной планетой, когда все для нее изменилось. Она заметила внизу утилизаторов, деловито разбирающих на части разбитый ударный корабль Государства. И вдруг они побежали к своему звездолету, обстреливая оставшиеся позади развалины, бросив нагруженные доверху гравивозки. Возможно, под землей спал прадорский дрон — хотя вряд ли, рядом с обломками государственного корабля… Возможно, активировался кто–то из племени Рисс и прогнал мародеров. Впрочем, причиной паники могла стать любая из сотни других опасностей.

Люди наконец добрались до корабля; с орбиты Рисс различила только какое–то странное движение и колеблющуюся тень за их спинами. Они взошли на борт и тут же стартовали, земля вокруг их корабля словно бы вспучилась, как если бы на нее смотрели сквозь линзу мощного гравитационного поля. Потом все шло вроде нормально, пока звездолет не достиг орбиты — здесь он внезапно умер, отключился, обнулил выходную мощность. Рисс продолжала наблюдать, не чувствуя необходимости вмешиваться — по крайней мере пока. Открылся шлюз, выбросив в вакуум человека без скафандра. Тогда–то Рисс и решила взглянуть поближе.

Дрон подплыла к кораблю и попыталась провести глубокое сканирование, не уловив присутствия ни одного из членов экипажа — хотя внутри находилась какая–то темная область, в которую она не смогла пробиться. По пути она прихватила мертвеца — в нем еще могло теплиться что–то, что можно спасти. Рисс втащила тело в шлюз и закрыла за собой переборку. Энергия в шлюз не поступала, и он не желал герметизироваться, но, когда Рисс применила силу, раздвинув створы, отсутствие энергии не позволило сработать предохранительным защелкам. Отложив труп, дрон направилась прямиком к тому участку, который ей не удалось исследовать, — на звук, исходивший, казалось, из самого ада, — и очутилась на краю гравишахты, ведущей в машинный отсек. В шахте царила тьма, в которой как будто было что–то подвешено, что–то поблескивающее, как чешуйки слюды, и Рисс застыла. Крики боли и ужаса не смолкали, ни один человек не смог бы кричать так долго и громко, но Рисс не двигалась.

Потом дрон узнала эту тьму — и бросилась бежать.

Рисс повернула к шлюзу, радуясь, что осталась незамеченной. Только там ее ждал труп — стоящий, весь оплетенный серебристыми побегами, с глазами, похожими на плоские осколки обсидиана.

— Ты… не знаешь смысла… без цели, — произнес мертвец.

Рисс попыталась проскользнуть мимо, но руки сомкнулись на ее змеином теле с нечеловеческой силой, и что–то вторглось в нее, точь–в–точь как тогда, когда «Первозданный» заставил дрона выплеснуть последние яйца паразита. То, что проникло в нее, изучило каждый уголок разума Рисс, на долгий миг задержавшись на событиях, сопровождавших ее рождение, интересуясь, должно быть, секретом, который Рисс вынужденно хранила — это касалось фабрики–станции Цех 101 и ее исчезновения. Затем оно внезапно разрослось и поглотило основу разума Рисс, оставив после себя пустоту, подернутую тонкой пеленой сознания и памяти. Когда же Рисс наконец отпустили, она ринулась к шлюзу и ухитрилась выброситься в вакуум, оставшись извиваться там, — а корабль вновь ожил, запустил термоядерный двигатель и унесся прочь, нырнув в конечном счете в У-пространство.

— Пенни Роял был прав, — сказала Рисс. — Я не знала истинного смысла существования без цели.

— Значит, пора на металлолом, — встрял Флейт, не дав мне ответить.

— Но должно было случиться что–то еще, — сказал я. — Иначе как бы я нашел тебя там, где нашел?

— Не могу сказать, что меня подтолкнуло. Десять лет я провела на грани забвения, удерживаемая только одной ниточкой — желанием снова найти Пенни Рояла. И я это сделала, но не потребовала вернуть то, что он забрал, а попыталась отомстить — или достигнуть полного забытья, не знаю.

— Так что произошло?

— Пенни Роял, закончив, просто отшвырнул меня. Я была без сознания, пока ты не доставил меня на борт этого корабля — «Изгнанного дитяти».

— Сознания? — удивился Флейт; потом протянул: — Ну конечно.

— Флейт, если слова не несут никакой пользы, — предупредил я, — лучше промолчать.

Рисс повернула голову — точно стрелку компаса — в ту сторону, где находился Флейт, и полностью открыла свой черный глаз. Мне совершенно не нужно было, чтобы мой корабельный разум злил дрона. До сих пор она была вполне открыта и контактна, но если, к примеру, она решит сделать Флейту смертельную инъекцию — то что ей помешает?

— Теперь я называю этот корабль «Копье».

— Почему?

— Потому что моя фамилия Спир[12] и мне показалось это забавным. А еще потому, что часть Пенни Рояла, оставшаяся на борту, похожа… в общем, есть и другие причины. Это сложно.

— Слишком сложно для… — забормотал было Флейт, но потом, верно, решил, что в его словах пользы все–таки нет.

Мы шли к Масаде, где, я надеялся, дрон Амистад снабдит меня недостающими ответами, но до цели оставались еще недели. Я поднял всю доступную информацию, и оказалось, что события на планете Дюрана, где добывали ископаемые, случились до того, как Пенни Роял бомбардировал Панархию. Теперь все мои воспоминания утратили смысл.

— Мне известно об этой части, — сказала Рисс. — Ты заглядывал внутрь?

— Внутрь?

— Внутрь шипа.

Больше Рисс ничего не сказала, и, хотя определить настроение машины весьма трудно, я понял, что она испугана. Я смотрел на нее; черный глаз моргнул.

— У меня тут другие заботы, — сказал я, — например, нужно понять, отчего мои воспоминания не согласуются с реальностью. В моем времяисчислении сперва бомбардировали Панархию, потом был плен и рабство у прадоров, потом меня спас Джебель, потом я служил вместе с ним, а потом меня убили.

— Иногда человеческий разум, пытаясь восстановиться, расставляет события не в том порядке, — предположила Рисс.

— Да, уверен, такие, как ты, подобных проблем не испытывают, — фыркнул я, но колкость не возымела того действия, на которое я рассчитывал.

Покрытая джунглями планета, где меня спас Джебель, помнилась мне не слишком отчетливо. Я списывал это на то, что тогда у меня в шее под затылком сидел паук–рабодел. Однако она не слишком отличалась от Дюраны. Я помнил Панархию, Дюрану, тот мир, где меня нашел Джебель, потом госпитальное судно и кое–что еще. Однако тот момент, когда я лежал на земле после нападения Кронга на прадоров–поработителей, легко мог быть «подклеен». Возможно, это воспоминание о событиях, которые произошли после того, как вторинец подстрелил меня в засаде на Дюране. И что же это означает? Что я служил с Джебелем Кронгом, был тяжело ранен, госпитализирован, вернулся на фронт, оказался на Панархии во время бомбардировки и… погиб там?

Нет, ну как такое возможно? Я отчетливо помнил, что видел результаты налета Пенни Рояла на Панархию и собирал об этом информацию. Кстати, абсолютным физическим доказательством служит корабль, в котором я сейчас сижу. Я извлек данные о его местонахождении из мозга прадора — предположительно после Панархии.

На Панархии не выжил никто…

Каждый, кто знал хоть что–то о том мире, настаивал на данном факте, а я — с моими неверно расставленными воспоминаниями — отрицал это.