— Но ты им был в прошлые два раза, — Альбус выпятил нижнюю губу. — Дай и другим Белобородым побыть. А чтобы все по справедливости, давайте по очереди играть за Белобородого.
— Ну пожалуйста, я последний раз за него, и все, — не похоже, чтобы Нейтан спешил уступать, но и Альбус не лыком шит:
— Но я тоже хочу…
— Ну пожалуйста…
Ноют и ноют. И лица у обоих — кто кого «заунылит». Все становится хуже, когда в безвыходной ситуации Альбус вспоминает про меня:
— Скажи, Скорпиус.
Я хочу твоего отца. Хочу увидеть его, потрогать, поцеловать… Это все, что могу сказать.
— Тогда пусть никто не играет Белобородым, — развожу руки, — достаточно честно.
Конечно же, этот вариант не устраивает ни одного, ни второго, и они еще порядка получаса спорят о том, кто кем будет играть, и уже только после этого приходят к выводу, что Белобородым не будет никто. Вот нет бы меня, взрослого мужчину, послушать сразу! Но этим детям же надо спорить до посинения и стоять на своем, выпячивая губы и пыхтя паровозами.
Разыгрывается шестая игра, на кону книга про драконов и мешочек с Берти Боттс. Не сказал бы, что мечтаю выиграть, так что с легкой душой собираюсь слить игру и в этот раз. Я просто жду мистера Поттера.
Мечтаю, чтобы он открыл дверь, оглядел нас, улыбнулся. Мечтаю увидеть его, серьезного, расстегивающего запонки и спрашивающего, как у нас прошел день, словно заботливый отец. А потом, под покровом ночи, под дружественной темнотой…
— Дайте угадаю, вы играете целый день, — не мистер Поттер и не его копия, но уж точно истинный сын, настоящая тень. — Жопы со спинами не болят? А то сгорбились, словно гоблины.
— Вали отсюда! — Альбус и послать успевает, и не сбиться со счета фишек. — Тридцать три, тридцать четыре, это пасовать, тридцать шесть…
Нейтан и сам внимательно считает, чтобы Альбус его не обдурил, словно такой как Альбус может подтасовать в игре. А я смотрю на Джеймса, который сначала подмигивает, а потом и рукой подзывает.
— Сейчас вернусь, — поднимаюсь, бросая свои фишки к камушкам, но ни Нейтан, ни Альбус не отвлекаются. По-моему, я становлюсь лишним в их компании.
— Чего звал? — спрашиваю прямо в коридоре, а Джеймс хватает меня за руку и тянет в свою комнату. Тянет и тянет, а я не хочу, но приходится перебирать ногами и идти как на поводу.
— Скучал по тебе, — закрывает дверь за нами и торопится меня к этом самой двери прижать. — Сорвался пораньше, лишь бы к тебе примчаться, тебя увидеть.
— Хм? Правда? — ну очень льстит, даже упускаю момент, когда Джеймс успевает всем телом прижаться.
— Не правда, — вглядывается в мои глаза так внимательно и проникновенно, словно на сеансе легилименции, и добавляет шепотом: — а святая истина!
Он улыбается так по-доброму, что меня пробирает морозом и предвкушением, словно перед стартом самой захватывающей и опасной игры в мире. Когда Джеймс наклоняется, чтобы поцеловать, я отворачиваюсь:
— Надо вообще-то разрешение спрашивать.
— Ах, вот как, — усмехается. — Скорпиус, великий очаровательный Скорпиус, я могу украсть ваш поцелуй?
Забавно, очень забавно, смеюсь и отталкиваю Джеймса, хоть тот и не поддается.
— Нет, нельзя, — отталкиваю сильнее. — И никогда не будет можно.
Зачем мне губы Джеймса, жалкой тени, кривого подобия мистера Поттера, если я заполучил самого мистера Поттера? Ну, может еще не заполучил, но это лишь вопрос каких-то дней, ведь мистер Поттер сам меня поцеловал. Джеймс мне больше не нужен.
— Хм? Неожиданный ответ, не так давно мы получали удовольствие друг от друга…
Ох, он припоминает ту дрочку, но я же просто тренировался, хватал синицу в небе. Все что угодно, кроме любви.
— Жизнь — это вообще сплошной неожиданный поворот.
— А может, мне нельзя поцеловать Скорпиуса, потому что Скорпиуса целует кто-то другой? — шепчет, даря неожиданный поворот уже мне. — Уж не грозный ли это человек? Уж не птица ли высокого полета целует Скорпиуса по ночам вместо меня?
— Что? — стараюсь смеяться, но выходят лишь испуганный смешок. — Что ты мелешь? Просто отвали, я не гомик.
А вот у Джеймса получается смеяться намного лучше. Словно тот и правда радуется, а может, это его предвкушение перед самой захватывающей и опасной игрой в мире?
— Я просто подумал, а что, если какой-то взрослый человек соблазнил ученика Хогвартса факультета Слизерин? — наваливается сильнее, но в этом больше нет никого сексуального подтекста. Он просто припирает меня к стене, словно жертву для своих зубов, и шепчет: — А если не соблазнил? А насильно, о Мерлин, склонил к связи, угрожая арестом отца бедного запутавшегося мальчика? И ведь любой мальчик ради отца на все пойдет…
Тяжело сглатываю. Мысли в голове путаются, и все, что я понимаю — это полную осведомленностью Джеймса. Джеймса, который не затыкается:
— Ох, какой кошмар ожидает этого взрослого негодяя, — обнимает меня, отрывая от двери. — Но не волнуйся, я охраняю, ни один мерзавец не испортит хорошему человеку жизнь.
Лезть на рожон, крича, что не засадит же он собственного отца в тюрягу, что вообще не получится, и я сам виноват, а не мистер Поттер; лезть на рожон, крича, что ничего не было, и Джеймс ничего не может доказать, — очень глупая затея. Вот уж фигня. Он знает, я знаю, что он знает, а сказать прямым текстом ни я, ни он ничего не можем. Как так, зная друг про друга, получается, мы должны не раскалываться? Как так, зная правду, мы должны эту самую правду скрывать до последнего, иначе проигрыш и финиш? Мда, это вам не «Призраки и камушки», это мерзкий взрослый мир.
Джеймс словно успокаивающе поглаживает меня по голове, а я вырываюсь, только совсем не агрессивно, а более мягко.
— Очень спать хочу, я, наверное, к себе пойду.
Уже открываю дверь, когда он хватает меня за руку и притягивает, чтобы свои губы к моим приложить.
— Ну конечно, ты ведь не спал всю ночь, — еще один детский поцелуй. — Сладких снов, малыш.
Ухожу раздавленный, растерзанный и разбитый. Ноги непослушные, мысли слишком быстрые, с огромным трудом проглатываю тот кусок пищи, что на тарелку положил Джеймс. Я этот кусок даже разжевать не могу. Глотаю так, чтобы переварить поскорее и забыться.
«Ох, какой кошмар ожидает этого взрослого негодяя».
Неужели и правда Джеймс может попытаться посадить собственного отца? Неужели он пойдет на это, и неужели у него и правда может получиться? Не понимаю, откуда столько злобы в парне, идущем по стопам отца? Разве это, наоборот, не означает любовь?
Да и из-за меня такое творить… Словно у Джеймса ко мне чувства неземные.
Запираюсь в комнате, забираюсь в постель и накрываюсь одеялом с головой. Лишь бы не думать об этом кошмаре, но мысли прут спутавшимися червями.
«Не волнуйся, я охраняю, ни один мерзавец не испортит хорошему человеку жизнь».
Ладно. Надо с этим разбираться. Прокручивая в голове сказанные слова и прячась под одеялом, ничего не изменишь, ничего не добьешься.
По крайней мере, я знаю, чего хочет Джеймс. Чтобы я был с ним и забыл про мистера Поттера. В то время как я хочу забыть Джеймса и быть с мистером Поттером. Мистер Поттер же… пребывает в сладком неведении. Но при этом он же поцеловал меня. Он тоже хочет быть со мной.
Если я сейчас оставлю мистера Поттера в покое, то все будет хорошо с их семьей. Все еще очень даже обратимо и поправимо. Все, что нужно, — это оставить мистера Поттера. Оставить…
Черт, у меня никаких козырей против Джеймса. Ничего.
Не спускаюсь на ужин, но и спать не могу. Альбус приходит, спрашивает про здоровье и вообще вынюхивает внезапную причину моей слабости и отрешенности, но потом заваливается Нейтан, и они уже разговаривают обо всякой чуши между собой. Под эту самую болтовню меня я и засыпаю. Просыпаюсь уже глубокой ночью, понимаю это по темноте за окном, поднимаюсь, чтобы на луну посмотреть.
По-хорошему, у меня аж целых два варианта. Кинуть сукиного сына Джеймса и прекратить связываться с его отцом. Остаться в одиночестве, выйти из игры беленьким. И второй — это быть с Джеймсом, и с его позволения быть с мистером Поттером. Тут уж все будет нестись по накатанной, держась на хрупких плечах очень хрупкого договора, заключенного без слов.
