— Нет, — выдавил я.

— Не волнуйся, — произнес Док. — Они уже не живые.

Тут он вколол мне еще что–то, и мир начал расплываться. Я чувствовал, что проваливаюсь, и был уверен, что уже никогда не вернусь.

Больше века спустя, читая о Спаттерджее, я узнал, почему один из бойцов Кронга сжег трех рабов–хуперов в джунглях чужой планеты. Хуперы были людьми, сделавшимися нечеловечески «прочными» благодаря вирусу, обнаруженному на Спаттерджее, — пират Джей Хуп усилил свойства заразы и впоследствии продал штамм прадорам. В отличие от меня, они находились в абсолютном рабстве — то есть им удалили головной мозг и часть позвоночника вместе со спинным мозгом. И, в отличие от капитана Гидеона, они пережили сей процесс, из людей разумных превратившись в способное передвигаться мясо.

Всякий, кто умер с мемплантом в черепе и был загружен в Душебанк, обычно имел план. Он заключал договор, где подробно прописывал, чего хочет дальше, шаг за шагом: он готовился. Одни желали попасть в виртуальный мир и целую вечность прожить в собственных фантазиях. Другие выбирали воскрешение в кристалле ИИ, помещенном в тело голема. Третьи решали подселиться в корпуса дронов, звездолетов и даже стационарных планетарных ИИ. Но большинство все же предпочитали попасть в тела, клонированные из их собственных ДНК. Я же, будучи одним из первых обладателей мемпланта, ничего не выбирал, потому что тогда ни одной из этих возможностей еще не существовало. Клонированное тело мне предоставили как наименее травмирующий вариант.

Я еще удивлялся, отчего — перенесенный через век, совершенно выбитый из колеи — не чувствую паники, пока, все еще продолжая поиски Пенни Рояла, не наткнулся на описание способов воскрешения. Всех, возвращаемых к жизни, как бы «приглушали». Они выходили из палаты с отключенными негативными реакциями, с искалеченным инстинктом «борись или беги»; мозг их перенастраивали на юношескую пластичность, чтобы стимулировать способность к обучению. А еще я заметил, что, наряду с базовыми настройками наносистемы, генетическая модификация внесла вклад в мои «отношения» с Шил Глассер. Разум обрел не только податливость молодости, но и чувственность, как у юнца. Опять–таки слиянию помогло и то, что секс — нечто глубоко укоренившееся на самом примитивном уровне сознания.

Обычно подобная «заглушка» длилась пару месяцев, постепенно сходя на нет — к концу этого срока люди в большинстве случаев успешно интегрировались в общество и могли двигаться дальше. Возможно, этим и объяснялись мои проблемы с дежавю. Не знаю. Если верить Бобу, я был особым случаем, поскольку оставался мертвым слишком долго. И потому через два месяца «заглушка», вполне вероятно, только–только наберет силу.

Ну уж нет.

Четыре дня я провел в номере отеля, попеременно изучая то вопрос с Пенни Роялом, то наносистему своего нового тела. Несколько раз заглядывала Шил, но, боюсь, я не уделял ей достаточно внимания. В последний раз она предупредила, что не вернется. Заявила, что я обессилел, постоянно отвлекаюсь и становлюсь скучным. Едва девица вышла за дверь, я подкрутил настройки манжетона — и браслет посинел, сдерживая поиск плотских утех. Перестав отвлекаться на секс, я почувствовал, что мыслю четче — и спокойнее. Хотя, честно говоря, есть вероятность, что дело тут было в моих ожиданиях, и тогда вновь обретенная ясность разума — лишь иллюзия. Однако несколько часов спустя я, похоже, разобрался и с наносистемой, и с логикой управления манжетоном. Манипулируя кнопками, я наткнулся на сочетание, преобразующее адреналин в метамфетамин: тело само вырабатывало для себя наркотик. Тогда я сбросил настройки — все, кроме генетических: в способности учиться я сейчас очень нуждался.

Ясность вернулась, когда кашляющий двигатель — мой мозг — наконец завелся.

Значит, сперва — деньги. Несколько минут, и я нашел свой счет, выяснил, как получить к нему доступ из любого места, и узнал, сколько же у меня накоплений. А еще через минуту уже выбирал себе модернизатор — или «усилитель», как любил говорить Силак, или, в просторечье, «форс». А поскольку я теперь был очень богат, то хотел лучшее из имеющегося на рынке. Изучая характеристики самого дорогого устройства, я заметил в описании ссылку на сетузы — нанокомпьютеры, внедряемые в череп. Тот усилитель, который я нашел, по функциям ничем не уступал сетузам, а долгого восстановительного периода не требовал. Мне это было важно, поскольку мое стремление настичь Пенни Рояла ждать не желало. Еще пара минут — и я покинул гостиницу, направившись за оснасткой, не без иронии отметив, что модель называется «ХромоЗмей Силака-47».

Полчаса спустя я сидел в лабораторном боксе вместе с зависшим рядом автодоком — специализированным для данной конкретной процедуры устройством. Присутствие людей не требовалось. Вероятно, на этой работе интересных собеседников не встретишь. Специальные якорьки вошли в кость, холодный «форс» лег на череп — процедура соединения шла по заведенному порядку. Не обращая внимания на всплывший в памяти пакет инструкций, я включился в процесс почти инстинктивно. Эта модель модернизатора приспосабливалась к разным уровням интеллекта и реагировала великолепно. Радуясь наращиванию ментальных функций, я отклонил блокировку подключения к сети. Минута подгонки — и я принялся загружать данные в соответствии со своими интересами, совершенствуясь в вопросах форсирования, нанотехнологий, адаптогенетики и тысячах отраслей биологии. Способность быстро интегрировать знания определенно была причиной проявления ко мне особого интереса ИИ — больше века назад.

Загрузка еще шла, когда на моем браскоме замигали огоньки. Я уставился на них, даже не представляя, что это все означает.

— Слишком быстро! — предостерегающе воскликнул Боб.

Тогда я просто отключил браслет и мысленным приказом осуществил покупку расширенной памяти и оптимизированного процессора для моего «форса». Секундой позже я получил обновленную информацию о прадорах и послевоенной истории. Еще я извлек из гостиничного хранилища данных все, что собрал по Пенни Роялу, и настроил усилитель на постоянное поступление новейшей информации — по крайней мере в те моменты, когда сеть доступна. Последнее требовало загрузки квази–поискового механизма — чтобы отличал реальные факты от слухов и легенд.

Наконец подгонка завершилась, автодок отодвинулся, и я понял, что обрел все, необходимое для розыска. Деньги есть, «форс» на затылке постоянно обновляет мой банк знаний. Но важнее всего то, что моя твердая решимость найти и уничтожить Пенни Рояла никуда не делась. В отель возвращаться ни к чему — я готов был немедленно покинуть Землю. И, выходя из лаборатории, я бросил Боба, оставив браском на стуле.

Я шагал по застроенной высотными зданиями улице, оглядываясь в поисках такси, которое доставило бы меня в ближайший телепорт. По пути я с помощью «форса» приобрел право на четырехпрыжковый переход: сначала с Земли в главный межзвездный телепорт на Луне.

Оттуда — на планету в центре владений Государства, затем — на недавно построенную внешнюю космостанцию, находящуюся на границе, разделяющей Государство и Погост. Возбужденный, целеустремленный, я тем не менее понимал: несмотря на все, что я так легко загрузил и интегрировал, мне следует быть осторожным. Стремительное увеличение объема знаний, интенсификация способности обрабатывать их могут запросто привести к избытку самоуверенности. Нужно помнить, что подобные возможности, пускай порой и с ограничениями, в принципе доступны всем. Хотя, должен признать, работе собственного мозга я доверял. Просто его содержимое нуждалось в обновлении.

Во время полета в автоматическом аэрокэбе я не отключал сознания и вскоре уже шагал к мерцающей арке Лондонского телепорта. Здешние трансмиттеры материи могли мгновенно перебросить добрую половину человечества через всю галактику. Но они же едва не стали причиной нашего поражения в войне с прадорами, поскольку человеческие технологии звездолетостроения сильно отставали от вражеских. Точно в назначенное мне время я вошел в кабину и, не ощутив переноса, вышел уже в грандиозном космическом комплексе на Луне. Знания по–прежнему добавлялись и суммировались. Я восхищался современными исследованиями и новой интерпретацией старых. Перерывая экзотическое и обыденное, я отбирал то, что считал для себя наиболее полезным.