Подключившись к порту, я вошел в память окаменелости и отыскал векторные координаты. Положение астероида Пенни Рояла было просчитано на четыре тысячи лет вперед, далее точность предсказания падала на два процента в год. Я загрузил координаты в «форс» и сел в кресло, чувствуя себя бесполезным. Флейт закончит диагностику истребителя еще через тридцать часов — и что мне делать все это время? Исследую, пожалуй, те отсоединенные пиритовые кристаллы на случай, если они содержат полезную для моих целей информацию. И я приступил к работе, надеясь убить тридцать часов вынужденного ожидания.

Сперва нужно было установить соединение, и я, воспользовавшись алмазной дрелью, проделал дыры в том, что казалось местами стыковки отдельных кристаллов друг с другом. В отверстия я вставил углеродные нитевидные кристаллы, покрытые контактным клеем. Работа заняла несколько часов. Свободные концы нитевидных кристаллов я соединил с электрооптическим преобразователем. И наконец, изолировав некоторые корабельные компьютеры, подключил то, что у меня получилось. Сперва обработка шла из рук вон плохо, но с привлечением дешифрующих и распознающих программ дело стало постепенно налаживаться. Через час программы впервые подтвердили, что на кристаллах нет поддающегося распознанию текста, а затем стало ясно, что четверть хранящихся в памяти материалов представляют собой голографические файлы. Остальное, таким образом, еще нужно было идентифицировать. А я, наконец признав, что задача больше не выглядит увлекательной, велел своему «форсу» оповестить меня, если будет распознано что–то еще, и отправился вниз в грузовой отсек.

На ходу я размышлял о том, что, хотя я и оценил по достоинству «Изгнанное дитя», «Залив мурены» Изабель все равно еще не исчерпал своей полезности. Кстати, я давно уже решил переименовать истребитель, как только обрету над ним контроль. Корабль Пенни Рояла был новехоньким, когда сражался над Панархией, но нельзя сказать, насколько с тех пор истощились его ресурсы. Можно, конечно, подождать, когда Флейт через двадцать часов выдаст мне полный список, но кое–что я могу проверить и сам. Сколько уж можно откладывать. Я облачился в скафандр, взял кое–что из инструментов, не забыв и лазерный карабин, и двинулся наверх.

Часть судна, которую когда–то занимал экипаж, состояла из четырех жилых кают и кают–компании, расположенной дальше по коридору, за поворотом, позади малой рубки. В другие отсеки — включая небольшой ангар для шаттлов и прилегающий к нему трюм — можно было попасть через шахты. Одна такая шахта вела к расположенному в носовой части орудийному комплексу и его боковому ответвлению — корабельному кортексу. Осмотр я начал с рубки — и сразу обнаружил внутри еще одного давным–давно почившего члена экипажа.

Это была женщина, Корал Стадер, эксперт по корабельным ИИ. Мне даже не пришлось прибегать к сканированию, я узнал ее по длинным рыжим кудрям. Странно и жутко смотрелись они над мумифицированным лицом с пустыми впадинами глазниц. И установить, что убило ее, не представляло трудности. Противоперегрузочное кресло, в котором она сидела, словно бы пустило ростки, обвив Корал плотным коконом, а один металлопластиковый побег вырвался из ее рта — или, напротив, ворвался в него. Я взял «увеличительное стекло» — квадратную лупу из метаматериалов с квантовым компьютером в рукояти, способную дать увеличение, среднее между микроскопическим и наноскопическим, — и немедленно выявил миллионы дремлющих микробов и какие–то скопления частиц меньших размеров — видимо, наноботов. Похоже, они тут просто кишмя кишат, и, когда Флейт установит полный контроль, я прикажу их ликвидировать, поскольку не знаю, что за программа им задана.

Внезапно включились все пульты, все экраны перед четырьмя креслами и все огни, на миг ослепив меня — пока светофильтр лицевого щитка не приглушил сияние. По экранам бежали цепочки кодов, связанные с проводимой Флейтом диагностикой. Мне это показалось подозрительным, но тут по системе громкой связи со мной заговорил сам Флейт.

— Требуется какая–либо помощь, Торвальд Спир? — спросил он.

Очевидно, он подключил питание специально, чтобы с сознанием долга задать вопрос. На борту подобного корабля несложно превратиться в параноика.

— У тебя есть доступ к бортовому автожурналу? — поинтересовался я.

Этот специальный процессор суб-ИИ автоматически записывал все корабельные маневры и события внутри судна. Пережиток времен, предшествовавших Тихой войне, когда ИИ по праву не доверяли людям. Подозреваю, что в процессе войны людей и прадоров ИИ уже не доверяли даже ИИ.

— Лишь фрагментарные данные, — ответил Флейт. — Кое–что из внутреннего видео, кое–какая астронавигационная информация, но это все.

— Ясно, — пробормотал я, изучая четыре стоящих в рубке кресла.

Двое мужчин, женщина — еще в команде должен был быть голем–андроид, таков стандартный состав экипажа для подобных судов в военное время. Голем — почти наверняка тот, которого я видел в корабельном кортексе. Пенни Роял, должно быть, захватил его, превратив в орудие. Я вспомнил валяющийся в углу шип и понял, где безумный ИИ осуществил свою главную трансформацию. Где он обрел свою нынешнюю кошмарную форму — или формы — гигантского отпрыска черношипого морского ежа и серебристого осьминога.

Когда я двинулся из рубки в кают–компанию, Флейт объявил:

— Сейчас я уже могу включить гравитацию в жилых помещениях.

— Уверен?

Гравипластины под моими ногами не способны были произвести силу тяжести больше двух земных, но резких скачков мне не хотелось бы. Одно такое возмущение поля в неудачный момент — и я останусь валяться с раздробленными костями.

— Уверенность девяносто восемь процентов, — ответил Флейт.

Я всегда считал, что у прадорских вторинцев в роли корабельного разума весьма ограниченная способность к диалогу, чуть превосходящая возможности сломанной игрушки–болтушки. Но Флейт явно вторгался на территорию неповторимого сарказма дронов. Впрочем, не важно. Раз гравипластины можно запитать, значит, мы уже чего–то достигли, и я еще на шаг приблизился к продолжению поиска.

— Хорошо. — Я вошел в кают–компанию и пристегнулся. — Врубай.

Вес рос постепенно, один за другим падали на пол предметы: чашка с дегтеобразными остатками кофе, наладонник, тарелка и еще что–то, видимо, куски засохшей еды. Я почти не слышал стука, слишком уж разреженной была атмосфера, в ушах гудело… Тут Флейт, словно прочитав мои мысли, заговорил снова:

— Я могу восстановить и воздухоснабжение.

— Не стоит, — пробормотал я, наблюдая за тем, как то, что казалось пятном на стене, медленно перемещается, точно какой–то призрачный слизень. Свет, должно быть, активировал наноботов, и меня отнюдь не радовала перспектива вдохнуть их. — Лучше сосредоточься на завершении диагностики и импульсно уничтожь всех нано– и микроботов на борту. Остались же здесь работающие ремонтники покрупнее?

— Конечно.

— Дезинфекция, внешний ремонт?

— Функции доступны.

— Тогда займись этим прямо сейчас. Необходимо очистить корабль от мелких ботов. И приостанови автопроизводство до тех пор, пока мы не выясним наверняка, что именно делаем.

— Как пожелаешь, — ответил Флейт и быстро добавил: — Можно задать вопрос?

— Уже задал.

— Тогда еще один.

— Валяй. — Я отступил в коридор, ведущий к четырем каютам, слегка обеспокоенный поведением моего корабельного разума.

— Почему я служу человеку?

— Потому что я — через посредника — купил тебя у прадоров и теперь ты запрограммирован повиноваться мне и только мне.

— Но мы враги, — сказал Флейт.

Я умолк, приведенный в замешательство. Во время войны Флейт перенес болезненную потерю тела, чтобы стать разумом камикадзе. Но потом — впадал ли он в спячку? Его сноровка в общении говорила скорее об обратном.

— Война закончилась век назад, — попытался объяснить я.

После паузы Флейт отозвался:

— Новый король прекратил войну.

— Да, — подтвердил я. — А теперь я хочу задать вопрос тебе. — Я подождал, но Флейт безмолвствовал, так что я продолжил: — Ты не похож на другие разумы вторинцев, с которыми я сталкивался. Тонкости речи, неожиданные ответы, да и вообще… Есть ли у тебя объяснения, отчего это так?